– Что ты имеешь в виду? – хрипло спросил Мэт.

Беслан повернул голову и посмотрел на него широко раскрытыми от удивления глазами.

– Как что? То, что ты ей нравишься, конечно. С чего это ты так покраснел? Сердишься? Почему?.. – Он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и расхохотался: – Ты думаешь, я стану сердиться! Прости, Мэт, я забыл, что ты чужестранец. Мэт, она – моя мать, а не жена. Отец умер десять лет назад, к тому же она всегда говорила, что из-за своих бесконечных дел он уделял ей не слишком много внимания. Если хочешь знать, я даже рад, что она выбрала именно тебя. Ты мне нравишься... Куда ты?

Мэт не осознавал, что поднялся, пока Беслан не задал этого вопроса.

– Я просто... Пойду немного проветрюсь, а то в голове туман.

– Но ты ведь пьешь чай, Мэт.

Увернувшись от зеленого паланкина, Мэт краешком глаза заметил, что дверь того дома распахнулась и оттуда выскользнула женщина в плаще с голубыми перьями, накинутом поверх платья. Не раздумывая – в голове у него все слишком перепуталось, чтобы хорошо соображать, – Мэт кинулся за ней. Беслан все знал! Он одобрял! Его собственная мать – и он, Мэт...

– Мэт? – крикнул вслед ему вынырнувший из переулка Налесин. – Куда ты?

– Если я не вернусь к утру, – отрывисто бросил Мэт через плечо, – скажи им, пусть ищут это сами!

Он торопился за женщиной, ошеломленный, не слыша криков Налесина и Беслана. Этот парень все знал! Они все ненормальные здесь, в Эбу Дар! Сейчас он даже не обращал внимания на то, что кости продолжают вертеться у него в голове.

Из окна комнаты, в которой проходили собрания, Реанне провожала взглядом Солайн, устремившуюся по переулку к реке. Какой-то парень в куртке бронзового цвета кинулся за ней, но это Реанне не волновало. Попробует пристать к ней – и очень быстро убедится, что Солайн не интересуется мужчинами и не слишком терпелива с ними.

Реанне не смогла бы объяснить, почему сомнение охватило ее настолько сильно именно сегодня. Вот уже несколько дней оно возникало по утрам и исчезало с заходом солнца, и все это время она боролась с ним – придерживаясь строгих правил, которые они не осмеливались называть законами, этот приказ был отдан еще шесть ночей назад, когда луна достигла половины, – но сегодня... Она больше не могла оттягивать решение, дожидаясь подходящего момента, и слова приказа, казалось, слетели с ее уст сами собой. Никаких признаков двух этих молодых дурочек, назвавшихся Илэйн и Найнив, в городе не замечено; с какой стати ей опасаться, что они все еще здесь?

Вздохнув, Реанне повернулась к остальным, которые стояли, дожидаясь, пока она опустится в кресло. Так и следует – все должно быть как всегда. И секреты свои нужно хранить, как они всегда это делали. Но... У нее не бывало Предсказаний или чего-то в этом роде, и все же не исключено, что столь отчетливо возникшее побуждение возникло не случайно. Двенадцать женщин выжидающе смотрели на нее.

– Я считаю, что всех, кто не носит пояс, в самое ближайшее время нужно отправить на ферму. Ваше мнение?

Дискуссия не затянулась. Конечно, все они были Старшими, а она главенствовала среди них. По крайней мере в этом им не возбранялось вести себя как Айз Седай.

– Не понимаю я этого, – возразила Илэйн. Ей не предложили кресла; более того, когда она попыталась сесть сама, ей вежливо указали, что лучше остаться на ногах. Пять пар глаз смотрели на нее с пяти застывших, суровых женских лиц. – Вы ведете себя так, будто мы совершили что-то ужасное. А ведь на самом деле мы только нашли Чашу Ветров!

По крайней мере, Илэйн надеялась, что они близки к этому. Налесин, прибежав обратно, бормотал что-то невразумительное. Якобы Мэт убежал, крича, что он нашел это. А может, и не совсем так, допускал Налесин; чем дольше он повторял свой рассказ, как все было и что прокричал Мэт, тем больше склонялся от полной уверенности к сомнению. Бергитте осталась наблюдать за домом Реанне; судя по ее виду, она потела и скучала. Как бы то ни было, неясность, конечно, оставалась. Например, Илэйн очень волновало, каких успехов добилась Найнив. Она надеялась, что больших, чем сама Илэйн. И конечно, она никак не рассчитывала, рассказывая о том, что считала успехом, на такую реакцию.

