— А зачем оно нужно тебе? — угрюмо спросила она.

— Я знаю о его могуществе. Я могу увеличить с его помощью силу своего искусства.

— Ну что ж! — резко сказала она, — теперь оно у тебя!

— У меня Звезда Хорала? Нет, ты ошибаешься.

— К чему эти лживые уловки? — горько возразила она. — Кольцо было у него на пальце, когда он погнался за мной на улицу. И кольца там не было, когда я опять нашла его. Твои слуги наверняка наблюдали за домом и отняли его у моего любовника, когда я убежала. К черту все это! Я хочу, чтобы мой любовник снова стал здоровым и невредимым. Ты получил кольцо; ты наказал нас обоих. Почему бы тебе теперь не вернуть ему разум? Ты можешь это сделать?

— Могу, — уверил он, явно развлекаясь при виде ее отчаяния. Он вытащил флакончик из своей одежды. — Здесь находится сок золотого лотоса. Если твой любовник выпьет его, к нему снова вернется рассудок. Да, я буду милосердным. Ты презирала меня и мешала моим делам, и не однажды, а много раз; он постоянно противился моим желаниям. Но я буду милосердным. Подойди и возьми флакончик из моей руки.

Она посмотрела на Тотрасмека с яростным желанием схватить пузырек, но боялась, что это какаято жестокая шутка. Она робко пошла вперед с протянутой рукой, но он засмеялся и отдернул свою руку обратно. С ее губ уже было готово сорваться проклятие, но какойто инстинкт заставил ее в этот момент посмотреть наверх. С позолоченного потолка падали четыре сосуда желтоватозеленого оттенка. Она хотела увернуться, но они не ударились в нее. Они рухнули на пол образовав квадрат. И она вскрикнула, потом вскрикнула опять. Потому что изпод каждой груды черепков поднялась крючковатая голова кобры и одна из них попыталась нанести удар по ее босой ноге. Ее конвульсивное движение при попытке избежать этого удара привело к тому, что она оказалась досягаема с другой стороны и ей снова пришлось отпрыгнуть, чтобы избежать удара мерзкой головы.

Она оказалась в ужасной ловушке. Все четыре змеи качались и наносили удары по ее ступням, лодыжкам, икрам, коленям, бедрам, по любой части ее чувственного тела, до которой можно было дотянуться. Она не могла перепрыгнуть через них или пройти между ними. Она могла только крутиться и прыгать со стороны в сторону, изгибаясь своим телом, чтобы уклониться от ударов. И каждый раз, когда она отскакивала от одной змеи, она оказывалась досягаема для другой, так что ей приходилось носиться со скоростью света. В любом направлении она могла двигаться лишь на небольшое расстояние и крючковатые головы угрожали ей каждую секунду. Только замбульская танцовщица могла выжить в этом мрачном квадрате.

Она сама превратилась в смутное движущееся пятно. Удары проходили мимо нее всего на толщину волоса, но они проходили мимо, когда она противопоставила мелькающие ступни, гибкие руки и ноги, быстрые глаза против ослепительной скорости чешуйчатых демонов, которых ее враг создал колдовством из воздуха.

Откудато донеслась тонкая ноющая музыка, смешивающаяся с шипением змей, словно злой ночной ветер проносился через пустые отверстия черепа. Несмотря на то, что ей приходилось двигаться с максимальной стремительностью, она осознала, что удары змей перестали быть случайными. Они подчинялись мрачным звукам сверхъестественной музыки. Они наносили удары в страшном ритме и волейневолей вращениям и изгибам ее тела пришлось подстроиться под этот ритм. Ее отчаянные движения превратились в танец, по сравнению с которым неприличная заморская тарантелла показалась бы спокойной и сдержанной. Уставшая от стыда и ужаса, Забиби услышала ненавистный веселый голос своего палача.

— Танец Кобр, моя милая! — засмеялся Тотрасмек. — Так танцевали девушки, приносимые в жертву Хануману столетия тому назад, но никто еще не танцевал с такой красотой и изящностью. Танцуй, девочка, танцуй! Сколько времени ты сможешь избегать зубов Ядовитого Народа? Минуты? Часы? Наконец ты устанешь. Твои быстрые, уверенные ноги начнут спотыкаться, твои бедра замедлят свое вращение. Затем отравленные зубы начнут глубоко впиваться в твою плоть, похожую на слоновую кость…

Занавеска за ним дернулась, будто от порыва ветра, и Тотрасмек вскрикнул. Его глаза расширились, а руки конвульсивно схватились за яркую сталь, которая вышла из его груди.

