— Они прекрасно понимают, что Чанд не доживет до рассвета, — ответил он.

Первый человек посмотрел на него изучающе.

— Не пойму, — сказал он. — Не могу понять. Почему мне пришлось так долго ждать, пока твои хозяева возьмутся за дело? Если сегодня им хватило всего лишь одной ночи — почему же они не расправились с королем уже несколько месяцев тому назад?

— Законы природы управляют всем происходящим, даже тем, что тебе кажется магией, — ответил человек в зеленом тюрбане. — От звезд зависят и такие дела, как это, и все прочее на земле. Даже мои хозяева не в силах поторопить небо. Пока звезды не расположились на небе так, как сейчас, черные чары не подействовали бы.

Длинным грязным ногтем он начертал на пыльных мраморных плитах расположение планет и созвездий.

— Луна сулит беду владыке этой страны. Среди звезд смятение, Змея в доме Слона. Теперь невидимые стражи не могут охранить душу Бунды Чанда, они покидают его. Открылся путь к незримым королевствам, и как только нам удалось найти точку соприкосновения, оттуда были призваны могущественные силы.

— Точка соприкосновения? — переспросил второй. — Ты имеешь в виду прядь волос Бунды Чанда?

— Да. Все части тела пребывают между собой в нерасторжимой связи. Жрецы Асуры давно это подозревали, поэтому предусмотрительно сжигали отрезанные ногти, волосы и даже кал короля, а пепел старательно прятали. Но в ответ на просьбу принцессы Косала, безнадежно влюбленной в Бунду Чанда, он подарил ей на память прядь своих длинных черных волос. Когда мои хозяева решили судьбу короля, эту прядь похитили из золотого, украшенного драгоценностями ларца, который княжна хранила у себя под подушкой, а взамен подложили другую, очень похожую прядь. Принцесса так и не заметила подмены. Потом настоящая прядь долго путешествовала с верблюжьим караваном до Пешкаури и далее через перевал Забар, пока не попала в руки к тем, к кому должна была попасть.

— Обычная прядь волос, — задумчиво произнес аристократ.

— Благодаря которой многое можно извлечь из тела и увлечь в безграничные бездны мрака, — произнес человек, сидящий на циновке.

Аристократ с любопытством приглядывался к нему.

— Не знаю, Хемса, человек ты или демон, — сказал он наконец, — мало кто из нас и впрямь является тем, за кого себя выдает. Меня кшатрии знают как Керим Шаха, принца из Иранистана, но я всего лишь подставное лицо, как и прочие. Так или иначе — здесь все предатели, а половина из них даже не знает, на кого работает. Я, по крайней мере, избавлен от таких сомнений, потому что служу королю Турана Ездигерду.

— А я — Черным Прорицателям Йимши, — сказал Хемса, — и мои господа более могущественны, чем твой король; своим искусством они добились того, чего он не смог бы добиться со всей своей многотысячной армией.

Жалобные стоны вендиан неслись к звездному небу, рычащие звуки раковин рассекали темную душную ночь.

В дворцовых садах свет факелов отражался в блестящих шлемах, на изогнутых мечах и украшенных золотом нагрудниках. Все благородные воины Айодхьи собрались в огромном дворце и возле него, а возле невысоких арок и у каждой двери встали на стражу по пять десятков лучников со стрелами на тетиве. Но смерть шагала по королевским покоям, и никто не мог остановить ее бесшумного движения.

В комнате с золотыми сводами король, страдающий от приступов невыносимой боли, вскрикнул еще раз. Голос его был все так же слаб и словно доносился издали. Дэви склонилась над ним, дрожа от страха, вызванного чемто большим, нежели обычный холод смерти.

— Жасмина! — снова прозвучал приглушенный, полный страдания, крик из замогильной тьмы. — Помоги мне! Я так далеко от дома! Колдуны завлекли мою душу в исхлестанную вихрем темноту! Они пытаются порвать серебряную нить, связывающую ее с погибающим телом. Они клубятся вокруг. Их руки словно когти, их глаза багровеют, как угли, тлеющие во тьме. Спаси меня, сестра! Их прикосновения жгут меня, как огонь! Они уничтожат мое тело и погубят душу. Что привело их ко мне? О боги!..

