– Прости меня, Мэт, – как будто даже искренне сказала Илэйн, покраснев так, что ее волосы по сравнению с лицом сделалось бледными. – Я смиренно прошу у тебя прощения за то, что так с тобой разговаривала. Хочешь, я... встану на колени.

Неудивительно, что последние слова она произнесла запинаясь.

– Ну, это лишнее, – ответил вконец обалдевший Мэт. – Я тебя прощаю. Ерунда все это.

И вот что больше всего поразило Мэта. Извиняясь перед ним, Илэйн неотрывно смотрела на Авиенду и даже ухом не повела, услышав его ответ, но испустила вздох огромного облегчения, когда Авиенда кивнула. Все-таки женщины ужасно странные.

Том сообщил, что Карридин часто подавал нищим, а в остальном отзывы о нем в Эбу Дар вполне соответствовали ожиданиям и зависели от того, считал человек Белоплащников кровожадными чудовищами или истинными спасителями мира. Джуилин выяснил, что Карридин купил план Дворца Таразин. Может, у Белоплащников есть свои намерения относительно Эбу Дар, а может, Пейдрон Найол хочет построить дворец для себя и решил взять за образец Таразин. Если он еще жив – в городе распространились слухи о его смерти. Мнения разделились примерно пополам: одни говорили, что его убили Айз Седай, а другие утверждали, что это сделал Ранд, и все это лишь доказывало, в какой степени можно доверять слухам. Ни Джуилин, ни Том, несмотря на долгие блуждания по улицам, не выяснили ничего о седом старике с морщинистым лицом.

Неудача с Карридином, неудача с этим проклятым домом, а что касается дворца...

Мэту стало ясно, куда клонится дело, в первый же вечер, когда он в конце концов добрался до своих комнат. Олвер был там, он уже поел и теперь скорчился под канделябром с ярко горящими свечами в кресле со «Странствиями Джейина Далекоходившего» и вовсе не выглядел огорченным, что переехал из своей комнаты. Мадик оказался на высоте – золото не зря перекочевало в его карман. В комнате уединения теперь стояла кровать Олвера. Пусть-ка Тайлин попробует затеять что-нибудь, зная, что рядом ребенок! Королева, однако, тоже даром времени не теряла. Мэт, точно лиса, прокрался на кухню, стараясь не попасться никому на глаза в коридоре и на лестнице, но не смог раздобыть там никакой еды.

О, воздух был насыщен ароматами стряпни, в огромных очагах поворачивались на вертелах большие куски мяса, в горшках на выложенных белыми изразцами плитах смачно булькало, а поварихи так и щелкали заслонками, задвигая в печь то одно, то другое. Улыбающиеся женщины в чистых белых передниках будто не замечали улыбок Мэта, но постоянно преграждали ему путь, едва он устремлялся туда, где мог заполучить хоть что-нибудь источающее эти сногсшибательные ароматы. Улыбаясь, они шлепали его по рукам, когда он тянулся к караваю хлеба или кусочку репы, политой медом. Улыбаясь, они говорили, что он не должен перебивать аппетит – ведь ему предстоит ужинать с королевой. Они все знали. Все до одной! Мэту стало так стыдно, что, покраснев как рак, он ушел к себе, горько сожалея о том, что в таверне отказался от вонючей рыбы на обед. И запер за собой дверь. Женщина, способная морить мужчину голодом, способна на что угодно.

Мэт лежал на зеленом шелковом ковре, играя с Олвером в змей и лисичек, когда под дверь подсунули еще одну записку.

Говорят, это очень занятно – отпустить голубя полетать, наблюдать, как он порхает, и знать, что рано или поздно голод пригонит птицу к руке.

– Что это, Мэт? – спросил Олвер.

– Ерунда. – Мэт скомкал записку. – Сыграем еще разок?

– Ага. – Мальчишка готов играть в эту дурацкую игру целый день, дай ему волю. – Мэт, ты пробовал ветчину, которую они готовили вечером? Я не ел ничего вкуснее...

– Бросай кости, Олвер, хватит болтать. Просто бросай проклятые кости, и все.

На третий вечер, возвращаясь во дворец, Мэт купил по дороге хлеба, оливок и овечьего сыра. В кухне все по-прежнему неукоснительно выполняли полученные указания. Проклятые женщины громко смеялись у него за спиной, пронося мимо его носа деревянные блюда с духовитыми кусками мяса и рыбы и повторяя все те же глупости насчет того, что ему не следует перебивать этот проклятый аппетит.

