– Пьетро, мне известно, кто я такой. Я одаренный человек, верно, – однако я не лучше большинства людей. Я недотягиваю до великих мира сего. Немного, но недотягиваю. Как жить, если тебя загодя превратили в легенду? Знаешь что? Если бы я действительно полагал себя избранным небесами, я бы в борьбе доказал свою избранность. – В глазах Кангранде появился лихорадочный блеск. – Я боролся бы всю жизнь, не щадя себя, только чтобы увидеть ее падение.

Ее падение? Пьетро догадывался, кого имеет в виду Кангранде. Однако предпочел держать свои соображения при себе. Слова «Мы едва пригубили вино» готовы были сорваться с его губ, когда он услышал тихое лошадиное фырканье. Они с Кангранде привязали своих коней достаточно далеко от часовни. За все время разговора юноша ни разу не уловил характерных для лошадей звуков. Лошадь, которая только что фыркнула, наверняка была совсем рядом – скорее всего, у входа.

Скалигер плотнее сжал рукоять меча – значит, он тоже слышал фырканье. Жестом он велел Пьетро замереть, а сам встал, держа меч наготове.

Под аркой возникла тень. В тусклом свете Пьетро разглядел плащ с капюшоном. Фигура в плаще была примерно на голову ниже Пьетро. Она вся подалась вперед, как бы защищая сверток, что прижимала к груди. В этом движении было нечто, неуловимо напоминавшее юноше Богоматерь Скорбящую.

– Донна Мария! – Капитан выпустил меч и поднялся навстречу женщине. – Вам не обязательно было приезжать самой.

– В таком случае удивлена не только я. Не ожидала, что вы приедете. – Голос из-под капюшона звучал с незнакомым акцентом. Пьетро не мог его идентифицировать. Похожий выговор у падуанцев, однако манера произносить слова отличалась изысканностью, падуанцам не свойственной. Вдобавок казалось, что итальянский язык для этой женщины не родной, хотя она успела его прекрасно выучить.

Кангранде шагнул к женщине, на ходу сняв с гвоздя плащ. Увидев Пьетро, женщина инстинктивно подняла руку, словно для защиты.

– Вы не один!

– Я подумал, свидетель может пригодиться. Его зовут Пьетро Алагьери – на случай, если он вам понадобится. – (Пьетро неуклюже поднялся и отвесил поклон). – Ему можно доверять.

– Неужели? Кстати, меня ждут.

Кангранде поклонился.

– Мы вас не задержим.

Неохотно синьора позволила Пьетро проводить себя к алтарю, подальше от входа. Капитан снял с плеч синьоры промокший плащ и, бросив его на скамью, закутал ее в свой, успевший просохнуть. Как ни темно было, Пьетро разглядел, что темные кудрявые волосы женщины заплетены в косы, перевитые жемчугом и причудливо сколотые на затылке. Она не поднимала головы, однако не потому, что была напугана. Нет, совсем не потому. Синьора не отрывала взгляда от свертка, который держала в руках… нет, на руках. Она держала его как…

Как младенца.

Это и был младенец. Самый настоящий. Пьетро даже слышал, как он гулит и причмокивает. Что происходит?

Кангранде и донна Мария уселись у алтаря, но не рядом друг с другом. Разговор их продолжался всего несколько минут, причем говорил в основном Скалигер. Раз или два он задал женщине вопрос, и она ответила, не отрывая взгляда от ребенка.

Пьетро не мог разобрать слов, да они и не предназначались для его ушей. Чтобы Кангранде и донна Мария не подумали, будто он подслушивает, юноша уселся от них подальше. Он по-прежнему старался переключить внимание с зуда в ноге, ощупывая деревянную скамью. Пальцы его наткнулись на некий предмет, видимо, застрявший в щели. Пьетро попытался извлечь его. Отсыревшая древесина поддалась, и через несколько секунд предмет очутился у юноши в руках. На ощупь это был довольно крупный диск.

Пьетро тайком поднес находку к свету. На одной стороне диска имелся выгравированный лавровый венок и слово PAX, на другой – крылатый шлем и какая-то надпись. Пьетро пришлось поработать ногтями, чтобы прочесть ее.

MERCURIO.

Примерно в миле от часовни вспыхнула молния, и в ее свете по стенам заплясали причудливые тени. Прогремел гром – казалось, над самым куполом, прямо у них над головами. Ребенок заплакал. Пьетро машинально спрятал монету в кошель. Женщина принялась шепотом успокаивать младенца, одновременно снимая с шеи сумку, в которой принесла его. Казалось, она снимает перевязь, поддерживающую раненую руку. Прижав ребенка к груди, она заворковала, запела, как заплакала. Затем поцеловала крохотное личико и передала сверток Кангранде, который, похоже, дождаться не мог, когда его получит.

