Кармин очень жалел Жана Ассада. Этот человек всегда относился к нему по-доброму. Даже несколько раз вмешивался, там, на Гаити, когда мать била его. Он вообще не боялся ее, как остальные. Говорил ей что думал.

Кармин оглядел остальных одиннадцать человек, которые стояли неподвижно на ходулях, окружая приговоренного. Как обычно, никого узнать было нельзя. Все выглядели одинаково. Один и рост — три метра пятьдесят семь сантиметров, — одинаковые фигуры благодаря набивочному материалу и умелому покрою костюмов. Даже их руки в черных перчатках были одинаковой длины и ширины.

Когда обряд закончится, они пойдут переодеваться, каждый в свою кабинку. Разговаривать им будет позволено, когда они окажутся на значительном расстоянии от здания и снова станут обычными гангстерами. Таковы правила. Нарушишь их — и закончишь свою жизнь тут, в середине круга. Это случилось лишь однажды.

Слева с большого балкона за обрядом наблюдали зрители — группа избранных. Сюда входили недавно принятые в банду гаитяне, их дети лет десяти-двенадцати и кубинцы, доминиканцы, выходцы с Ямайки и Барбадоса, которые расскажут об увиденном и станут способствовать распространению мифа. Они разнесут славу о Соломоне, преувеличат, исказят настолько, что один рассказ не будет похож на другой. Вот так он приобретал над ними власть, заставляя думать, что он не такой, как все, не из той же плоти и крови, что и они, заставляя верить, будто он демон, Барон Субботы, бог смерти вуду, воплощенный в главаря гаитянской банды Майами.

Существовало распространенное заблуждение относительно банды Соломона Букмана, что она называется «Ночной клуб Барона Субботы». Это неверно. Так назывался обряд. Сама банда названия не имела. Никогда. И правильно. Название банды как бы формирует цель, ее легко опознать, а значит, и выстрелить. Если не знаешь имени врага, то как можешь его найти? Соломон решил, что его банда будет в корне отличаться от американских, с которыми привыкли иметь дело копы и соперники. Что касается структуры, то банда ее не имела. Был Соломон и несколько его главных приспешников, большинство не знали друг друга. Членов банды отличить вообще было невозможно.

Забили барабаны — удар каждые три секунды — на низких реверберирующих тонах, словно что-то тяжелое ударяло о дно глубокого сухого колодца. На первых обрядах никакого барабанного сопровождения не было, затем начали включать записи барабанщиков вуду, сделанные в горах Гаити, а сравнительно недавно Соломон привез этих барабанщиков сюда и сделал так, что они получили вид на жительство в США. Они участвовали в обрядах, а в остальное время работали в престижных ночных клубах от Нью-Йорка до Нового Орлеана.

На двенадцатом ударе члены банды соединили руки. Затем свет сзади Кошатника погас. Несколько секунд они стояли в полной темноте. Кармин чувствовал нервозное подергивание у того, кто стоял слева. Слышал, как он сглотнул и тяжело задышал носом. Это было наверняка его первое участие в обряде.

На следующий, тринадцатый, удар барабана начал возникать темно-лиловый свет, который становился все ярче, омывая зал таинственным сиянием.

На четырнадцатом ударе люди пришли в движение, медленно, по часовой стрелке, один шаг на каждый удар барабана.

«Боже! — подумал Жан. — Вот оно приближается».

Гиганты двигались вокруг него медленно и равномерно, точно их вращал механизм какой-то адской машины.

Это было страшно по-настоящему. Как еще никогда в жизни.

Жан знал, что должно произойти что-то ужасное. Слышал прежде об этом, но не верил. Появится Соломон с острым ножом, рассечет ему артерию на шее и начнет пить кровь. Будет пить и пить, пока Жан не угаснет, а потом заберет его душу.

Барабан забил быстрее. Жан чувствовал его удары желудком, как они растирают там содержимое, заставляют его оживать. Возникло ощущение, будто он проглотил десяток живых лягушек и они прыгали в желудке, пытаясь вырваться наружу. Жан надеялся, что потерял способность чувствовать, но ошибался. Больно. Очень. Будто там долбили чугунным кулаком.

