— Уверен, что не кого-то? — уточнила красотка, шумно вдыхая аромат его духов. Волнующий, сладкий, с терпкой ноткой. Как же она будет скучать без этой острой сладости!

— Хороший вопрос… К чему он?

Она немного отстранилась, подарив любовнику снисходительный взгляд. Потом намотала на палец вьющуюся золотистую прядь, заставив Хораса склониться ниже.

— Я знаю о короле много личного, мой дорогой. Совсем личного. К примеру, что, несмотря на отсутствие детей, любовь, та самая огромная и чистая, всё же настигла монарха. Давно, еще в молодости. Не знаю, были у той интрижки последствия, но… будь внимателен.

Лицо Хораса на мгновение окаменело, а плечи светской красавицы оказались зажаты совершенно не любовной хваткой.

— Почему ты говоришь это?

— Потому что хочу тебе добра, милый, — она мягко положила свою ладонь поверх его. — Я умею думать наперед и выбирать друзей. У нас обоих блестящее будущее. Вместе, порознь, не имеет значения. Хотя уверена, если спустя какое-то время мы оба захотим продолжить близкое знакомство, такая мелочь, как брак, не станет препятствием. Только пообещай мне кое-что.

Она ловко избавила его от сюртука и принялась расстегивать пуговицы рубашки. Одну за другой, нарочито медленно, будто насмехаясь.

— Что именно?

Он потянул край пышной кружевной юбки вверх, коснулся изящной ножки в белоснежном чулке. Дыхание Марселы сбилось, по оранжерее прокатился полустон-полувздох, когда губы Хораса проложили дорожку поцелуев к пышной груди.

— Что останешься моим другом. И… не станешь постоянно таскать униформу своей службы, — хохотнула она. — Тебе не идут темные тона.

— Ты всегда сможешь снять с меня неугодную одежду, — пообещал он, подхватывая любовницу на руки.

Мир предательски качнулся, но Хорас уже опустил девушку на широкий садовый диван с подушками. Его руки вновь скользнули под юбки, прошлись выше кружевных подвязок, обхватили округлые бедра. Фривольная забава превратилась во вполне оформившееся намерение.

— Пожалуй, займусь этим прямо сейчас, — выдохнула она, выгибаясь ему навстречу. — И прямо здесь!

Спустя приблизительно полчаса, когда полностью удовлетворенные друг другом любовники попрощались, Марсела дотянулась до серебряного колокольчика на столике и позвонила в него не по-женски настойчиво. На звук явилась вовсе не горничная или кто-нибудь из домашней прислуги, а мужчина, облаченный в неприметную серую одежду.

— Слышал?

— Да.

— Что скажешь?

— Он в курсе происходящего. Модуляция голоса и резкие изменения в поведении, когда вы упомянули ту давнюю историю, подтверждают мои догадки. Возможно, пока не представляет, что искать, но знает, что подозрения небеспочвенны.

— Вот и я так думаю, — Марселла села поудобнее, старательно поправила подвязки на чулках, нимало не смущаясь того взгляда, которым её наградил мужчина в сером. Потом расправила и опустила юбки, подобрала с пола туфельки с алмазными бантиками, наскоро подколола шпильками распустившиеся каштановые локоны. — Пусть за Хорасом приглядывают, думаю, с его возможностями и моими знаниями мы успеем добраться до цели первыми.

Она небрежно махнула рукой собеседнику, отпуская его, но мужчина замешкался.

— Моя леди. Если мы одержим победу в этой игре, точнее, когда мы её одержим, вы выполните своё обещание?

Она встала, неспешно подошла к мужчине, положила руки ему на плечи, слегка приподнялась на носочках, чтобы дотянуться до его губ.

— Конечно.

Первым делом следовало изучить обстановку, убедиться, что с момента его прошлых визитов в канцелярию заведенный порядок не изменился, как не поменялась и система охраны. Что было бы странно: управление совета Архитекторов и министерство были скованы бюрократическими препонами в сотни раз сильнее, чем преступники — кандалами.

Уж кому-кому, а Эдварду Лодли было хорошо известно, как легко сломать замки и разомкнуть цепи, и как сложно справиться с бумажной волокитой. Как говорил покойный дядюшка, постоянными в этом мире остаются три вещи: человеческая жадность, тараканы в головах и бюрократия.