Скалигеру пришлось возвысить голос, чтобы перекричать гром.

– Его уже окрестили?

– Да.

– И дали имя?

– Да. Его нарекли…

– Я знаю, как его нарекли. Мы дадим ему новое.

– Хорошо.

Женщина встала и подала Кангранде запечатанное письмо.

– Здесь все, что нужно.

Капитан спрятал письмо под дублет. Женщина резко повернулась и проследовала к выходу, не взглянув на Пьетро. Она сбросила плащ Кангранде и надела свой, еще мокрый.

Все так же стоя у алтаря, Кангранде спросил:

– Что ты станешь делать?

Женщина остановилась в дверном проеме. Она обернулась, и Пьетро решил, что теперь-то увидит, какого цвета у нее глаза. В глазах донны Марии отразилось пламя свечи, и они показались юноше неправдоподобно темными, почти черными.

– Что я стану делать? Я исчезну. Но я буду следить за ним.

– Если тебе когда-нибудь понадобится…

Она горько рассмеялась.

– К тебе я не обращусь.

– Я хорошо его воспитаю. Он ни в чем не узнает отказа. Даю тебе слово, Мария.

Резким движением синьора смахнула слезинку. Зашуршали юбки, и через секунду она исчезла.

Пьетро не мог оторвать глаз от темного проема.

«Не может быть, – думал он. – За ним мы и приехали? Это и следовало держать в тайне?»

Только теперь юноша вспомнил обрывок разговора между Кангранде и Катериной и сообразил, в чем дело.

«Побочный сын! Бастард!»

Значит, сражение, его раны, бесстрашие Мари и Антонио, ампутированная рука Ногаролы, гибель множества людей – все было предпринято ради того, чтобы Скалигер сам воспитывал своего сына? И сегодняшняя их вылазка, опасная уже из-за одной только бури, не говоря о последствиях вторжения на территорию падуанцев, вылазка, которая все еще может стоить им жизни, имела целью не захватить Падую, а отнять у матери внебрачного ребенка Кангранде!

Значит, все разговоры о справедливости, судьбе, невезении, звездах, грандиозных планах принесены в жертву гордости – или крови? Значит, Скалигеру так необходим сын, пусть и побочный? У Пьетро это в голове не укладывалось.

«Да как он мог?»

Кангранде готовился в обратный путь. Пьетро, не в силах скрывать свое недоверие, спросил:

– Так вот почему вы не пошли войной на Падую?

Скалигер стоял под огромным каменным крестом, на руках у него заходился криком ребенок. Он склонился над кружевным свертком, вглядываясь в крохотное личико, и потому его собственное лицо оказалось в густой тени.

– Тише, Пьетро. Разумеется, поэтому.

Пьетро тяжело дышал.

– Почему? – не прошептал, а, скорее, выдохнул юноша.

– Потому что это важнее. Подойди ближе. Смотри!

Пьетро прохромал к алтарю. Кангранде поднял покрывало, и юноша увидел породистые скулы, светлый пушок на темени, четко очерченный подбородок. Сомнений быть не могло. В жилах младенца текла кровь Скалигеров.

Кангранде повернул сына к свету, чтобы рассмотреть его широко раскрытые глаза. Ребенок часто-часто открывал и закрывал ротик, словно птенец, однако смотрел не мигая, без страха. Глаза у него были прозрачные и совершенно, невероятно зеленые.

– Я ничего не принес в жертву, Пьетро. Я делаю только то, что необходимо. Можешь не сомневаться.

Подавив недоверие и негодование, Пьетро кивнул.

– Я не сомневаюсь, мой господин.

– Спасибо тебе. – Кангранде неотрывно смотрел в ясные глаза сына. – О sanguis meus,[39] – выдохнул он.

В жизни каждого есть минуты, впечатление от коих таково, что они не отпускают человека до самой смерти, являясь во сне, затуманивая взор наяву. Пройдут годы, и битва за Виченцу померкнет в памяти Пьетро, детали канут во тьму или будут заменены и приукрашены. Однако минута, проведенная в тени Кангранде, у подножия старинного каменного креста, в бедной сырой и холодной часовне, минута, когда он заглянул в глаза маленького Скалигера, будет преследовать Пьетро в снах до конца его дней.