– Вы подвергли опасности разоблачения тайну, которую свято хранит каждая женщина, носящая шаль, на протяжении вот уже двух тысяч лет. – Мерилилль сидела, жестко выпрямив спину, поджав губы и явно с трудом сохраняя спокойствие. – Вы, наверно, с ума сошли! Такое поведение можно оправдать только безумием!

– Какую тайну? – требовательно спросила Илэйн.

Вандене, сидевшая рядом с Мерилилль вместе со своей сестрой, раздраженно поправила светло-зеленую шелковую юбку и сказала:

– Прошло достаточно много времени с тех пор, как ты стала полноправной сестрой, дитя. Я думала, ты хоть чуть-чуть поумнее.

Аделис, в темно-сером шерстяном платье с красивой коричневой отделкой, согласно закивала – ее лицо точно зеркало отражало осуждающее лицо Вандене.

– Нельзя винить ребенка в разглашении тайны, которая ему неизвестна, – сказала Кареане Франси, сидевшая слева от Илэйн и с трудом втиснувшая свое грузное тело в кресло с зелеными с позолотой ручками.

Кареане вряд ли можно назвать толстой, хотя она близка к этому; скорее мощной – плечи у нее широкие, а руки сильные, как у мужчины.

– Закон Башни не признает никаких оправданий, – авторитетным тоном заявила Сарейта; ее глаза, брови над которыми обычно были пытливо подняты, сейчас смотрели неумолимо. – Стоит хоть раз принять какие бы то ни было оправдания, и это неизбежно приведет к постепенному признанию приемлемыми все менее и менее значительных оправданий. В конце концов от закона ничего не останется.

Ее кресло с высокой спинкой стояло справа от Илэйн. Сейчас только на плечи Сарейты была накинута шаль, и все же гостиная Мерилилль напоминала зал суда, хотя, конечно, никто не произносил подобных слов. Пока, во всяком случае. Мерилилль, Аделис и Вандене сидели напротив Илэйн, точно судьи, Сарейта занимала место обвинителя, а Кареане – место защиты. Однако Зеленая доманийка – предполагаемый защитник – лишь многозначительно закивала, когда Коричневая тайренка, которая должна была быть обвинителем, продолжила:

– Она собственными устами признала свою вину. Я советую посадить это неразумное дитя под замок, пока мы находимся во дворце, и загрузить ее полезной работой потяжелее, чтобы занять голову и руки. Также я советую время от времени устраивать ей хорошую трепку, чтобы она как следует запомнила, что нельзя действовать за спиной у сестер. И то же самое относится к Найнив, как только ее найдут.

Илэйн с трудом сглотнула. Под замок? Пожалуй, им даже не нужно произносить такие слова – судебное разбирательство – для того, чтобы происходящее вы-глядело именно так. Одна Сарейта еще не имела безвозрастного лица, возраст же всех остальных сам по себе действовал на Илэйн угнетающе. Безвозрастные лица Аделис и Вандене по контрасту с совершенно седыми волосами лишь подчеркивали, сколько им лет. У Мерилилль волосы были черные и блестящие, и все же Илэйн не удивилась бы, узнав, что та носит шаль дольше, чем живут многие обычные женщины, не Айз Седай. То же относилось и к Кареане. Никто из них не сравнится с Илэйн в Силе, но... их опыт Айз Седай, их знания... Весь их... авторитет. Все это тяжело давило на Илэйн, напоминая о ее восемнадцати годах, о том, что всего год назад она носила белое платье послушницы.

Кареане даже не попыталась возражать Сарейте. Наверно, Илэйн лучше по-прежнему полагаться только на себя.

– Как я понимаю, тайна, о которой вы говорите, имеет отношение к Кругу, но...

– Пусть Родня тебя не беспокоит, дитя мое, – резко прервала девушку Мерилилль. Глубоко вздохнув, она пригладила серебристо-серую юбку с золотыми вставками. – По-моему, пора огласить приговор, – холодно закончила она.