— Если коллеги узнают, что я беру уроки танцев, мне не дадут проходу. — Макс рассмеялся.

— Ты будешь ходить со мной.

— Все равно.

— Тогда не говори никому.

— Сандра, копы всегда все узнают, особенно если это касается своих.

— Ну и что? Одна я ходить туда не собираюсь.

— А тебе не нужно никаких уроков. Ты танцуешь как ангел.

— Ангелы не танцуют.

— Но если станут, то двигаться будут точно как ты.

Они застыли, глядя в глаза друг другу, и все вокруг тоже, казалось, замерло.

— Я рад тебя видеть, — проговорил он, нарушая молчание.

— А я тебя.

Они наклонились через стол и поцеловались.

— Означает ли это, что ты согласен? — спросила она.

— Боже, ты невозможна! — Он засмеялся. — Только дай мне сначала закончить расследование, которым я сейчас занимаюсь, хорошо? А позднее я пойду на эти уроки.

— Тебе понравится.

— Сомневаюсь.

— Ты полюбишь танцы.

— Именно так мне тренер и заявил, когда однажды я получил на ринге удар, от которого разошлись ребра.

— Но ты продолжил заниматься боксом, верно?

— Да.

Принесли еду. Они заказали десять огромных крабовых клешней, сервированных с горчично-майонезным соусом и растопленным маслом, для придания сладковатому белому мясу пряного вкуса, большую тарелку жареных зеленых помидоров и картофельные оладьи. Таких вкусных Макс еще не пробовал.

После ужина отправились в кино на Линкольн-роуд на «Форт-Апач, Бронкс». Фильм выбрала Сандра. Макс предпочел бы пойти в бар, потому что сидеть и смотреть полицейский фильм, который хвалили за «полную сурового реализма подлинность», означало для него удлинение рабочего дня на два часа. Он слегка оживился, когда Сандра сказала, что там играет Пэм Грир. Он видел ее во многих фильмах семидесятых годов. Все они были ужасные, но она редко появлялась там полностью одетой. Это скрашивало впечатление.

Зал был почти пустой. Они сели впереди с бутылочками колы.

Главную роль играл Пол Ньюмен — правильного копа, служившего в одном из самых сложных районов Нью-Йорка, Южном Бронксе. Затянутые сцены со стрельбой в трущобах наводили скуку. Если прибавить тепла, солнца и посадить пальмы, то получилось бы точно как в Майами.

Прошло пятнадцать минут. Макс маялся, ждал. Сюжет слеплен кое-как, Пэм не появлялась. Очень хотелось покурить и выпить. Пол Ньюмен с напарником пытались отговорить трансвестита бросаться с крыши. Потом Пол Ньюмен — ему за пятьдесят, и он так и выглядел — завел роман с молоденькой наркоманкой-латиноамериканкой. Макс зевнул и посмотрел на Сандру. Она была увлечена фильмом. Он не понимал почему, может, он не увидел в нем что-то глубокое. Вспомнил о винном магазине рядом с кинотеатром. Стал размышлять, что неплохо бы сходить туда, взять бурбона и покурить. Наконец появилась Пэм и на короткое время захватила его внимание. Здесь она выглядела не особенно привлекательной. Ее героиня, психопатка-наркоманка, к тому же проститутка, убивала двух коррумпированных коллег Пола Ньюмена. Макс прежде не считал ее актрисой, но теперь должен был признать, что с ролью она справилась блестяще. Прикончила копов бритвенными лезвиями, которые прятала во рту, и была по-настоящему ужасна. Кстати, Пэм уже использовала однажды этот трюк с лезвиями в фильме «Фокси Браун», но там ей они понадобились, чтобы освободиться. В общем, она убила пару коррумпированных копов и исчезла. Макс ждал ее возвращения, но, осознав, что, наверное, она не разденется, поднялся и украдкой вышел.

В винном магазине он купил кварту бурбона, у входа в кинотеатр выкурил сигарету.

Снова усевшись рядом с Сандрой, накапал в стаканчик немного бурбона и предложил ей. Она недовольно посмотрела и отрицательно покачала головой.

После фильма настояла, что поведет его машину. Макс видел, что она рассердилась.

— Тебе понравился фильм? — спросил он.

— Скажи, ты много пьешь?

— Извини, что я…

— Макс, ты много пьешь?

— Как когда. В некоторые дни больше, чем обычно.

— То есть ты пьешь каждый день?

— Да.

— Почему?

— Ну, причин много. Чтобы расслабиться, снять напряжение, поднять настроение, когда требуется. И честно говоря, мне это нравится. Многие копы пьют.