Мэт не уронил своего достоинства, не опустился до того, чтобы схватить кусок мяса и убежать. Вместо этого он изящно расшаркался, взмахнув воображаемым плащом:

– Милостивые леди, я сражен вашей добротой и радушием.

Его уход получился бы эффектнее, если бы одна из поварих не хихикнула у него за спиной:

– Эй, парень... Королева скоро на славу попирует, получив наконец своего жареного утенка.

Отличная шутка. Какая-то женщина так расхохоталась, что аж шлепнулась на пол. Проклятая шутка.

Хлеб, оливки и соленый сыр оказались не так уж плохи, если запивать их водой из умывальника. В комнатах Мэта винный пунш был только в самый первый день. Олвер снова начал взахлеб делиться с ним впечатлениями о какой-то жареной рыбе с горчичным соусом и изюмом; Мэт прервал его, велев заняться чтением.

В этот вечер никто не подсовывал под дверь записок, не пытался открыть замок. Мэт начал думать, что, может, все еще обойдется. На следующий день был Праздник Птиц. Мэт кое-что слышал о костюмах, в которых щеголяли во время этого праздника и мужчины, и женщины, и у него возникла смутная надежда, что Тайлин найдет себе нового утенка и станет за ним гоняться. Бывают же чудеса, в самом деле? Вдруг кто-нибудь выйдет из этого проклятого дома напротив «Розы Элбара» и вручит ему эту проклятую Чашу Ветров. Может, все еще наладится.

Когда Мэт проснулся в Таразинском Дворце на третье утро, кости снова катились у него в голове.

Проснувшись и обнаружив, что проклятые кости по-прежнему тут как тут, Мэт попытался уснуть снова – вдруг они перестанут вертеться? – но добился лишь того, что настроение испортилось окончательно. Как будто у него и так забот мало. Он прогнал Нерима, оделся сам, доел оставшиеся с вечера хлеб и сыр и отправился взглянуть на Олвера. Мальчишка то метался по комнате, торопливо натягивая одежду, чтобы поскорее вырваться из дома, то замирал как истукан, с сапогом или рубашкой в руке, обрушивая на Мэта вопрос за вопросом, на которые тот отвечал почти машинально, думая о своем. Да, он знает, что к северу от города в Небесном Круге сегодня будут скачки, но они туда не пойдут. Да, возможно, они заглянут в зверинец. Да, Мэт купит ему маску с перьями. Если он, Олвер, когда-нибудь все-таки оденется. Тут мальчишка наконец зашевелился.

Проклятые кости не выходили у Мэта из головы. Почему они снова ожили? Он ведь так и не сумел сообразить, почему они появились тогда!

Одевшись, Олвер зашагал вслед за Мэтом в гостиную, продолжая бубнить свои вопросы, – Мэт слушал вполуха. Переступив порог гостиной, Мэт остановился как вкопанный, и мальчишка налетел на него сзади – Тайлин положила на стол книгу, которую Олвер читал прошлым вечером.

– Ваше величество! – Взор Мэта метнулся к двери, которую он запер на ночь. Она была широко распахнута. – Вот это сюрприз... – Мэт вытащил Олвера из-за спины и поставил перед собой, точнее, между собой и насмешливо улыбавшейся женщиной. Ну, может, и не насмешливо, но ему так казалось. Во всяком случае Тайлин выглядела вполне довольной собой. – Мы с Олвером собираемся на прогулку. Посмотреть праздник. И бродячий зверинец. Он хочет, чтобы я купил ему маску с перьями. – Закрыв рот и перестав бормотать первое, что приходило на ум, Мэт начал продвигаться к двери, с мальчиком в качестве прикрытия.

– Да, – промолвила Тайлин, поглядывая на Мэта сквозь полуопущенные ресницы. Она не сделала ни одного движения, чтобы помешать ему, но ее улыбка стала еще шире, будто она ждала, когда он сам угодит в ловушку. – Ему нужен спутник, незачем ему бегать с уличными мальчишками, к чему, как я слышала, он очень склонен. О парнишке много чего болтают. Риселле?

В дверях тут же появилась женщина; при виде ее Мэт вздрогнул. Причудливая маска в обрамлении голубых и золотых перьев прикрывала лицо Риселле, но перья, из которых состоял остальной ее наряд, почти ничего не прикрывали. Мэт еще никогда не видел такой сногсшибательной груди.