Могидин попыталась опуститься на колени, но что-то ударило ее между лопаток, с такой силой прижав к каменному выступу, что ей стало трудно дышать. Ошеломленная, напряженно хватая ртом воздух, она оглянулась через плечо. Позади стоял Мурддраал, попирая ее спину массивным сапогом. Она была на грани того, чтобы обнять саидар, хотя направлять здесь без разрешения – верная смерть. Как он смеет вести себя с ней так высокомерно? Одно дело там, наверху, на склоне, и совсем другое – здесь. Это уже переходит все границы!

– Знаешь ли ты, кто я такая? – требовательно спросила она. – Я – Могидин!

Безглазый разглядывал ее, точно насекомое; ей часто доводилось видеть, как Мурддраалы смотрели так на обычных людей.

МОГИДИН. Голос, зазвучавший в голове, унес прочь все мысли о Мурддраале, точнее, все мысли вообще. Этот голос рождал в душе такие чувства, что самые жаркие объятия любовника-человека казались ничтожными, как капля рядом с океаном. СКОЛЬ ВЕЛИКА ТВОЯ ВИНА, МОГИДИН? ИЗБРАННЫЕ ВСЕГДА СИЛЬНЕЕ ВСЕХ, НО ТЫ ПОЗВОЛИЛА ЗАХВАТИТЬ СЕБЯ В ПЛЕН. И ТЫ ПЕРЕДАВАЛА СВОИ ЗНАНИЯ ТЕМ, КТО ПРОТИВОСТОИТ МНЕ, МОГИДИН.

Ее веки затрепетали, когда она изо всех сил постаралась собрать разбегающиеся мысли.

– Великий Повелитель, то, чему я научила их, – мелочи; и я как могла боролась с ними. Я научила их определять, может ли человек направлять, но такому способу, которым невозможно овладеть. – Она даже ухитрилась рассмеяться. – При его использовании возникает такая головная боль, что они на несколько часов теряли способность направлять. – Молчание. Может, это и неплохо. Они оставили попытки освоить такой способ задолго до ее освобождения, но Великому Повелителю не обязательно знать об этом. – Великий Повелитель, ты знаешь, как я всегда служила тебе. Служила, держась в тени, и мой яд действовал прежде, чем твои враги осознавали укус. – У нее не повернулся язык сказать, что она якобы сознательно позволила захватить себя в плен, чтобы действовать изнутри, но может, стоит попытаться внушить ему эту мысль. – Великий Повелитель, ты знаешь, сколько твоих врагов я уничтожила в Войне Силы. В тени, невидимая, незаметная, я всегда была опасна для них, и меня страшно боялись.

Молчание. И потом...

ИЗБРАННЫЕ ВСЕГДА СИЛЬНЕЕ ВСЕХ. МОЯ КАРАЮЩАЯ ДЕСНИЦА ОПУСКАЕТСЯ.

Этот голос, бессчетное множество раз отдаваясь в голове, заставлял кости плавиться, как мед, а мозг – пылать огнем. Мурддраал поднял подбородок Могидин одной рукой, чтобы она разглядела нож, который он держал в другой. Все ее мечты окончатся здесь перерезанным горлом, а тело сожрут троллоки. Может быть, Шайдар Харан все же не решится расправиться с ней? Может быть...

Нет. Она знала, что должна умереть, но этому Мурддраалу не достанется ни кусочка ее тела. Она попыталась обнять саидар, и глаза у нее чуть не выскочили из орбит. Не было ничего. Ничего! Такое ощущение, будто ее отсекли от Источника. Она знала, что это не так, – рассказывали, что такой разрыв сопровождается жутчайшей болью, которую ничем невозможно унять, – но!..

В эти ошеломляющие, ни с чем не сравнимые мгновения Мурддраал заставил ее открыть рот, поскреб клинком язык и надрезал ухо. И когда он выпрямился с ее кровью и слюной на клинке, она все поняла даже прежде, чем увидела крошечную, хрупкую клетку из золотой проволоки и хрусталя. Кое-что можно сделать лишь здесь и притом только с теми, кто способен направлять, и Могидин сама не раз приводила мужчин и женщин к этому озеру, где их ожидала страшная участь.

– Нет! – задыхаясь прошептала она, не сводя взгляда с кор’совры. – Нет, не меня! НЕ МЕНЯ!

Не обращая на нее внимания, Шайдар Харан соскреб жидкость со своего ножа и перенес на кор’совру. Ее кристаллические части обрели молочно-розовый цвет – первая необходимая ступень настройки. Мурддраал коротко, без замаха подбросил ловушку для разума над озером расплавленной лавы – вторая обязательная ступень настройки. Клетка из золота и хрусталя по дуге взвилась в воздух, но неожиданно замерла, повиснув над Отверстием, ведущим к узилищу Великого Повелителя, в том месте, где Узор тоньше всего.

