— Ничего! Я испугалась, что въехала в дорожное ограждение.
— Ты нашла его!
— Ага… — Она почувствовала, как ее истощение опускается к рукам и ногам. С минуту она посидела на земле, затем поднялась: сидеть слишком холодно. Фантомный палец отдавал болью.
Смотав нейлоновую веревку, она вслепую вернулась к дирижаблю. Она представляла себе, будто попала в древний миф и шла за единственной нитью, ведущей прочь из лабиринта.
Пока они ехали марсоходом на юг, ничего не видя в мечущейся вокруг пыли, радио протрещало, что УДМ ООН одобрило и выделило средства на строительство трех новых колоний. В каждой из них будет жить по пятьсот человек из стран, не имевших представителей в первой сотне.
Подкомитет по терраформированию в свою очередь порекомендовал — а Генеральная Ассамблея одобрила — применить все имеющиеся возможности, в частности, распространение по поверхности планеты генетически модифицированных организмов, созданных на основе водорослей, бактерий и лишайников.
Аркадий смеялся с добрые полминуты.
— Ну ублюдки, ну везучие ублюдки! Им все сойдет с рук!
Часть четвертая
Тоска по дому
? * ?
Зимнее утро. Солнце озаряет долины Маринер, касаясь северных стен каждого каньона в этой великой их плеяде. И в этом ярком свете то тут, то там на каком-нибудь выступе на обнаженной породе виднеются бугорчатые наросты черного лишайника.
Ведь жизнь приспосабливается. Потребности у нее невелики — немного питания, немного энергии; и в их удовлетворении даже в самой разнообразной окружающей среде она невероятно изобретательна Одни организмы всю жизнь обитают ниже температуры замерзания воды, другие — выше точки кипения, третьи в зоне высокой радиации, четвертые — в крайне соленых районах, внутри твердых камней, в кромешной тьме, в чрезвычайной засухе или без кислорода. Они приспосабливаются к любой среде, а их адаптивные меры невообразимо странны и удивительны. В итоге жизнь от почвы до верхних слоев атмосферы пронизывает планету Земля одним огромным полотном биосферы.
Все эти адаптивные способности закодированы и передаются генетически. Если гены мутируют, организмы меняются. Если гены замещаются, организмы опять меняются Биоинженеры используют обе эти формы изменений — не только сплайсинг генов, но и куда более старое селекционное разведение. Микроорганизмы отсеиваются и те, что растут быстрее всех (или те, что лучше всех проявляют какую-либо другую особенность), могут быть отобраны и отсеяны снова. А для ускорения скорости мутации могут быть добавлены мутагены и при быстрой смене поколений микробов (скажем, десять поколений в день) можно повторять этот процесс до тех пор, пока не получится желаемый результат Селекционное разведение — одно из наиболее мощных биоинженерных средств из всех, что у нас есть.
Но достойны внимания и более новые средства Генетически модифицированные организмы или ГМО, к моменту, когда первая сотня колонистов прибыла на Марс, создавались всего около полувека. Но полвека в современной науке — это долгий срок Плазмидные конъюгаты в те годы превратились в весьма сложный инструмент. Набор рестриктаз, для вырезания, и лигаз, для вставки, стал большим и вариативным; появилась возможность точно выстраивать длинные цепочки ДНК; багаж знаний о геномах достиг огромных масштабов и увеличивался в геометрической прогрессии. И благодаря всему этому новая биотехнология позволяла вызывать всевозможную активацию признаков, ауторепродукцию, стимулирование суицида (чтобы предотвратить чрезмерный успех) и прочее. Стало возможным обследовать цепочки ДНК организмов, обладающих теми или иными свойствами, а затем синтезировать эти сообщения, вырезать их и вставлять в плазмидные кольца, после чего клетки переносились в раствор глицерина вместе с новыми плазмидами, раствор помещался между двумя электродами и получал короткий мощный разряд в 2 000 вольт, отчего плазмиды глицерина перескакивали в клетки — и готово! Вызванные к жизни, как чудовище Франкенштейна, они становились новым организмом. С новыми способностями.
И вот — быстрорастущие лишайники; радиационно-стойкие водоросли; морозостойкие грибы; галофитные археи, питающиеся солью и выделяющие кислород; арктические мхи. Целая таксономия новых видов жизни, каждый из которых частично приспособлен к жизни на Марсе, каждый из которых пытается выжить в его среде. Некоторые виды вымерли — таков уж естественный отбор. Другие преуспели — выживает сильнейший. Третьи преуспели особенно заметно, в ущерб другим организмам, и выделяемые ими вещества активировали гены самоубийства, отчего они погибли прежде, чем уровни содержания этих веществ упали на прежний уровень.
