Но это прикосновение и вид полоски вызвали во мне всплеск памяти. Шарф… Но ведь было что-то ещё… Меч! Это слово, проскользнув в моём вялом сознании, подействовало как ключ, отпирающий сундук, из которого хлынула ожившая память.

Меч! Я в отчаянии огляделся. Неужели я потерял его?!

Меча не было, но передо мной на каменной поверхности в отблесках опаляющего цвета мерцал золотой луч. Вид его, как и зелёной дымки вокруг лапы, подействовал успокаивающе на воспалённые глаза. Я потянулся к лучу, лапа погрузилась в полосу золотого света, и меня охватил страх, — я не мог взять меч!

Но я должен! Я медленно разжал и снова сжал лапу. Короткие перепончатые пальцы прошли сквозь луч, ничего не ухватив. В страхе и ярости я заколотил лапами по каменному полу. Потом я почувствовал боль, из ссадин на лапах сочилась густая зеленоватая жидкость. Я прижал лапы к выпуклой безобразной груди, раскачиваясь из стороны в сторону со стонами, вырывавшимися, как я догадался, не из человеческих уст.

Откуда здесь этот золотой луч? Когда ко мне начал возвращаться разум, я полз без меча, и, однако, вот он передо мной. Значит, он попал сюда сам собой?

Я вытер тыльной стороной лапы липкие слёзы и содрогнулся от прикосновения к бородавчатой шкуре. Имелся только один способ узнать, как попал сюда этот луч — начать двигаться вперёд и посмотреть, что произойдёт. Но не ползти, нет! Это отвратительное тело не моё, хотя я и обитаю в нём. Я человек, я встану на ноги и пойду навстречу неизвестности во весь рост — ко мне вернулась прежняя решимость.

Но подняться на задние лапы и удержать равновесие оказалось не так-то просто; из-за сгорбленной спины туловище перевешивалось вперёд. Я едва мог приподнять голову и видел только на несколько шагов перед собой. С трудом ворочая шеей, я попытался получше рассмотреть это тело. Горбатая спина, массивные плечи, слишком узкая поясница и бёдра. Я медленно поднял лапу и с замиранием сердца потрогал лицо. Рот оказался широкой, почти безгубой щелью с торчащими наружу острыми клыками. Носа не было вообще, на его месте зиял разрез, служивший ноздрёй. На безволосой голове, от уха до уха колыхался зазубренный мясистый гребень. Уши были огромные, без мочек. Я был таким чудовищем, что мой вид поверг бы любого в смертельный ужас.

Балансируя широко расставленными передними лапами, я сделал один нетвёрдый шаг, потом — другой, словно шёл по узкому мосту над пропастью. Полоса золотого света двигалась впереди меня на одном и том же расстоянии. Ободрённый этим, уверенный, что меч и в таком виде — лучший талисман, я продолжал двигаться вперёд.

Вперёд, но куда?

Я пришёл в это жуткое место, чтобы отыскать сестру. Каттея! Глядя на своё отвратительное тело, я содрогнулся при мысли, что нечто подобное могло произойти и с ней. Где я? Несомненно в каком-то запредельном мире, противном человеческому естеству.

Может быть, Чёрная Башня охраняет Врата? Но вряд ли Динзиль сделал так, что Каттее никогда не вернуться в прежний мир. Если верить Лоските, он видит в Каттее средство добиться власти над неизвестными ему силами. Он не станет добровольно терять такой ключ.

Если только он не предпринял непоправимых шагов…

Остановившись, с трудом приподняв свою уродливую голову, я огляделся. Впереди не было ничего, кроме непрерывных вспышек цвета над ровной поверхностью, по которой я с таким трудом продвигался.

Эти цвета… наверное, я начал к ним привыкать: глаза болели уже меньше и не так слезились. Я стал считать вспышки и обнаружил, что они объединяются в группы по три, по семь и по девять. В таком же порядке чередовались и сами цвета. Всё, что происходило здесь, подчинялось некой магической закономерности.

Но куда мне идти?

— Каттея!

И как однажды передо мной предстали начертанными в воздухе слова, так и теперь тоже самое произошло с именем сестры. Ярко-зелёное, как кольцо света, в которое превратился шарф, оно устремилось по воздуху вправо.

С трудом переставляя ноги, я двинулся следом. Имя сестры скрылось во вспышке багрового огня.

— Каттея!