Справки от нотариусов, прошения адвокатов, заключения экспертов, многочисленные разрешения, дополнения и уточнения, договора об отсрочке погашения задолженностей, акты и предписания, выписки из банков и служб контроля, медицинские и магические освидетельствования — вот малая часть бумаг, с которыми Эду пришлось повозиться в процессе оформления дядюшкиного наследства несколько лет назад.

Боги знают, сколько сил и времени сожрала эта бессмыслица, поэтому к канцелярии совета, живому сердцу управленческой машины, у тогда еще свежеиспеченного маркиза Дрэйтвинда выработалась стойкая и, что забавно, вполне взаимная неприязнь.

Нет, сказать, что кто-то из этих канцелярских крыс желал зла лично ему, бастарду сестры почившего Арчибальда Лодли, было нельзя. Более того, каждый третий сотрудник канцелярии выразил юноше сдержанные соболезнования. Вот только помочь с оформлением документов на наследство не спешил, вынуждая обивать пороги кабинетов снова и снова. Справки, печати, подписи, отрывные корешки и выписки словно нарочно прятались в недрах пыльных кабинетов или терялись в архивах.

Кончилось тем, что гадкий характер юного маркиза дал о себе знать в самой неожиданной форме. От острых фразочек и ехидных замечаний страдало душевное спокойствие бравых служителей закона, а неприятности в виде поломок дорогостоящего оборудования упорно преследовали всех, кто не желал проявить расторопности в деле Эдварда Лодли. Несколько месяцев негласного противостояния завершились блистательной победой маркиза: наследство было официально переоформлено.

И тут Эда ждала очередная неприятность. Арчибальд, оказывается, влез в колоссальные долги не только перед частными кредиторами, о чем юный наследник был уведомлен заранее, но и перед короной. Сумма, указанная на листочке с пометкой «для внутреннего пользования» и заверенная подписью почившего дяди, вызывала немое восхищение. Это ж как надо было вывернуться, чтобы задолжать столько?!

Ответа Эдвард так и не узнал: единственный дядин особняк на краю столицы был похож на доходный дом среднего уровня потрепанности, и документов там не содержалось, доверенных секретарей у маркиза не имелось, а кухарка в дела хозяина не лезла.

Впрочем, значения это не имело. Эдвард и так отлично понимал, что сражается не столько за титул или имущество, сколько за добрую память единственного человека, питавшего к нему искреннюю приязнь.

Несмотря на то, что Эдвард был бастардом.

Несмотря на то, что его рождение стоило жизни Элейн, любимой сестре Арчибальда.

Несмотря на то, что мальчишка по характеру получился не просто сорванцом, а сущим наказанием, позором и проклятием любого уважающего себя семейства. Впрочем, свое к таковым Арчибальд никогда не причислял.

— Это вам. Личный дар вашего дяди. Велено вручить, после того как вы уладите все формальности.

Старенький нотариус явился в особняк на следующее утро после окончания бумажных войн и сунул в руки юноши запечатанный золотым воском плотный картонный пакет.

— Что там? — Эдвард взвесил пакет на ладони. Тот казался легким и пустым, только в одном уголке лежало что-то тяжелое.

— Понятия не имею, — пожал плечами служитель закона.

Внутри обнаружились золотые карманные часы и короткая записка: «Подарок твоей матери. Используй с умом и не попадись, малолетний дурень. Люблю тебя». Несколько странное наставление от умудренного жизнью аристократа смутило бы кого угодно, кроме Эдварда. Он слишком хорошо знал пристрастия дяди к разного рода авантюрам и полное пренебрежение тем, что считалось приличиями в высшем обществе. Впрочем, общество в долгу не осталось, заклеймив Арчибальда безумцем.

Хорошие были времена. Душевные.

Часы оказались вовсе не часами, титул — удобной ширмой, а сам маркиз обнаружил, что балансировать на грани закона и беззакония необычайно выгодно. К тому же его собственный магический потенциал, впервые соприкоснувшись с магией времени, существенно повысился. Это было странно, ведь обученные маги в один голос утверждали, что данные у юноши очень посредственные. Однако смотреть в зубы подаркам судьбы — дурной тон. Дает — и хорошо, ведь могла бы и ударить. Так что своей жизнью Верткий Эд был доволен, искренне наслаждаясь остротой ощущений и абсолютной свободой.