Слыша безграничный ужас в его голосе, Жасмина пронзительно вскрикнула и в отчаяньи прижалась к его груди. Тело короля вздрогнуло от ужасных судорог, на исказившихся губах выступила пена, а судорожно сжатые пальцы оставили след на плече девушки. Но глаза короля потеряли стеклянный блеск, словно ветер на мгновение развеял застлавшую их мглу. Владыка Вендии посмотрел на свою сестру.

— Брат! — заплакала она. — Брат!..

— Спеши! — крикнул он, и его слабеющий голос прозвучал почти осмысленно. — Я проделал длинное путешествие и все понял. Я знаю причину своей гибели. Это колдуны с Химелианских гор напустили на меня злые чары. Они извлекли мою душу из тела и унесли ее далеко, в каменную комнату. Там они пробуют порвать серебряную нить жизни и заключить мою душу в тело ужасного чудовища, которое их заклятья извлекли из ада. Я чувствую их невероятную мощь! Твой плач и прикосновение твоих пальцев вернули меня, но только на несколько мгновений. Моя душа еще цепляется за тело, но связь слабеет!.. Скорее убей меня, пока они не заточили мою душу в эту тварь!

— Не могу! — рыдала она, колотя себя кулаками в грудь.

— Скорей, приказываю тебе! — в слабеющем шепоте короля появились прежние властные ноты. — Ты всегда слушалась меня, выполни же мой последний приказ! Отправь мою душу к Асуре незапятнанной! Спасай меня, иначе я буду обречен на вечное пребывание в теле адского чудовища! Убей меня, приказываю тебе! Убей!

С криком отчаяния Жасмина выхватила изза пояса кинжал, изукрашенный самоцветами, и по рукоятку вонзила его в грудь брата. На мгновение король вытянулся на ложе во весь рост, затем его тело расслабилось, печальная улыбка смертной тенью легла на губы. Жасмина бросилась на каменные плиты, устланные душистым тростником и ударила по ним сжатыми кулаками.

А за окном все рычали раковины и гудели гонги, и жрецы ранили себя жертвенными ножами…

Чандер Шан, губернатор Пешкаури, отложил золотое перо и внимательно перечел то, что написал на пергаменте со своей официальной печатью. Ему удалось править Пешкаури так долго только потому, что он тщательно взвешивал каждое слово, сказанное или написанное. Опасность учит осторожности, и только предусмотрительный человек живет долго в этом диком краю, где жаркие равнины Вендии встречаются со скалами Химелианских гор. Часа пути верхом на запад или на север было достаточно, чтобы пересечь границу, а там — горы. В горах же один закон — нож.

Губернатор был в комнате один. Сидя за искусно сделанным столиком из красного дерева с инкрустацией, он видел через широкое, открытое для прохлады окно квадрат темносинего неба, усеянного большими белыми звездами. Зубцы крепостной стены, доходящей до окна, еле видимой темной полосой вырисовывались на фоне темносинего неба, а дальше бойницы и амбразуры как бы растворялись в нем. Крепость губернатора стояла вне стен города, охраняя ведущие к нему дороги. Ветерок, шевелящий на стенах гобелены, доносил с улиц Пешкаури слабые отзвуки жизни — обрывки песен или тихий звон цитры.

Губернатор медленно прочел то, что написал, бесшумно шевеля губами, заслоняя ладонью глаза от света латунного светильника. Читая, он слышал топот конских копыт за сторожевой башней и резкое стаккато голоса стражника, спрашивавшего пароль. Занятый письмом, он не придал всему этому значения. Письмо было адресовано вазаму Вендии на королевском дворе в

Айодии, и после традиционных восхвалений в его адрес шло следующее:

«Пусть Вашей милости будет известно, что я точно выполнил приказ Вашей милости. Тех семерых горцев запер в хорошо охраняемой тюрьме и непрестанно шлю чести в горы, и теперь жду, что их вождь лично прибудет для переговоров об их освобождении. Но он до сих пор не предпринял никаких шагов, за исключением распространения слухов, что, если их не выпустят, он сожжет Пешкаури, и — прошу прощения, Ваша милость, — покроет свое седло моей кожей. Он способен предпринять такую попытку, поэтому я утроил стражу на стенах. Этот человек не гулистанского происхождения. Я не могу предсказать, что он предпримет. Но поскольку все же это приказ Дэви…