— А почему ты пил в кино?

— Фильм оказался скучный, захотелось развеяться.

— Но ведь ты был со мной, — проговорила она обиженным тоном.

— Да, но ты была так захвачена тем, что происходит на экране, — насмешливо проговорил он.

— Так ты пьяница?

— Не думаю.

Сандра нахмурилась:

— Послушай, если ты алкоголик, то никаких отношений у нас с тобой не получится. Потому что нас всегда будет в комнате четверо: ты, я, личность, в которую ты превратишься, когда нагрузишься, и бутылка. А мне подобная жизнь не нужна. Ясно?

— Сандра, извини, пожалуйста, что я выпил в кинотеатре.

— У меня был дядя алкоголик, — продолжила она, не слушая его. — Умер от цирроза печени. Перед смертью сильно мучился, расцарапывал кожу до крови. Я не хочу проходить через это с тобой, ни в коем случае.

Они свернули на Пятнадцатую улицу. Макс закурил.

— И с этим тебе тоже придется покончить.

— Да ты что, Сандра!

— Целовать тебя — все равно что облизывать грязную пепельницу. Ты когда-нибудь лизал пепельницу, Макс?

— Мне нравится курить.

— Нет, не нравится. Ты просто подсел на это. Наркоман, такой же, как Пэм Грир в фильме.

— Наркоман? Я? Это уж слишком!

— Ты бросал когда-нибудь?

— Нет.

— То есть не представляешь себе жизнь без сигареты?

— Я родился с сигаретой во рту, — пробурчал Макс. — А ты сама когда-нибудь курила?

— Попробовала однажды, не понравилось, противно. И главное, опасно.

— Так жить вообще опасно. Особенно в Майами. — Макс усмехнулся. — А сигареты хороши с кофе, выпивкой, после еды, после секса…

— Но они портят жизнь! — возразила Сандра. — Ты хочешь в шестьдесят лет ходить с трубками в носу и возить за собой тележку с кислородным баллоном, потому что у тебя будет эмфизема и ты не сможешь дышать? Или иметь дырку в горле и голосовой аппарат, работающий на батарейках?

— Ты преувеличиваешь!

— Нисколько.

— Чего это ты сразу круто? Ведь мы встречаемся всего ничего и… и даже еще не спали вместе.

— Ты не предлагал.

— А надо было?

— Я старомодная девушка, — сказала Сандра.

— Мне показалось, ты хочешь, чтобы у нас все развивалось медленно.

— Но ты даже не сделал движения в этом направлении за… целый месяц.

— Я боялся тебя спугнуть. Но если речь зашла об этом, поехали. К тебе или ко мне?

— К тебе.

— Я предупреждаю, у меня там бардак.

— Догадываюсь. Но меня мама учила остерегаться мужчин, помешанных на опрятности. Если попался такой, то он или сдвинутый, или гомик.

Лина вымыла посуду. Вошла в гостиную и задула свечи, которые горели во время ужина. Джо поставил свою любимую запись Брюса Спрингстина и сел с бокалом красного вина, откинувшись на спинку кресла. Баллада «Обещание», очень грустная. В тон его настроению.

Сегодня ему повезло. Впервые за много недель Джо мог провести вечер с любимой женщиной, будущей женой. Казалось бы, вот оно, счастье, наслаждайся. Но он мучился, не знал, как снять с сердца тяжесть.

Брюс написал «Обещание» в семьдесят восьмом году, но в альбом «Тьма на окраине города» песня не вошла. Эту трогательную балладу, своеобразный плач по несбывшимся мечтам и надеждам Брюс исполнял, аккомпанируя себе на фортепиано. Качество записи оставляло желать лучшего, баллада была записана кем-то из публики на магнитофон на концерте в Сиэтле, но трогала за душу. В последнее время слова этой песни приобретали для Джо все больший смысл.

Конечно, можно что-то предпринять. Например, в дополнение к выпивке и музыке раскурить косячок и чуть забалдеть. Не помешало бы. Они с Максом покуривали травку, был грех. Обычно все заканчивалось истерическим хохотом над какой-нибудь глупостью. И они крутили единственную запись белой рок-музыки, какая имелась у Макса. Сорокапятку «Роллинг стоунз» «Скучаю по тебе». По пятьдесят раз подряд, подхватывая в середине песни вместе с Джаггером речитатив, где он взывал к девушке-пуэрториканке: «Я уми-и-ира-а-а-ю, та-а-ак хочу-у-у встре-е-ети-и-иться-я-я». Когда действие травки заканчивалось, песня сразу надоедала, Макс снимал пластинку, они шли на берег играть с ней в «летающий диск».