Эгвейн позволила служанке раздевать ее, пропуская мимо ушей больше половины глупой болтовни. Запрещать Селейм трещать без умолку бесполезно, это лишь породит обиженные взгляды и оскорбленные вздохи, что еще хуже. В остальном Селейм выполняла свои обязанности со всем возможным усердием, если не считать того, что без толку размахивала руками и то и дело приседала в реверансах. Ее всегда очень волновало, что подумают люди и кто как одет. Казалось просто немыслимым, что можно быть такой дурехой. По понятиям Селейм, только Айз Седай, вельможи и их приближенные слуги могли считаться людьми. Во всяком случае, никто, кроме них, опять же по ее понятиям, не имел в этой жизни никакого значения, никого не следовало принимать в расчет. Эгвейн не могла забыть, кто именно преподнес ей подарочек в виде Селейм, отыскав ее в первом же местечке, где остановилась колонна, точно так же, как помнила, кто нашел для нее Мери. Правда, Чеза тоже была «подарком», от Шириам, но Чеза уже не раз доказала свою подлинную преданность Эгвейн.
Эгвейн очень хотелось думать, что дрожь, на которую обратила внимание Селейм, вызвана злостью, и все же она понимала, что душу ее грызет червь страха. Она зашла слишком далеко, и возможно, придется зайти еще дальше, чтобы не позволить Арейне и Николь ставить ей палки в колеса.
Когда Эгвейн немного успокоилась, до нее стало доходить кое-что из того, о чем болтала служанка, и она внимательно взглянула на Селейм.
– Ты что-то сказала об овечьем молоке?
– Ох, да, Мать. У вас такая нежная кожа! Чтобы сохранить ее, самое лучшее – купаться в овечьем молоке...
Может, Селейм и в самом деле просто дурочка? Не в силах больше выносить болтовню служанки, Эгвейн, не обращая внимания на протесты, выставила ее за дверь. Сама расчесала волосы, сама разобрала постель, убрала бесполезный теперь браслет ай’дам в маленькую резную шкатулку из поделочной кости, где хранила свои немногочисленные драгоценности, и погасила светильники. Все сама, с иронией подумала она, глядя в темноту. Чего доброго, так с Селейм и Мери припадок случится.
Прежде чем улечься, Эгвейн протянула руку и приоткрыла входной клапан палатки. Снаружи все заливал лунный свет, там царила тишина, время от времени нарушаемая лишь криком ночной цапли, который внезапно переходил в пронзительный вой. Наверно, какому-то охотнику повезло. Спустя некоторое время в тени палатки напротив возникло еле заметное движение. Всмотревшись, Эгвейн разглядела что-то похожее на силуэт женщины.
Очень вероятно, что глупая голова не мешает Селейм выполнять свои обязанности, так же как и хмурое, суровое лицо – Мери. Это могла быть любая из них или вообще кто-то другой. Даже Николь или Арейна, хотя вряд ли. Эгвейн с улыбкой отпустила клапан палатки. Пусть следят, сколько вздумается. Туда, где она будет этой ночью, никакому наблюдателю не последовать за ней.
Способ быстро заснуть, которому научили ее Хранительницы Мудрости, был очень прост. Закрыть глаза, расслабить одну за другой все части тела, дышать в такт с биением сердца, постараться ни на чем не сосредоточивать мысли, предоставив им плыть по течению, оставив, однако, бодрствующим единственный крошечный уголок сознания. В считанные мгновения сон овладел ею, но это был сон ходящей по снам.
Лишенная формы, не чувствуя своего тела, Эгвейн плыла в безбрежном океане звезд, посреди безграничного множества точек света, мерцающих в бескрайнем море тьмы, бесчисленных светлячков в бездонной ночи. Это были сны, сны всех спящих где-либо в мире, а может быть, даже во всех мыслимых мирах. Она попала в брешь между реальностью и Тел’аран’риодом, в пространство, отделяющее мир бодрствования от Мира Снов. Куда бы она ни бросила взгляд, десятки тысяч светлячков гасли, когда люди просыпались, и тут же вспыхивали новые десятки тысяч. Безбрежный, искрящийся, постоянно меняющийся узор невиданной красоты.
