Договорить она не успела — мужчина буквально лишил её дыхания, с жадностью припав к её рту. Тишину в комнате прерывали только тяжелые вздохи, а торопливо сброшенная на пол одежда отлично дополнила живописный беспорядок. На какое-то время прикосновения и стоны стали единственным, что имело значение во всем мире. И лишь какое-то время спустя, когда оба — уставшие, взмокшие, еще дрожащие от пережитого удовольствия — обрели способность рассуждать здраво, мужчина повторил свой вопрос:

— Так ты согласна уехать?

Марсела провела кончиком пальца по его груди и животу, игриво улыбнулась и, потянувшись, как довольная кошка, села прямо на столе:

— Мы уедем. Но сперва нужно закончить одно дело. Хочу восстановить справедливость, пусть каждый получит то, что заслужил. А ты мне в этом поможешь, ведь правда?

— Хватит уже притворяться спящей, я же слышу, как неровно ты дышишь, — Эд мягко надавил мне на плечи, разворачивая к себе лицом. — Не хочешь поделиться, что тебя тревожит?

Я с нескрываемым удовольствием прижалась к нему, пристроив голову на широком предплечье. Спасибо, подруга выделила нам целую комнату, и пусть диван в ней был не самым удобным в мире, зато достаточно широким, чтобы вместить нас обоих. Сама Вивьен уже, наверное, третий сон смотрела в спальне, Хорас давно ушел, пообещав вернуться утром. Возможно, последним более-менее спокойным утром в моей жизни.

— Прости, не хотела мешать отдыхать. Денёчки нам выпали — врагу не пожелаешь.

— Я немного вздремнул в обед, пока кое-кто мял подушку на кушетке. Так почему не спишь теперь? Переживаешь из-за наших планов?

— А не стоит? — криво усмехнулась я. — Всего-то: пробраться к артефакту, сходу встроиться в древнейшее заклинание, оказаться под прицелом магов и стражи, пойти на прямой конфликт с королем и советом. О, чуть не забыла, еще надо постараться не спалить этот чертов храм, не обрушить его на наши головы, да и просто выжить было бы неплохо. Я ничего не упустила?

— Пф! Нашла, из-за чего переживать. Хорас будет нас прикрывать, Вивьен приложит все силы, чтобы отвлечь нападающих, ты сама говорила, что её иллюзии — это настоящее чудо. К тому же ты самый лучший из известных миру интуитов. Даже магия времени для тебя лишь детская забава. Что может пойти не так? Мы или выиграем, или бесславно погибнем, покрыв себя позором. Велика важность, — усмехнулся он, бездумно проводя пальцами свободной руки по моей спине.

— Ты просто не понимаешь! Это же серьезно!

— Очень даже понимаю. Я живу с осознанием постоянной опасности с восемнадцати лет. С тех пор как впервые понял, насколько отличаюсь от остальных.

— Расскажи мне, — тихо попросила я. — Каково это?

— Знать, что ты всегда стоишь одной ногой по ту сторону закона?

— Нести в себе тайну, о которой даже рассказать нельзя. Быть одиноким.

Рука Эда на секунду замерла, потом вновь пришла в движение. На лице, полускрытом ночными тенями и упавшими прядями, застыла едва уловимая улыбка.

— Все мы по-своему одиноки, тебе ли не знать? Кто-то больше, кто-то меньше, но в целом разница невелика. Вопрос только в том, как к этому относиться.

— В том и беда, моя прошлая жизнь была далека от идеальной. Слишком много одиночества, обиды, тоски. Думаю, если бы не та гроза, которая отправила меня в посмертие, прошел бы год, другой, и я сама сделала бы какую-то непоправимую глупость. В первой жизни я только и знала, что бежать, прятаться, обвинять кого-то в своих бедах. Здесь всё иначе. Мне казалось, я стала сильнее, добилась того, о чем и мечтать раньше не могла. У меня есть свое дело, уникальные знания, настоящие друзья, кое-кого из них даже можно назвать приемными родителями. Я встретила тебя, — добавила совсем тихо, глядя ему в глаза, — и влюбилась по-настоящему.

— Звучит неплохо, — он провел ладонью по моим волосам, убирая растрепавшиеся пряди. — И теперь ты боишься всё это потерять?

