Эгвейн затрясло. Надо перестать морочить себе голову.

– Чеза?

– ...выглядит так, точно вы хотите, чтобы у вас снова разболелась голова, и что вы... что вы... Да, Мать?

– Найди Суан и Лиане. Скажи им, чтобы пришли ко мне. Но сделай так, чтобы никто больше не узнал об этом.

Ухмыльнувшись, Чеза присела в реверансе и поспешно скрылась. Ей, конечно, было известно об опасных потоках, бурлящих вокруг Эгвейн, и все же она не относилась всерьез ко всем этим заговорам и интригам; они ее, скорее, забавляли. Вряд ли она способна видеть глубже того, что находилось на поверхности, да и то не все. Если бы ей удалось разглядеть то, что скрывалось в этих темных водоворотах, может, она и изменила бы мнение насчет того, из-за чего следует волноваться, а из-за чего нет. Несмотря на всю свою преданность, в которой Эгвейн не сомневалась.

Эгвейн, направив Силу, зажгла в палатке масляные светильники, задула фонарь и осторожно поставила его в угол. Давно пора перестать морочить себе голову, хотя происшедшее яснее не становилось. Пока ее по-прежнему не покидало ощущение, точно она пробирается на ощупь в полной темноте.

Эгвейн сидела в кресле – одном из немногих в лагере настоящих кресел, с несложной резьбой, какая обычно украшает лучшую мебель в фермерских домах, достаточно удобном, чтобы она иногда испытывала мимолетное чувство вины за то, что таскает его за собой, занимая столь ценное место в повозке. Так она и сидела, пытаясь собраться с мыслями, когда Суан откинула полог и нырнула в палатку. Вид у нее, как обычно, был не слишком довольный.

– Почему, ради Света, ты вдруг убежала? – Голос звучал в лучшем случае ворчливо, несмотря на почтительные нотки. Едва заметные, правда. Голубые глаза, как всегда, напоминали наконечники острых шил, которые шорники используют для прокалывания кожи. – Шириам отмахнулась от меня, точно от мухи. – Ее изящный ротик горько искривился. – Она ушла почти сразу вслед за тобой. Ты понимаешь, что она, можно сказать, была у тебя в руках? Так или иначе, она попалась. И не только она сама, но и Анайя, и Морврин, и все остальные. Можешь не сомневаться, они всю ночь глаз не сомкнут, пытаясь вычерпать воду из лодки и залатать дыры. И они могут ухитриться сделать это. Не знаю как, но могут.

В этот момент появилась Лиане. Высокая, гибкая, точно ива, с лицом цвета меди, почти таким же молодым, как у Суан, и по той же самой причине. На самом деле по возрасту она уже вполне годилась Эгвейн в матери. Лиане бросила взгляд на Суан и вскинула руки.

– Мать, глупо так рисковать. – Темные глаза вспыхнули, утратив сонное выражение, но в голосе ощущалась некоторая ставшая теперь характерной для нее томность, не исчезающая, даже когда она бывала сердита. Прежде он звучал гораздо живее. – Если бы кто-нибудь увидел, что мы обе, я и Суан, направляемся сюда...

– Меня не волнует, даже если все в лагере узнают, что ваша ссора – только притворство, – резко перебила ее Эгвейн и тут же сплела небольшой экран вокруг них троих, для защиты от подслушивания. До тех пор, пока его не обнаружили и пока она следила за ним, сквозь него не могло просочиться ничего.

Честно говоря, это ее, конечно, волновало. И наверно, действительно не следовало вызывать их сюда вместе, но, даже не успев обдумать ничего как следует, Эгвейн страстно захотела, чтобы две эти Айз Седай, на которых она могла положиться, оказались рядом. Никто в лагере не подозревал, какие между ними на самом деле отношения. Все знали, что прежняя Амерлин и прежняя Хранительница совершенно не выносят друг друга, в такой же степени, в какой Суан претит выступать в роли наставницы своей преемницы. Обнаружь сестры истину, и обеих наверняка подвергли бы наказанию, причем отнюдь не малому. Айз Седай даже больше, чем обычные люди, терпеть не могли тех, кто ставил их в дурацкое положение; королям приходилось очень тяжко расплачиваться за это. А между тем эта их якобы взаимная враждебность несомненно являлась своего рода рычагом воздействия на остальных сестер, в том числе и на Восседающих. Если они обе заявляли одно и то же, значит, так оно и было. К тому же существовал и еще один побочный эффект того, что обе они были усмирены, весьма полезный, хотя очень немногие знали о нем. Три Клятвы больше не сдерживали их; теперь они могли лгать и обманывать не хуже любого торговца шерстью.

