Джон встал и внезапно почувствовал, что проголодался.

— Так пусть солнце и выносит эти решения. Так и запомни.

«Мангалавид» каждый вечер показывал по шесть часов местного любительского видео, солянку, которую Джон любил смотреть при каждом удобном случае. И, приготовив на кухне большую порцию зеленого салата, он прошел в комнату с окном на жилом этаже и стал есть перед телевизором, время от времени поглядывая на багровый закат над горой Аскрийской. Первые десять минут передачи в тот вечер были сняты инженером-сантехником, работавшей на установке, перерабатывающей отходы в каньоне Северном. Ее голос за кадром звучал воодушевленно, но вместе с тем наводил скуку:

— Что особенно хорошо, мы можем загрязнить все, что хотим, определенными веществами, кислородом, озоном, азотом, аргоном, паром, какой-нибудь биотой. Это дает нам такую свободу действий, какой у нас не было дома, и мы просто продолжаем оттачивать все, что они нам дают, пока не сможем выпустить то, что получится, на волю.

«Дома», — повторил про себя Джон. Новенькая. После нее показывали карате, где приемы были одновременно забавными и красивыми; затем какие-то русские двадцать минут играли «Гамлета» в гермокостюмах на дне мохола в Тирренской горе. Постановка поразила Джона, особенно когда Гамлет увидел, как Клавдий опустился на колени, чтобы помолиться, и камера наклонилась, чтобы мохол стал казаться стенами собора, что возвышались над Клавдием и тянулись к бесконечно далеким лучам солнца, будто к прощению, которое не суждено получить.

Джон выключил телевизор и спустился на лифте в спальню. Затем улегся в постель и расслабился. Карате как балет. Новички все еще оставались инженерами, строителями, учеными всех мастей. Но они не казались такими же упертыми, как члены первой сотни, и это, пожалуй, к лучшему. Они сохраняли научный склад ума и мировоззрение, были прагматичны, рациональны. Оставалось только надеяться, что отбор на Земле по-прежнему отсеивал фанатиков и пропускал людей с эмоциональностью странствующих швейцарцев, практичных, но открытых новым возможностям, способных создавать новые убеждения. По крайней мере, он на это надеялся, хотя уже понимал, что это слегка наивно. Стоило взглянуть на первую сотню, чтобы понять, что ученые могли быть столь же фанатичными, как кто угодно другой, а то и больше. Образованность, пожалуй, сосредотачивала их на слишком узких интересах. Команда Хироко исчезла… Они где-то снаружи, среди диких скал, везучие мерзавцы… И он уснул.

Он проработал в Эхо-Оверлуке несколько дней, а затем ему позвонил Гельмут Бронски из Берроуза и сказал, что желает побеседовать с ним о новоприбывших с Земли. Джон решил приехать к нему на поезде и увидеться лично.

В ночь перед отъездом он заглянул к Саксу. И только вошел, как тот своим монотонным голосом произнес:

— Мы нашли астероид Амор, который на девяносто процентов состоит изо льда. Он движется по орбите, которая приведет его на Марс через три года. Это как раз то, что я искал.

Он собирался установить автоматизированный разгонный двигатель на ледяной астероид и вытолкнуть его на орбиту аэродинамического торможения вокруг Марса, тем самым заставив сгореть в атмосфере. Это не нарушило бы протокола УДМ ООН, воспрещающего массовое поражение, которое могло случиться при прямом столкновении, но добавило бы огромное количество воды и разделенного водорода и кислорода в атмосферу, тем самым уплотнив ее как раз теми газами, в которых колонисты нуждались сильнее всего.

— Это может повысить атмосферное давление на целых пятьдесят миллибар!

— Да ты шутишь!

До их высадки это значение составляло от семи до десяти миллибар (на Земле на уровне моря в среднем было 1 013), и все их попытки до этого момента подняли его всего лишь до пятидесяти.

— Один ледяной шар удвоит атмосферное давление?

— Так показывают симуляции. Хотя, конечно, при таком низком исходном уровне увеличение в два раза будет не очень-то впечатляющим.

— И все равно это здорово, Сакс. И это будет непросто саботировать.

Но Сакс не хотел сейчас об этом вспоминать. Он слегка сдвинул брови и выскользнул из комнаты.