— Да, то есть нет, не совсем, — глубоко вздохнула и выдавила из себя то, в чем и сама себе боялась признаться: — Всегда мечтала исправить прежние ошибки и построить пусть крохотный, но идеальный мир. Думала доказать самой себе, что достойна большего, верила, что это сделает меня настоящей, цельной. Вот только, кажется, есть проблема: нет никакого идеала, и цельной меня тоже нет. Есть сгусток страхов, стремлений и магии, причем, вполне возможно, что не моей, а запущенной людьми, чьих целей и мотивов я никогда не узнаю. Я словно иду наощупь с завязанными глазами.

— Погоди, — Эд подпер голову рукой. — Так что пугает тебя больше: то, что ты получишь желаемое, или то, что не сможешь его получить?

— И то и другое. Я не знаю, как тебе удается жить, не оглядываясь назад. Хотелось бы и мне иметь такую же твердость духа, но её нет. Завтра нам придется выступить против всего королевства. Согласись, немалая ответственность. А я… Не думаю, что готова к такому. Я не боец, не лучший в Ареоне интуит, готовый рискнуть собой ради справедливости. Где-то глубоко я все та же потерянная одинокая девочка, которая просто научилась прятать свои страхи.

— Это и есть твоя страшная тайна? — он неотрывно смотрел мне прямо в глаза. — То, что ты живой человек, полный сомнений и отчаянно пытающийся сохранить то, что тебе дорого?

— Вроде того.

— Тогда у меня для тебя новости: не сомневаются и не боятся только глупцы. Или самовлюбленные подонки вроде короля и канцлера, хотя, может статься, и им не спится по ночам. Прошлое — это всего лишь опыт. Не будь предыдущая жизнь никчемной, ты бы не выбивалась в люди с упорством десятка ослов. Не поступила бы в академию, не подружилась бы с Ви, не познакомилась бы с Хорасом, не вылетела бы по его милости на улицу и не открыла лавку на улице Башмачников. Не было бы ни Брэма, ни милашки-сирены, ни вездесущей матушки Розы с яблочными пирогами и её грозного супруга. Я бы не смог постучать в твои двери и влюбиться в самую прекрасную, сильную и умную девушку в мире.

— И тебе совсем не страшно из-за того, что случится завтра?

— Конечно, страшно, — он подтянул меня совсем близко, теплое дыхание прошлось по моей коже, волнуя и будоража. — Я боюсь оказаться слишком слабым магом, ведь у меня нет ни твоих навыков, ни образования. Боюсь, что, когда все закончится, ты успокоишься, оглянешься по сторонам и передумаешь связываться с таким сомнительным типом, как я. Боюсь узнать, что отец, которого я ненавидел половину жизни, которого обвинял в собственном одиночестве и смерти матери, — просто жертва обстоятельств. И в то же время страшусь не узнать правду до конца. Любую. Пусть будет какой угодно, главное, чтобы настоящей.

— Эд, послушай, — я обеими руками коснулась его щек, заставляя посмотреть на меня в упор. — Верь мне, хорошо? Что бы ни произошло завтра, что бы мы ни узнали о твоем отце или матери, я никогда не отвернусь от тебя.

— Так уж и никогда? — в его глазах мелькнула тщательно скрываемая печаль. — Время беспощадно, Грейс. Люди меняются, обстоятельства меняются. Чувства остывают, страсть уходит. Кое в чем Гейб прав: ты знаешь меня слишком недолго, чтобы принимать сегодня решения на всю жизнь вперед.

Я ушам своим не поверила, он это сейчас серьезно? Осторожно высвободилась из его объятий и села, подтянув край одеяла едва ли не к подбородку.

— Я не бросаю тех, кто мне дорог.

— Не бросаешь, это правда. А почему?

— Дай подумать. Потому что это свинство и подлость?

— Или потому, что боишься оставить эти отношения, как тонущий в реке — отпустить подвернувшуюся деревяшку?

От возмущения я дар речи потеряла. Да какого плешивого лешего, Эд?! Зачем ты так?! Это было… больно. И отрезвляюще, как пощечина.

— Думай, как хочешь, — сдержать подкатывающие слезы удалось с трудом. — И, если тебе это не нравится, то силой не держу.

Я отвернулась и до боли закусила губы. Мужчины… Ни грамма понимания или благодарности, чтоб их! Боже, сколько же можно обжигаться? Что ж я, дурочка, опять гонюсь за мечтой о чем-то несбыточном, ищу то, чего, наверное, ни в одном мире не существует? Да, нас связали обстоятельства, да, вспышка страсти на время заставила забыть о реальности, но…