Заговоры и интриги со всех сторон. Лагерь походил на зловонное болото, где странная поросль, расползаясь во все стороны, давала ростки, неразличимые в туманном мареве. Может быть, так происходило везде, где собирались Айз Седай. После трех тысяч лет интриг – никто не спорит, без сомнения вызванных необходимостью, – вряд ли стоит удивляться тому, что для большинства Айз Седай постоянные заговоры стали второй натурой, хотя, конечно, не добавляли им привлекательности в глазах простых смертных. Ужаснее всего то, что со временем Эгвейн и сама начала получать удовольствие от всех этих интриг. Не из-за любви к ним как таковым, а просто потому, что они казались ей своего рода головоломками, хотя согнутые кусочки железа, которые надо соединить определенным образом, никогда даже на четверть так не занимали ее воображение. О каких особенностях ее натуры это говорило? Эгвейн не хотелось в это вникать. Что поделаешь? Она была самой настоящей Айз Седай, что бы некоторые ни думали, со всеми возможными последствиями, как плохими, так и хорошими.

– Могидин сбежала, – не останавливаясь, продолжала Эгвейн. – Какой-то мужчина снял с нее ай’дам. Мужчина, способный направлять. Наверно, они унесли с собой ошейник; его нет в палатке, я посмотрела. Может быть, существует способ обнаружить его, используя браслет, но мне он неизвестен.

Все недовольство мигом слетело с них. Ноги Лиане подкосились, и она, точно куль, рухнула на табурет, на котором иногда сидела Чеза. Суан медленно опустилась на походную кровать – спина идеально прямая, руки очень спокойно сложены на коленях. Совершенно не к месту Эгвейн обратила внимание на то, что вдоль нижнего края ее юбки-штанов в тайренской манере вышиты крошечные голубые цветочки, образуя кайму, придававшую штанам, когда Суан не двигалась, вид цельной юбки. Еще одна точно такая же вышитая кайма украшала лиф. Раньше Суан заботилась только об удобстве своей одежды, теперь ей хотелось, чтобы она была еще и приятна для глаз. Не сверх меры, конечно, но все же... Еще одно на первый взгляд незначительное изменение, происшедшее в ее отношении к жизни. Хотя, если вдуматься, это не менее важное изменение, чем то, которое произошло с ее сильно помолодевшим лицом. И такое же загадочное и непонятное. Эти изменения безумно раздражали Суан, она изо всех сил пыталась сопротивляться им. За исключением разве что именно этого, связанного с одеждой. Похоже, выглядеть привлекательно теперь доставляло ей удовольствие.

Лиане, со своей стороны, приняла все происшедшие с ней перемены целиком и полностью – в присущей Айз Седай манере. Снова став молодой женщиной – Эгвейн как-то нечаянно услышала удивленное восклицание одной из Желтых сестер о том, что обе исцеленные вполне еще могли иметь детей, – она будто никогда и не была Хранительницей, никогда не выглядела по-другому. Словно внезапно вспомнив о своем происхождении из народа Домани, Лиане превратилась просто в привлекательную и практичную, хотя и слегка апатичную женщину. Даже бледно-зеленое платье для верховой езды скроено в стиле ее родины, неважно, что оно шелковое, такое тонкое, что казалось почти прозрачным, и вряд ли подходило для путешествия по пыльным дорогам. Считалось, что усмирение разрушает все связи и узы. Может быть, поэтому Лиане предпочла Зеленую Айя возвращению в Голубую. Вообще Айя никто никогда не менял, но, с другой стороны, никто никогда еще и не бывал усмирен, а потом Исцелен. Суан вновь, как и прежде, стала Голубой, хотя и ворчала о дурацкой необходимости «смиренно молить о принятии», – так звучала ритуальная фраза, которую нужно было произносить при вступлении в Айя.