— Не исключаю такой возможности, — легко подтвердила она. — Я бы стерла.

— Просто очаровательный комплимент, — восхитилась Вивьен. — Виртуозно мешаете лесть с оскорблениями.

— Как я уже сказала, не стесняюсь правды. И, раз уж мы говорим откровенно, вот вам еще кусочек истины: я хочу унизить Хораса так, как он унизил меня. Хочу, чтобы он стал посмешищем, чтобы о его позоре распевали песни в каждом придорожном трактире. Ну, или добиться того, в чем он так категорически отказал мне из-за собственных амбиций, — официального брака. И неизвестно еще, что для него хуже.

— Ого! — Вивьен задумчиво осмотрела собеседницу, невольно отмечая горестную складку у губ, крепко сцепленные пальцы, гордую осанку, словно у мраморной статуи, а не у человека. — Что ж, я слушаю.

Марсела нажала на кнопку на стене, раздался мелодичный перезвон — и повозка тронулась, мягко переваливаясь по мостовой, мощеной крупным булыжником.

— Тогда, — лицо под вуалью осветилось сдержанной улыбкой, — начну издалека. Что вы знаете о работе службы магического контроля и трагедии, которая произошла около двадцати восьми лет назад? И слышали ли что-то о деле под названием «Королевский брак»?

До собственного особняка Эдвард добрался без малейших проблем, но заходить сразу не стал, сперва убедился, что ни одна пронырливая морда не засела в кустах напротив ворот или на утыканной дымоходами крыше напротив. Как ни странно, ни очевидных соглядатаев, ни даже подозрительных бродяг или торговцев с переносными лотками в округе не обнаружилось. Выждав для верности в укромном месте не менее часа, маркиз всё же переступил порог родного дома.

Особняк встретил его привычным запахом дерева, уюта и — совсем чуть-чуть — нагретой солнцем пыли. Кухарка и горничная приходили сюда дважды в неделю, что было весьма удобно в дни выполнения заказов: меньше лишних ушей и глаз. Сегодня дом пустовал, поэтому предаваться размышлениям Эд решил не где-нибудь, а на кухне.

После второго плотного завтрака и дополнительной порции кофе самочувствие резко пошло вверх, голова заработала в поразительной ясностью.

Итак, его ищут и, возможно, усерднее, чем прежде, но пока опасность прошла мимо. Что заставило службу контроля насторожиться? Сложно сказать наверняка, за прошедшие годы к помощи хронометра Эдвард прибегал десятки раз, если активность магии времени так легко можно было отследить, то почему за поиски взялись только сейчас? Нет, причина явно в другом: либо он где-то ошибся и все-таки попал в поле зрения агентов, либо что-то подсказало преследователям, где искать. И хорошо, если это что-то — артефакт, а не его собственный потенциал. Ведь если это так, то прячься не прячься, рано или поздно за самим магом обязательно придут.

Быть чьим-то продвижением по службе Эду не хотелось совершенно, но и поспешно бросать налаженную жизнь — тоже. Пожалуй, самым разумным выходом из ситуации выглядел отъезд. Именно отъезд, а не паническое бегство без объяснения причин. Уладить дела, подготовиться… Заработанных денег хватит на несколько лет странствий, а там, глядишь, можно будет осесть заново. Досадно только, что бежать приходится в тот момент, когда нашлась новая ниточка в деле о смерти матери.

Эдвард разложил на столе записи, нашел среди них портрет Элейн и всмотрелся в смеющееся лицо, нежное, как весенний рассвет. Ясно, почему дядя никогда не говорил, что мать училась в академии, и о бале-маскараде тоже не упоминал: если верить датам, все началось именно там, двадцать восемь лет назад. Один вечер, одна случайность — то ли внезапно вспыхнувшее чувство, то ли безрассудство юности — и вот молодая женщина оказывается в крайне сложной ситуации. С кем же она встретилась, виновен ли он в её смерти, бросил ли несчастную девушку из прихоти, или это была горькая шутка судьбы?

Как же много вопросов и мало ответов!

