– Ты ведь все равно проклят, Грегорио. Кстати, это твое настоящее имя? Ты сегодня совершил убийство, и, когда сюда явится Кангранде, у тебя не будет времени ни на исповедь, ни даже на молитву. – Патино только усмехнулся. Пьетро продолжал: – Подумай об этом. Один час – вот сколько у тебя времени на размышления. Четыре часа – столько времени ушло у меня на то, чтобы найти тебя, хоть и пришлось трижды пересечь реку вслед за собакой. Одна минута – вот сколько времени потребуется Кангранде и его молодцам, чтобы разглядеть знаки, которые я для них оставил – сломанную ветку, рубец от меча на стволе. Думаю, на поиски у них уйдет часа три. Сколько мы уже здесь сидим? С минуты на минуту ты услышишь стук тысяч копыт – то будут рыцари, настоящие солдаты, а не подонки и трусы вроде тебя. Они сражаются честно, а не всаживают нож в спину беззащитным женщинам. Давай договоримся: если ты сейчас сдашься, я позволю тебе помолиться перед повешением. Ты сможешь испросить у Господа прощения. Тогда проклятие тебя минует. Душа твоя отправится в рай. Отдай мне мальчика.

Речь Пьетро почти подействовала. Однако он слишком поспешил встать. Патино прижал нож к лицу Ческо, как раз под глазом.

– Не двигайся! Может, мне и нельзя его убить, но глаза я ему выколю. Я не шучу.

Ческо замер, не смея даже зажмуриться. Видно было, как он, несмотря на кляп, шевелит языком, однако глаза его были скошены на клинок. Патино встряхнул мальчика.

– Ну что, племянничек, выколоть тебе глазенки, а? Надеюсь, ты не боишься темноты – потому что всю оставшуюся жизнь ты проведешь именно в темноте. Что, не хочешь? – Патино оторвал взгляд от Ческо и прошипел: – Графу он нужен живым – отлично. Но он будет слеп. Ты этого хочешь? Этого?

– Нет, – еле вымолвил Пьетро.

– Тогда сядь на место. Сядь, я сказал!

– Послушай…

– Довольно! Хватит разговоров! Скоро приедет граф. А ты пока молись, чтобы твой хозяин проворонил все твои знаки. В противном случае мой милый братец получит своего сыночка всего в шрамах и с дырками вместо глаз. Даже дражайшая сестрица Катерина не сможет смотреть на племянничка без позывов на рвоту.

Пьетро открыл было рот, чтобы выплюнуть проклятие, но Патино надавил на лезвие чуть сильнее и надрезал кожу под бровью Ческо. Шрамик пролег к виску. На щеку мальчика закапала кровь.

Ческо не шевельнулся, но издал звук, напоминающий рычание. Пьетро заметил, что мальчик смотрит ему за спину, на землю. Снова рычание. Патино встряхнул Ческо, прошипел злобно:

– Заткнись!

Ческо взглянул Пьетро в лицо. В зеленых глазах была мольба.

«Что он пытается сказать?»

Карета в сопровождении вооруженного эскорта из двадцати человек катила в сторону Виченцы. В Соаве они наткнулись на виченцианский разъезд. Джованне и Данте сообщили, что Кангранде действительно одержал победу, о похищенных же детях пока ничего не известно. Джакопо, сгоравший от волнения, упросил дать ему лошадь и поскакал впереди кареты. Поблагодарив солдат за добрые вести, Джованна велела кучеру поторапливаться.

Данте остался один на один с супругой Скалигера, в ее карете. Стук дождевых капель по крыше заглушал фразы, сообщая светской беседе не совсем светский драматизм. Данте постоянно приходилось переспрашивать донну Джованну, ее повторные фразы звучали, как эхо.

– Я спросила, как по-вашему, великие правители способны хранить верность?

Эту тему Данте меньше всего хотел обсуждать. Однако промолчать он не мог.

– Видите ли, мадонна, величие правителя обусловливается целым рядом качеств. Тут и физическая мощь, и сильная воля, и личное обаяние, и ум, и способность бороться сразу против многих врагов, и честолюбие. Одаренный человек должен обладать одновременно всеми этими качествами, чтобы стать великим правителем. – Сверкнула молния. Данте переждал раскат грома. – Избыточность добродетелей, несвойственная обычным людям, уравновешивается избыточностью… хм… пороков.