Могидин забыла о Мурддраале. Она вскинула руки и протянула их к Отверстию.

– Будь милосерден, Великий Повелитель! – Она никогда не замечала, чтобы Великий Повелитель Тьмы проявлял хоть какое-то милосердие, но, даже сидя в клетке с бешеными волками или с дараз в период линьки, она обратилась бы к нему с такой мольбой. И в безвыходном положении она умоляла бы о том, что считала совершенно невозможным. Кор’совра зависла в высшей точке дуги и медленно поворачивалась, мерцая в свете мечущихся под ней огней. – Я всегда служила тебе всем сердцем, Великий Повелитель. Я умоляю о милосердии. Умоляю! МИЛОСЕРДИЯ-Я-Я-Я!

ТЫ ЕЩЕ МОЖЕШЬ ПОСЛУЖИТЬ МНЕ.

Голос Великого Повелителя привел ее в неописуемое, неконтролируемое состояние исступленного восторга. Но именно в это мгновение сверкающая ловушка для разума неожиданно засияла, точно солнце, и в самом разгаре своего восторга Могидин ощутила такую боль, будто ее поглотило огненное озеро. Восторг и боль слились воедино, и она завыла, забилась, словно потеряв остатки разума. Это продолжалось долго, очень долго, целые Эпохи, а потом не осталось ничего, кроме страшной боли, живой памяти о ней и крошечных благодатных мгновений тьмы, когда исчезало все.

Могидин заметалась на тюфяке. Не надо больше. Пожалуйста.

Она с трудом узнала женщину, вошедшую в палатку, где ее содержали как пленницу.

Пожалуйста, завопила она в глубине сознания.

Женщина направила Силу, стало светлее, но Могидин видела лишь свет.

Она содрогалась в глубочайшем сне, вибрируя с головы до пят. Пожалуйста!

Женщина назвала себя Аран’гар и обратилась к Могидин по имени. «Тебе велено явиться в Бездну Рока», – сказала она и...

– Просыпайся, женщина, – произнес голос, напоминавший звук, который издает крошащаяся гнилая кость, и Могидин широко распахнула глаза. Ей почти захотелось уснуть снова.

Ни окна, ни двери в лишенных каких бы то ни было характерных черт каменных стенах ее маленькой тюрьмы, и никаких светильников – свет струился неизвестно откуда. Она не знала, сколько дней провела здесь. Время от времени появлялась безвкусная пища, единственное ведро, служившее для справления нужды, опустошалось еще более нерегулярно, а мыло и ведро воды находились тут постоянно, чтобы она могла хоть немного привести себя в порядок. Могидин не задумывалась, было ли это проявлением милосердия; радостный трепет, охватывающий ее при виде ведра воды, всегда напоминал ей, как низко она пала. Сейчас в камере рядом с ней находился Шайдар Харан.

Торопливо скатившись с тюфяка, Могидин опустилась на колени и уткнулась лицом в голый каменный пол. Она всегда делала все, что помогало выжить – что угодно, – а Мурддраалу явно доставляло удовольствие учить ее тому, что он считал необходимым.

– Я счастлива видеть тебя, Миа’кова.

Этот связывающий их между собой титул жег ей язык. Он означал «тот, кто владеет мной» или просто «мой владелец». Шайдар Харан окружил ее очень необычным экраном – в отличие от других Мурддраалов он умел это делать, – экраном, казавшимся почти неощутимым, и все же у нее и в мыслях не было направлять Силу. Теперь она, конечно, отрезана от Истинной Силы – до нее можно дотянуться только с благословения Великого Повелителя, – но Источник дразнил, порождая ложные надежды, хотя его свечение, сделавшись недоступным для нее, вызывало не те ощущения, что прежде. Мурддраал всегда приносил с собой ловушку для разума. Направлять слишком близко от своей собственной кор’совры было крайне болезненно, и чем ближе, тем сильнее; Могидин не думала, что вообще уцелеет, если хотя бы прикоснется к Источнику, находясь в такой близости от кор’совры. И это меньшая из опасностей, которыми грозила ловушка для разума.

Шайдар Харан засмеялся – будто заскрипела пересохшая кожа. Еще одна его отличительная черта. Гораздо более жестокие, чем троллоки – те просто кровожадны, – Мурддраалы привносили в свои действия холод и бесстрастие. Но Шайдар Харан нередко выглядел так, будто забавляется. Могидин была счастлива, что пока дело ограничивалось лишь синяками. Большинство женщин на ее месте были бы уже на грани безумия, если не за ней.