Похоже, что брошенные в гневе слова эньи Колти, были близки к истине: никто не знает, что произошло в тот злополучный год. Если даже официальное расследование ничего не обнаружило, то теперь, спустя столько лет, без свидетелей и доступа к архиву пытаться восстановить цепочку событий и найти того, кому он обязан своим рождением и, вероятно, смертью матери, почти невозможно.

Почти.

Если только тот, кто вел дознание, не солгал и не исказил факты.

Гейб. Морренси.

С первым всё ясно: слишком звучная фамилия, да и «Л» перед ней, без сомнения, — «Луис», а вот о Морренси Эдвард никогда прежде не слышал. К старшему Гейбу, канцлеру Ареона, разумеется, обращаться с расспросами о деле почти тридцатилетней давности, абсолютно бессмысленно. А вот второго, Морренси, можно поискать. Если это кто-то из мелких чиновников или следователь в отставке, то к нему легко найти подход: капля лести, искренняя заинтересованность… Вариантов много.

А вот времени до смешного мало.

Ох и не вовремя же Грейс затеяла эту аферу!

Эд заварил себе крепкий чай и расслабленно откинулся на спинку кресла.

Если мать сознательно пожертвовала собой, чтобы сохранить жизнь ребенку, то рисковать теперь, ковыряясь в тайнах прошлого, абсолютно неразумно. Терпение, осторожность, сдержанность — вот ключ к выживанию. Маркиз кисло усмехнулся: увы, только его осторожности тут будет явно маловато.

Колти нельзя бросать просто так, слишком многое от неё зависит. Он должен создать ложное направление поисков, чтобы отвести от неё подозрения, что с учетом её планов на Круг Предсказаний почти невозможная задача. По-хорошему, заставить бы эту невыносимо упрямую девушку спрятаться где-то, пожить пару месяцев в глуши. Так ведь откажется. Уговорить, соблазнить и увести с собой? Кто знает, может, это даже будет приятным во всех смыслах путешествием. Ну, или очень коротким, если вспомнить о синих молниях и о том, что Грейс ни капли не растаяла от его объятий этим утром.

Вот же упрямая бестия! Никакого чувства самосохранения, похоже, девичьи сантименты и страсть к исследованиям перевесили здравый смысл. Ну прислала бы будущей герцогине толковый подарок к свадьбе или помогла сбежать, так нет же, сама в петлю лезет. Разве стоит дружба свободы и благополучия? Подруге-то что, она выкрутится так или иначе. О себе думать надо прежде всего, ведь благими намерениями, как известно, путь в казематы выстлан.

Эдвард зябко повел плечами. С официальной точки зрения, Грейс не грозит ничего серьезней небольшого тюремного заключения и лишения лицензии. А если нет?

К магам времени всегда относились настороженно: шутка ли, менять реальность, переигрывая одни и те же события сотнями вариаций? Пока дело касалось мухлежа с игральными костями или восстановления разбитых чашек, серьезного повода волноваться не было: менялись детали, но не путь развития всего мира.

А потом последний Архитектор времени нашел способ переписать прошлое Ареона в угоду своим личным амбициям.

Изменение нескольких поворотных точек истории вызвало волну искажений: исчезли целые временные отрезки и пласты реальности. Архитекторы памяти и знаний стабилизировали процесс далеко не сразу, несколько мест соприкосновения с другими мирами было потеряно безвозвратно, а магические потоки исказились до неузнаваемости. Специалисты в области материи и пространства латали мир годами, а финальным итогом тех трагичных событий стало тотальное истребление магов времени и их пособников.

Сейчас законы поменялись, смертных приговоров не выносили уже несколько десятилетий, да и о магах времени стали забывать. Впрочем, в отдельных, строго оговоренных случаях допускалась принудительная корректировка памяти, что тоже так себе перспектива. Возможно, Хорас имел в виду именно такой вариант, обещая заставить Грейс молчать, вот только она же не согласится. И, к слову, будет права: структуры разума слишком сложны, чтобы подобная манипуляция прошла без побочных эффектов.

Мда, задачка. Не похищать же упрямого артефактора в самом-то деле? Да её доблестный защитник-крючкотвор весь город вверх дном перевернет в поисках хозяйки. Но и просто уйти в сторону, надеясь, что «само как-то решится», было бы верхом безрассудства.