Однако восхищаться необыкновенным зрелищем у Эгвейн не было времени. Это место таило в себе опасности, иногда смертельные. Она была уверена, что может избежать любой из них, кроме единственной, угрожающей лично ей. Задержавшись тут слишком надолго, она может угодить в ловушку этой опасности, что, по меньшей мере, осложнит всю ситуацию. Настороженно оглядываясь, – конечно, это слово применимо лишь в относительном смысле, поскольку здесь она не имела тела и, следовательно, глаз, – Эгвейн двигалась, хотя никаких признаков движения не ощущала. Скорее она оставалась неподвижна, в то время как сверкающий водоворот кружился вокруг нее. До тех пор, пока один огонек не оказался прямо перед ней. Все мигающие звездочки выглядели совершенно одинаково, и все же Эгвейн не сомневалась, что это сон Найнив. Как она определяла это – еще один безответный вопрос, касающийся Мира Снов. Даже Хранительницы Мудрости не понимали, как именно происходило распознавание.
Эгвейн продолжала вглядываться в сверкающие точки, пытаясь найти сны Николь или Арейны. Если бы ей удалось проникнуть в них, она сумела бы сделать так, чтобы в их душах поселился страх перед Светом, перед неизбежным наказанием; он остался бы и после пробуждения и помешал женщинам нарушить данное обещание. Эгвейн руководила простая практичность, а не страх того, что она перешла границы дозволенного. Да, она поступила так, как никогда не поступала прежде, но была уверена, что в случае необходимости сделает то же самое снова. Делай то, что должно, а потом расплачивайся за это. Вот чему учили ее точно такие же женщины, как она сама, лишь чуть более сведущие в том, что на самом деле дозволено, а что нет. Придется расплачиваться – плати, не оставляй за собой долгов, чтобы не запутаться еще больше.
Даже если Николь и Арейна спали, найти их сны с первого раза очень нелегкое дело, практически невыполнимое. Могли понадобиться дни – точнее, ночи – усилий, прежде чем это удастся. В этом Эгвейн не сомневалась.
Она медленно продвигалась сквозь вечную тьму, приближаясь к одному из огоньков. Булавочное острие света росло, постепенно превращаясь сначала в сверкающую жемчужину, потом в радужное яблоко, в полную луну, пока, наконец, не закрыло полностью обзор, загородив собой все остальное. Девушка, однако, не прикасалась к нему, пока еще нет. Пространство тоньше волоса оставалось между ней и этим миром. Осторожно, крайне осторожно девушка проникла сквозь эту щель. Как могла она, лишенная тела, сделать это, было еще одной тайной, как и способность различать сны разных людей. Все дело в ее желании, так объясняли Хранительницы Мудрости, но это мало о чем ей говорило. Больше всего это походило на то, будто Эгвейн, приложив палец к мыльному пузырю, очень бережно, очень нежно надавила на него. Сияющая преграда, отделяющая ее от сна, замерцала, точно радужное стекло, запульсировала, как сердце, нежное и живое. Еще одно настойчивое надавливание, и она оказалась способна видеть то, что происходило внутри, что снилось Найнив. Еще чуть-чуть – и она шагнула внутрь, стала частью сна.
Это таило в себе определенную опасность, иногда даже смертельную, особенно если речь шла о сне человека с сильной волей. Например, если ходящая по снам проникала в сновидение мужчины, которым очень интересовалась. Не факт, что ему понравится это, и неизвестно, удовлетворится ли он одними извинениями. Возможно было и другое. Сделав определенное движение, будто перекатывая по крышке стола хрупкую бусину, Эгвейн могла выхватить Найнив из ее сна в другой, созданный ею самой и тоже являющийся частью Тел’аран’риода, но такой, которым она полностью управляла. Эгвейн не сомневалась, что способна сделать такое. Конечно, это было одним из запретных приемов, и к тому же вряд ли понравилось бы Найнив.
НАЙНИВ, ЭТО ЭГВЕЙН. НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ, ПОКА НЕ НАЙДЕТЕ ЧАШУ И ПОКА Я НЕ УЛАЖУ ВСЕ С АРЕЙНОЙ И НИКОЛЬ. ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО ВЫ ВЫДАВАЛИ СЕБЯ ЗА АЙЗ СЕДАЙ. ОБЪЯСНЮ ПОДРОБНЕЕ, КОГДА В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ УВИЖУСЬ С ТОБОЙ В МАЛОЙ БАШНЕ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ. МОГИДИН СБЕЖАЛА.
Сон замерцал и исчез, точно лопнул мыльный пузырь. Несмотря на содержание того, о чем она говорила, Эгвейн хихикнула бы, если бы имела горло. Развоплощенный голос, звучащий во сне, мог испугать спящего. Особенно если у него возникали опасения, что тот, кому принадлежал голос, способен заглянуть и в сам сон. Очень может быть, Найнив не придет в восторг от того, что сделала Эгвейн, даже понимая, что это вызвано чрезвычайными обстоятельствами.
