— Они что, и Землю взорвали? — спросила Энн.

— Нет-нет, — сказал Илья. — Кто-то не пропускает сигнал. Сейчас между нами и Землей стоит Солнце, и, чтобы оборвать контакт, достаточно лишь создать помехи для нескольких ретрансляторов.

Они печально взглянули на мельтешащее изображение на экране. В последние дни местные ареосинхронизированные спутники отклонялись то вправо, то влево, отключались и подвергались нападкам саботажников — невозможно было сказать, что случилось теперь. Но без земных новостей они словно очутились в кромешной тьме. Наземная радиосвязь была, что называется, ограниченной из-за тесных горизонтов и недостатка ионосферы — по сути, она работала лишь в том же диапазоне, что и внутренняя связь, встроенная в скафандры. Илья попробовал ряд случайных настроек, пытаясь обойти блокировку. Но сигнал никак не хотел пробиваться. Крякнув, он бросил попытки и выключил поисковую программу. Радиосигнал колебался то вверх, то вниз диапазона, выдавая шум помех, изредка прерывавшихся на закодированные щелчки и невосполнимые обрывки музыки. Призрачные голоса неясно трещали на неузнаваемых языках, будто Илье удалось поймать сигнал, который упустила программа поиска внеземного разума, будто теперь, когда это стало бессмысленным, он получил сообщение с далеких звезд. Скорее всего, сигнал подавали всего лишь горняки с астероидов. В любом случае он был невнятным и бесполезным. Они остались наедине с Марсом — пятеро человек на двух маленьких самолетах.

Это было новое и крайне непривычное чувство, которое лишь усилилось в следующие несколько дней, когда связь так и не наладилась и они поняли, что им так и придется жить с телевизорами и радио, не выдающими ничего, кроме белого шума. Такое случилось с ними впервые не только на Марсе, но и вообще в жизни. И они быстро обнаружили, что выпасть из информационного пространства сродни потере одного из чувств.

Надя то и дело поглядывала на свою наручную панель, на которой, до этого сбоя, в любую секунду мог появиться Аркадий или любой другой из первой сотни, кто сказал бы, что Аркадий в безопасности; потом она отводила взгляд от маленького пустого квадратика и смотрела на окружающую их землю, внезапно ставшую гораздо более просторной, дикой и пустой, чем когда-либо прежде. Это пугало ее не на шутку. Она не видела ничего, кроме иззубренных ржавых холмов, даже когда они летели на закате, и она смотрела на взлетно-посадочную полосу, обозначенную на карте и выглядевшую маленькой коричневатой линией. Какой огромный мир! И они в нем совсем одни. Даже на систему навигации теперь нельзя было полностью положиться, не стоило всецело доверять компьютерам, приходилось пользоваться дорожными ретрансляторами, прибегать к счислению пути, определять местоположение визуально, напряженно приглядываясь в вечерних сумерках, чтобы увидеть на дикой местности следующую полосу. Однажды они проискали ее почти до утра, пока не заметили ее возле долины Дао. После этого Илья стал двигаться строго над железнодорожными путями, низко летая в ночи и следя за лентой, серебрящейся в свете звезд, сверяясь с ретрансляторами по картам.

Итак, следуя дороге к Лоу-Пойнту в Лейкфронте, им удалось спуститься к широкой низине бассейна Эллада. Затем в горизонтальном красном свете, посреди длинных закатных теней, им открылся вид на море колотого льда. Оно занимало всю западную часть Эллады. Настоящее море!

Железная дорога, которой они держались, уходила прямо в лед. На замороженной линии берега были нагромождены рваные куски льда — черные, красные, белые и даже голубые и нефритовые. Все они были сбиты в кучи так, будто огромная волна смела коллекцию бабочек Большого человека и разбросала ее по заброшенному пляжу. За линией начиналось ледяное море, которое простиралось за горизонт.

Выдержав долгое молчание, Энн произнесла:

— Должно быть, они пробили Геллеспонтский водоносный слой. Он был очень крупный и как раз должен был стекать к Лоу-Пойнту.

— Значит, и мохол в Элладе тоже залило! — сказал Илья.