И снова мысленно произнесённое имя полетело вперёд. Золотой луч меча у моих ног двигался вместе со мной. Я дотронулся до зелёной полоски на лапе.

— Каттея!

Летучие, зримые мысли уносились вперёд и вели меня! Но Каттея не отвечала, и мне оставалось только надеяться, что я иду к ней, а не в ловушку. Вдруг впереди, после ярко-синего сполоха, немного левее того направления, в котором летели мысли, я увидел какую-то неясную массу — тускло-красную, не затронутую постоянной игрой разноцветных отблесков. Сначала мне показалось, что это обломок скалы, потом я решил, что это какое-то грубо вытесанное древнее изваяние.

Оно сидело на четвереньках, передние лапы, зажатые между торчащими вверх коленями, упирались в камень. Голова была повёрнута в сторону пролетавших мимо мыслей. Это отвратительное существо было женского пола. Над коленями свисали огромные груди. Лицо было едва намечено: ни рта, ни носа — только глазные впадины.

Что-то тёмно-красное, похожее на кровь, сочилось из них, капая и стекая на грудь и колени. Туловище было в два-три раза больше моего. От этого существа веяло такой подавленностью и отчаянием, что я совсем пал духом.

Кем бы ни было это существо когда-то, теперь оно пребывало в заточении, и тень его страданий витала вокруг нас, тяжким грузом ложась мне на сердце. В ужасе я медленно пошёл прочь, но дважды оглянулся: при всём своём чудовищном виде это существо всколыхнуло во мне жалость.

Обернувшись в последний раз, я с трудом поднял лапу и хотел произнести старинное пожелание покоя, которое мы на границе обращали к павшим братьям по оружию. Но из щели, служившей мне ртом, не вырвалось ни слова. Тогда я произнёс эти слова мысленно:

— Земля, прими своё; вода — своё; а то, что освободилось ныне — да будет свободно и да поднимется ввысь по воле Ситри…

Последние слова появились неизвестно откуда, они не имели отношения к верованиям моего народа. Но едва возникнув в моём сознании, эти слова пронеслись по воздуху — на этот раз не зелёные, а золотистые, как меч. Они устремились к существу, плакавшему кровью, и исчезли, словно вошли в него — в лишённую лица голову и в тело.

За этим не последовало ни звука — только прокатилась мощная волна чувства, повалившая меня навзничь, словно штормовой вал. Я лежал, захлёстнутый ею, изо всех сил стараясь внутренне преодолеть её напор и остаться самим собой. Потом эта волна схлынула, и я с трудом поднялся на четвереньки. Плакавшее существо распалось на части, оседая и оползая, как необожжённая глина под действием воды. Наконец оно рассыпалось окончательно, и на его месте оказалась только груда красной пыли.

Весь дрожа, я неуклюже поднялся на ноги. Рядом со мной что-то лежало. Изумлённый, я увидел, что луч, двигавшийся вместе со мной, принял очертания меча. Но когда я, тяжело опустившись на колено, хотел поднять меч, выяснилось, что я могу только немного подвинуть его.

Я снова поднялся во весь рост и ощутил ещё одну перемену — какую-то тревогу, разлитую вокруг. Я подумал, не навлёк ли я на себя, разжалобившись, какую-нибудь страшную опасность.

— Каттея!

Я двинулся дальше, стараясь переставлять лапы побыстрее и гадая, отчего изменился луч.

По воле Ситри — откуда взялись в сознании эти слова? А раньше, когда я сразил чудовище в тёмном туннеле, — к кому я взывал? К Ситри! Значит, это слово или имя наделено магической силой? Надо было проверить мою догадку. Я остановился, глядя на бесплотный золотистый меч.

«Именем Ситри! — подумал я. — Стань снова оружием в моей руке!» — На этот раз сокрушительной волны чувства не последовало, но по всему моему телу прошла сильная дрожь, словно что-то невидимое тряхнуло меня. Яркая вспышка света неистово заплясала по призрачному мечу, и он, засияв, больно ослепил меня. Я зажмурился и издал какой-то звериный вопль. Но когда заставил себя снова открыть глаза…

Передо мной был меч, реальный, а не луч света — тот самый меч, который я взял в склепе. Я стоял на коленях там, где застал меня приступ странной дрожи. В третий раз я потянулся к мечу — и, хоть и с трудом, сжал его в непослушной лапе. При этом мне показалось, что какая-то новая сила влилась в моё тело.