Джон улыбнулся его своенравности и прошел к двери. Затем, выйдя, осмотрел коридор. Пусто. На мониторах в кабинете Саксa — никакого видео. Он вернулся внутрь, усмехаясь своей скрытной походке, и оглядел бумажный беспорядок на рабочем столе Сакса. С чего начать? В ИИ Сакса, вероятно, содержалось много интересного, но тот, скорее всего, отзывался только на голос хозяина и сохранял данные обо всех попытках обратиться к нему. Он тихо выдвинул ящик стола. Пусто. Такими же оказались и остальные ящики; он чуть не смеялся в голос, еле сдерживаясь. На лабораторном столе лежала стопка писем, и он просмотрел их. В основном это были заметки биологов из Ахерона, но на дне лежал листок, пришедший по почте без подписи и обратного адреса. Принтер Сакса выплюнул его без каких-либо опознавательных знаков, которые были бы видны. Сообщение было коротким:

1. Мы используем гены самоубийства, чтобы сдерживать быстрое распространение.

2. Сейчас на поверхности так много источников тепла, что мы не думаем, что кто-либо сможет отличить излучаемое нами от всего остального.

3. Мы просто решили уйти и работать самостоятельно, без каких-либо вмешательств. Полагаю, теперь ты это понимаешь.

Джон смотрел на лист с минуту, а потом поднял голову и огляделся по сторонам. Никого по-прежнему не было. Он снова взглянул на записку, положил обратно туда, где она лежала, тихонько вышел из кабинета Сакса и направился к гостевым комнатам.

— Сакс, — пробормотал он в восхищении, — да ты целая стая пронырливых крыс!

Поезд в Берроуз перевозил в первую очередь грузы и состоял из тридцати узких вагонов, первые два из которых были пассажирскими. Он двигался по сверхпроводящей магнитной трассе быстро и плавно — даже не верилось, что он едет. А после бесчисленных утомительных марсоходных вылазок Джона это и вовсе казалось чуть ли не пугающим. Ему оставалось лишь подпитать центры удовольствия своего старого мозга омегендорфом, откинуться в кресле и наслаждаться поездкой, которая казалась ему полетом со сверхзвуковой скоростью.

Трасса пролегала более-менее параллельно десятой северной широте. В итоге планировалось опоясать таким образом всю планету, но пока был завершен лишь участок между Эхо и Берроузом. Последний теперь стал крупнейшим городом в своем полушарии. Изначально построенный американским консорциумом по французскому проекту, утвержденному Европейским союзом, он располагался на краю равнины Исиды, которая была, по сути, огромной впадиной в том месте, где северные равнины глубоко врезались в южные высокогорья. Склоны и дно впадины уравновешивали кривизну планеты таким образом, что вокруг города открывались будто земные горизонты, и, пока поезд несся по впадине, Бун видел за темными равнинами, усеянными холмами-останцами, горизонты, до которых было добрых шестьдесят километров.

Почти все строения в Берроузе представляли собой скальные жилища, врезанные в склоны пяти невысоких останцев, скученных на возвышенности возле изгиба древнего канала. Целые участки этих вертикальных склонов заполняли прямоугольники из зеркального стекла, будто постмодернистские небоскребы, опрокинутые набок и воткнутые в холмы. Это было удивительное зрелище, гораздо более впечатляющее, чем Андерхилл и даже Эхо-Оверлук, из которого хоть и открывался прекрасный вид, но сам он был скрыт. Нет, застекленные останцы Берроуза, возвышающиеся над каналом, словно просившего наполнить его водой, с видом на далекие холмы, очень быстро заработали для города репутацию красивейшего на Марсе.

Западная станция размещалась внутри одного из выдолбленных останцев и представляла собой застекленное помещение в шестьдесят метров высотой. Джон вышел в ее простор и двинулся навстречу толпе, откинув голову назад, точь-в-точь как какой-нибудь провинциал, оказавшийся в Манхэттене. Железнодорожники были одеты в голубые куртки, старатели — в зеленые прогулочники, чиновники УДМ ООН — в костюмы, строители — в рабочие комбинезоны всех цветов радуги, будто это была спортивная одежда. Штаб УДМ ООН открыли в Берроузе три года назад, вызвав тем самым настоящий строительный бум, и теперь трудно было сказать, кого на станции больше — чиновников или строителей.