— Верно. И вода, которая достигнет его дна, будет нагреваться. И наверное, нагреется достаточно, чтобы не дать поверхности озера застыть. Трудно сказать. Воздух холодный, но из-за вихревых потоков могут образоваться отдельные теплые точки. Если же нет, то прямо под поверхностью, несомненно, вода будет жидкой. И вообще, могут возникнуть сильные подкоровые течения. Но поверхность…

— Скоро мы все увидим, сейчас будем там пролетать, — сказал Илья.

— Нам нужно сесть, — решила Надя.

— Да, сядем, где сможем. К тому же вроде бы становится спокойнее.

— Это потому, что мы оторваны от новостей.

— Хм-м.

Как оказалось, им пришлось пересечь все озеро и сесть лишь на другой его стороне. Было хмурое утро, и они летели над колотой поверхностью, напоминающей Северный Ледовитый океан, — только здесь поток льда был окрашен во все возможные цвета, в основном, конечно, в красный, но от этого редкие голубые, зеленые и желтые оттенки лишь ярче выделялись, придавая картине вид огромной, беспорядочной мозаики.

А в ее центре — там, где даже при той высоте, на какой они летели, море тянулось к горизонту во все стороны, — в воздух на тысячи метров поднималось громадное облако пара. Осторожно огибая его, они увидели, что внизу лед расколот на айсберги и плавучие льдины, дрейфующие в черной, мутной воде. Грязные айсберги поворачивались в ней, сталкивались, опрокидывались, вызывая своими падениями всплески красно-черной воды, и волны расходились расширяющимися кругами, раскачивая айсберги, что оказывались поблизости.

В обоих самолетах стояло молчание: все таращились на представшее им не марсианское зрелище. Наконец, после двух немых облетов колонны пара, они взяли на запад.

— Саксу эта революция очень бы понравилась, — сказала Надя, как говорила уже не раз, нарушив тем самым молчание. — Как думаешь, он в ней тоже участвует?

— Сомневаюсь, — ответила Энн. — Вряд ли бы он стал рисковать земными инвестициями. К тому же так его проект продвигается слишком беспорядочно, и он не может им управлять. Но я уверена, он оценивает революцию исходя из того, как она влияет на терраформирование. А не из того, кто умирает, что разрушается или кто захватывает власть. Его волнует лишь то, как она влияет на проект.

— Будто интересный эксперимент, — сказала Надя.

— Который трудно смоделировать, — добавила Энн, и они обе рассмеялись.

И вот он — легок на помине. Он посадили самолеты к западу от нового моря (Лейкфронт был затоплен) и дали себе день отдыха, а на следующую ночь отправились дальше, придерживаясь железной дороги, на северо-запад к долинам Маринер и наткнулись на ретранслятор, подававший сигнал SOS, зашифрованный азбукой Морзе. Они покружили над ним до рассвета, а потом сели прямо на железную дорогу, как раз перед обездвиженным марсоходом.

А рядом с ним оказался Сакс, в прогулочнике, — он возился с ретранслятором, вручную посылая свой сигнал.

Сакс забрался в их самолет и медленно снял гермошлем, поморгал и со своим обычным вежливым видом сжал губы. Усталый, но похожий на крысу, съевшую канарейку, как позже Энн заметила Наде. Говорил он немного. Он застрял на этой дороге в своем марсоходе три дня назад и не мог ехать дальше, дорога была отключена, а у него не было аварийного топлива. Лейкфронт в самом деле затопило.

— Я собирался в Каир, — сказал он, — чтобы встретиться там с Фрэнком и Майей, потому что они считают: нужно объединить всю первую сотню и создать некое представительство для переговоров с полицией УДМ, чтобы все это прекратилось.

Когда он доехал до подножия Геллеспонта, тепловое облако мохола в Лоу-Пойнте вдруг пожелтело и образовало в небе столб высотой в двадцать тысяч метров.

— Оно превратилось в гриб, похожий на ядерный взрыв на Земле, только не с такой крупной шапкой, — рассказывал он. — В нашей атмосфере перепады температуры не такие резкие.

После этого он повернул назад и поехал на край бассейна, чтобы увидеть наводнение. Вода, заполнявшая его с севера, была черной, но белела и почти мгновенно застывала крупными кусками везде, кроме Лейкфронта, где пузырилась…