– Но если великие люди столь мудры, как же они не понимают?..

– Я не говорил об их мудрости, мадонна – лишь об их уме. Величие не обусловливает мудрости. Мудрости можно достичь лишь через страдания.

– Неужели это достойно восхищения?

– Разумеется, нет.

– Однако в вашей бессмертной поэме вы весьма снисходительны к распутникам, – заметила Джованна.

– Наказывает Господь, а не я, – отвечал Данте. – Вот, кстати, к вопросу о верности – возьмите Одиссея. У него всю жизнь были любовницы. Однако, если речь заходит о верности, мы тотчас вспоминаем царя Итаки и его Пенелопу.

Помолчав, Джованна произнесла:

– У меня нет детей.

Данте кивнул.

– Разве это не показатель любви вашего супруга к вам? Другой бы взял новую жену.

– Это вопрос времени, – с горечью произнесла Джованна. – Видимо, я должна быть преисполнена благодарности. – Она отодвинула штору и уставилась в окно. Данте показалось, что Джованна плачет, и он счел за лучшее отвернуться к другому окну.

Винчигуерра дремал, когда в комнату, душную от воскурений, вошел Кангранде.

– Я понимаю, у меня есть единокровный брат. Радость моя безмерна. Скажите, граф, где его найти, чтобы со слезами счастья прижать к груди. С меня довольно ваших игр.

– Вот и в этом вы точь-в-точь как ваши достойные восхищения братья и сестры. Никаких игр. Только я вам ничего не скажу. – Винчигуерра наслаждался противостоянием с Кангранде. – Донна да Ногарола немало поведала мне о гороскопах и пророчествах. Последние несколько часов я только о них и думаю. Ваша сестра явно в них верит. А вы?

– Я, граф, человек действия, и вы тоже. Нам бы с этим миром разобраться, куда уж до потустороннего.

– Это не ответ. Впрочем, я и так знаю: вы верите в судьбу, а пожалуй, и в историю о таинственном звере, который преобразит наш мир. Эта же дума снедает вашего брата. Каждый из вас ассоциирует зверя с собой. Так почему бы для начала не убить мальчика? Он ведь для вас угроза, и ничего более.

– Если только он и есть Борзой Пес, – сказал Кангранде, мрачно взглянув на сестру. – Но этот вопрос пока остается открытым.

– Так зачем же рисковать? – воскликнул граф. – Зачем оставлять его в живых?

От улыбки Кангранде повеяло холодом.

– По той же причине, по которой ваш Патино не убил его, да и не убьет. Sangius meus. Он – кровь от крови моего отца. Так где же Патино с ребенком, а, граф?

Винчигуерру распирало от ощущения превосходства над Кангранде.

– Не скажу. Они хорошо спрятались – вы их и из-под земли не достанете. Никогда.

– Что вы сказали?

Осклабившийся рот графа застыл, будто схваченный внезапным морозом. Большая кровопотеря и желание порисоваться заставили его сболтнуть лишнее. Улыбка Кангранде стала теплее, дружелюбнее.

– А что вы говорили на поле битвы? Что нам Патино из-под земли не достать? И сейчас повторили? В устах человека столь немногословного такая метафора дорогого стоит. Пойдем, Кэт. Пожалуй, счастливое воссоединение семьи все-таки состоится.

«Куда же Фердинандо запропастился?»

Последние два – три? четыре? – часа Пьетро только об этом и думал. Больше всего он боялся, что Фердинандо сбился со следа.

Пьетро решил кое-что испробовать. Если он в ближайшее время не разомнется, потом ему это уже не удастся. С утра сражение, потом четыре часа под проливным дождем, теперь сырая пещера. Руки и ноги у Пьетро занемели, перестали слушаться. Несмотря на яркое пламя костра, он жестоко мерз.

Что, ну что он может сделать – в одних бриджах, босой, без оружия и к тому же смертельно усталый? Патино по-прежнему держал Ческо между колен, не отнимая кинжала от лица мальчика. Каждое движение Пьетро грозило Ческо увечьем.

Патино жевал копченую грудинку. Он вытащил кляп изо рта мальчика и дал поесть и ему.

К удивлению Пьетро, Ческо вдруг подал голос:

– Почему ты так любишь смешные шляпы?