Барабан прибавил темп. К нему присоединился другой, малый, тоном повыше. Присутствующие подхватили ритм, задвигались быстрее. Они начали расплываться у Жана перед глазами, черное сливалось с белым. Он старался сфокусироваться на ком-то одном, проследить за ним, но не мог повернуть голову. Хотел закрыть глаза и тоже не сумел. Пытался отвернуться, и в этом ему было отказано.

Жан теперь мечтал лишь об одном — скорее бы конец.

Люди вращались вокруг него настолько быстро, что превратились в серую неразличимую массу. Омывающий их лиловый свет отражался от цепочек на жилетках, пряжках поясов, и перед его глазами замелькали жуткие фигуры, похожие на летучих мышей, красные, синие, зеленые, желтые и оранжевые.

Жан почувствовал сонливость. Ему казалось, он уже угасает, соскальзывает куда-то вниз — и с готовностью, почти радостно, устремлялся туда.

Но мешал желудок. Сейчас там уже сидел живой голодный грызун, рыскал, скребся, кусал.

Двигаясь по кругу, присутствующие монотонно повторяли:

— Приди, Барон, приди, Барон, сюда.

Жана начал ослеплять свет, обжигать глаза, словно туда насыпали перца. Он чувствовал, что из них текут слезы.

Присутствующие декламировали:

— Соломон, Соломон, Соломон…

Теперь заработали уже много барабанов. Целый оркестр бил его по голове, кромсал желудок.

Монотонный речитатив подхватил хор из людей, которых он не мог видеть…

Люди вращались уже настолько быстро, что цвета выродились в густое грязно-белое облако, а отражения превратились в темно-малиновую ленту. Речитатив нарастал, и боль в желудке тоже. Хотелось крикнуть, но Жан не мог пошевелить губами.

И вот наконец появился Соломон со сложенными на груди руками. Медленно возник из пола, кружащийся в вихре красных и оранжевых огней. Он был одет во все белое. И роспись на лице тоже.

Соломон вытащил из-под плаща два длинных меча. Лезвия сверкнули, ослепив Жана. Стал вертеть ими в воздухе, разрубать пурпурную тьму. Жан следил за его стремительными движениями, чувствуя, как его всасывает невидимый мощный вихрь. На смену ужасу пришло безразличие. Он надеялся, что уйдет из этого мира без особых мучений. Похоже, так оно и будет. Боль в желудке прошла. Он опять не ощущал ничего.

Невидимые руки подхватили его стул и поднесли к Соломону, который ждал, скрестив мечи. Теперь для Жана все краски исчезли. Отражение от перекрестия мечей излучало чистый белый свет.

Затем он лишился слуха. Перестал чувствовать вкус во рту и запахи. С осязанием уже давно было покончено. Наконец он перестал видеть.

Жан не был уверен, что он все еще дышит.

Значит, вот как выглядит смерть?

Двигаться, декламировать и следить за происходящим было трудно, но Кармину удалось на мгновение увидеть Соломона, возникающего из ниоткуда под восторженные охи с балкона. Люди не осознавали, что это представление, почти такое же, как в цирке.

Соломон исполнял свой танец с острыми как бритва мечами, медленно приближаясь к Жану Ассаду, который неподвижно сидел на стуле, неспособный ни вскрикнуть, ни даже моргнуть.

Неожиданно крешендо барабанов резко оборвалось, и присутствующие замедлили ритм до первоначального и к десятому удару перешли на шаг. На двенадцатом ударе Соломон вскинул мечи и прочертил на горле Ассада тонкую темную, почти черную линию. К четырнадцатому удару оттуда струей потекла кровь, забрызгивая лицо Соломона и его белый смокинг.

Соломон встрепенулся, накрыл себя и Жана плащом, и они оба начали погружаться в никуда, сопровождаемые вскриками и воплями с балкона.

Свет погас, и место казни погрузилось в темноту.

Кармин направлялся в прибрежный район, где в одном из баров работала потенциальная Карта Червовой масти. В этом баре обычно собирались члены расположенного поблизости кантри-клуба. В основном пожилые. Они заходили сюда после гольфа. Кармин не понимал эту игру. По его мнению, это не спорт, а престижное занятие, которому предаются белые, достигнув определенного возраста и уровня дохода. Ударят клюшкой по мячику и неспешно идут прогулочным шагом к месту, где он приземлился, чтобы ударить снова. Спрашивается, какой во всем этом толк?