Таким образом жизнь приспосабливается к условиям. И условия в то же время меняются из-за самой жизни. Вот одно из утверждений о жизни: организм и окружающая среда взаимоизаменяются как два проявления одной экосистемы, как две части целого.
И вот — больше кислорода и азота в воздухе. Черный пушок на полярном льду. Черный пушок на шершавых поверхностях вулканических пород. Бледно-зеленые пятна на земле. Более крупные частицы льда в воздухе. Простейшие организмы, протискивающиеся сквозь реголит, будто триллионы крошечных кротов, превращающих нитриты в азот, а оксиды — в кислород.
Поначалу почти незаметно, совсем медленно. При внезапном похолодании или солнечной буре наступила бы массовая погибель — целые виды вымерли бы за ночь. Но останки мертвых стали бы пищей для других созданий, сделав для них условия более легкими, и процесс набрал бы обороты. Бактерии стали бы быстро производить потомство, удваивая массу по несколько раз в день при благоприятных условиях. Математические возможности скорости их роста потрясающи, и, хотя ограничения окружающей среды — особенно на Марсе — значительно сдерживают фактический рост в сравнении с математическими пределами, новые организмы, ареофиты, тем не менее репродуцировались весьма быстро, мутировали, умирали, и новая жизнь, возникавшая на останках предков, возобновлялась снова. Они жили и умирали, оставляя после себя почву и воздух иными, чем те были миллионы их быстротечных поколений назад.
И вот однажды утром восходящее солнце простреливает длинными лучами неровный слой облаков во всю длину долин Маринер. На северных стенах — крошечные следы, черные, желтые, зеленые, серые. Крапинки лишайника испещряют вертикальные поверхности камней, стоящих, как стояли всегда, твердых, потрескавшихся, красных — но теперь в пятнах, будто покрытых плесенью.
? * ?
Во сне Мишель Дюваль грезил о доме. Он катался на доске неподалеку от Вильфранш-сюр-Мер, теплая августовская вода то поднимала, то опускала его. Было ветрено, близился закат, и вода словно превратилась в расплавленную светлую бронзу, по которой скакал солнечный свет. Волны были крупными для Средиземного моря, быстрые буруны, вздымаясь, распадались на неровные линии, позволяя ветру ненадолго себя оседлать. Он окунался в круговорот пузырьков и песка, после чего возвращался к золотому свету и вездесущему вкусу соли, и ему обжигало глаза. Большие черные пеликаны, опираясь на воздушные подушки над самыми волнами, резко и неуклюже взлетали, затем, виляя, обрушиваясь в воду неподалеку от него. Ныряя, они частично складывали крылья, подправляя с их помощью направление, вплоть до мига соприкосновения с водой. Затем нередко поднимались вверх, заглатывая мелкую рыбу. Один нырнул всего в нескольких метрах от него, отразившись силуэтом на фоне солнца, словно пикирующий бомбардировщик или птеродактиль. Чувствуя и прохладу, и тепло, погруженный в соленую воду, Мишель качнулся на волне и сморгнул, ослепленный светом. Разрушающаяся волна казалась горстью бриллиантов, разлетающихся в пыль.
У него зазвонил телефон…
У него зазвонил телефон. Урсула и Филлис звонили, чтобы сообщить ему, что у Майи случился очередной приступ и ее не могли успокоить. Он поднялся, надел белье и пошел в ванную. Теперь волны набегали на откатывающую воду. Майя, она опять подавлена. В последний раз, когда он ее видел, она пребывала в приподнятом настроении, чуть ли не в эйфории, и это было… когда, неделю назад? Но это же Майя. Майя была сумасшедшей. По-русски сумасшедшей, а значит, обладала силой, которую стоило принимать во внимание. Матушка Россия! И церковь, и коммунисты пытались искоренить матриархат, что был там установлен испокон веков, но им удалось лишь создать море вялого презрения, целый народ, состоящий из безразличных русалок, бабок-ёжек и суперженщин, не покладающих рук двадцать четыре часа в сутки, живущих в чуть ли не в партеногенетической культуре матерей, дочерей, бабушек, прабабушек. Хоть и по-прежнему увлеченных отношениями с мужчинами, отчаянно ищущих потерянных отцов, идеальных мужей. Или просто мужчин, готовых принять на себя часть общей ноши.