Музыка резко оборвалась. Девушка покачнулась от головокружения в своем танце, вскрикнув от ужасного предчувствия укусов ядовитых зубов… но только четыре струйки безвредного голубого дыма поднялись к потолку вокруг нее, когда Тотрасмек повалился головой вперед с дивана.

Изза занавески вышел Конан, вытирая свое широкое лезвие. Поглядев на нее изза укрытия он увидел, что девушка отчаянно танцует между четырьмя извивающимися спиралями дыма, но он догадался что ей они представляются совсем по другому. Он понял, что нужно убить Тотрасмека.

Забиби села на пол, тяжело дыша, но когда Конан отправился к ней, она вновь поднялась, хотя ее ноги дрожали от изнеможения.

— Флакончик! — выдохнула она. — Флакончик!

Тотрасмек все еще сжимал его своей коченеющей рукой. Девушка безжалостно вырвала его из скрюченных пальцев, а затем начала яростно обыскивать его одежду.

— Какого дьявола, что ты там ищешь? — спросил Конан.

— Кольцо… он украл его у Алафдала. Это наверное случилось, когда он безумный бродил по улицам. О Сет!

Она поняла, что у Тотрасмека его нет. Тогда она начала прыгать по комнате, срывая обивку дивана, занавески, разбивая установленные сосуды.

Вдруг она остановилась и откинула мокрый локон со своего глаза.

— Я забыла о Баалптеоре!

— Он сейчас в Аду с разбитой шеей, — успокоил ее Конан.

При этой новости она испытала мстительной удовлетворение, но спустя мгновение яростно выругалась.

— Нам нельзя здесь оставаться. До рассвета осталось совсем мало времени. Младшие жрецы могут в любое время ночи зайти в часовню и если нас застанут здесь, рядом с этими телами, то эти люди разорвут нас на куски. Туранцы не смогут нас спасти.

Она подняла засов с потайной двери и через несколько мгновений они уже были на улице и спешили подальше уйти от молчаливой площади, на которой возвышалась древняя усыпальница Ханумана.

На одной из извилистых улиц недалеко оттуда Конан остановился и остановил свою спутницу, взявшись тяжелой рукой за ее обнаженное плечо.

— Не забывай, что мы договорились о цене… — Я не забыла! — она увернулась. — Но сначала нам нужно пойти к… к Алафдалу!

И через несколько минут черный раб впустил их через дверь со смотровым окошечком. Молодой туранец лежал на диване, его руки и ноги были связаны крепкими веревками. Его глаза были открытыми, но они были как у бешеной собаки, а на губах выступила пена. Забиби передернулась.

— Разожми ему челюсти, — приказала она, и железные пальцы Конана выполнили эту задачу.

Забиби опустошила содержимое флакончика в глотку маньяка. Результат был чудодейственным. Мгновенно тот успокоился. Бешеный блеск в его глазах померк; он посмотрел на девушку озадаченно, но узнавая ее. В его взгляде стали видны признаки возвращения рассудка. Затем он погрузился в нормальный сон.

— Когда он проснется, то будет вполне здоров, — прошептала она, кивнув молчаливому рабу.

С глубоким поклоном он вручил ей маленький кожаный мешочек и набросил ей на плечи шелковую накидку. Ее манера поведения неуловимо изменилась, когда она жестом позвала Конана следовать за ней выходя из комнаты. На улице она повернулась к нему. В ее поведении появилось королевское величие.

— Теперь я должна рассказать тебе правду, — сказала она. — Я не Забиби. Я — Нафертари. А он не Алафдал, бедный гвардейский капитан. Он — Джунгир Хан, сатрап Замбулы.

Конан ничего не сказал; его покрытое шрамами, темное тело стояло неподвижно.

— Я солгала тебе, потому что никому не могла рассказать правду, — сказала она. — Когда Джунгир Хан сошел с ума, мы были одни. Никто об этом не знает, кроме меня. Если станет известно, что сатрап Замбулы был безумцем, то мгновенно начнутся возмущения и бунты, как это и планировал Тотрасмек, плетя свои интриги против нас. — Теперь ты видишь, что плата, на которую ты надеялся, невозможна. Возлюбленная сатрапа не… не может быть твоей. Но ты не уйдешь с пустыми руками. Здесь мешок золота.