— Вынужденные меры, — бодро объяснил он. — Могли бы вы представить, что мы заехали бы на такую землю при нормальном ходе дел? Это было бы безумием!
— Это и так безумие, — недовольно заметила Надя.
— Ну а что нам остается? Мы не можем вернуться, не можем сдаться. Настало время испытать силу человеческой души![86]
— Да уж кому как.
— Это вообще-то цитата. Ты знаешь, что я имею в виду. У нас просто нет возможности вернуться назад. Изголовье Ио будет затоплено от стенки до стенки. Это, наверное, меня даже радует. Когда для нас все было так же предопределено? Прошлое смыто прочь, и это все, что имеет значение. Есть только настоящее и будущее. И будущее проходит по этому полю камней, и вот мы здесь. И, как знаешь, собрать больше всего сил удается только тогда, когда нет обратного пути, когда двигаться можно только вперед.
И они двинулись вперед. Но уверенность Мишеля существенно поубавилась, когда вторая машина свалилась в дыру, скрытую под грудой валунов. Приложив некоторые усилия, они сумели открыть передний шлюз и вытащить Касэя, Майю, Фрэнка и Надю. Но достать машину было совершенно невозможно, не имея ни подъемника, ни рычага. Поэтому они взяли оттуда столько припасов, сколько сумели вместить в головную машину, и поехали дальше, ввосьмером в одном марсоходе.
Когда обвалы остались позади, ехать стало легче. Они спустились по каньонной трассе в Мелас, где увидели, что дорога была построена довольно близко к южной стене, и, поскольку это был весьма широкий каньон, потопу открывалось здесь много места и он несколько склонялся к северу. Звук до сих пор стоял такой же, как если бы воздухосборники работали на полной мощности прямо у них за дверьми, но дорога проходила гораздо выше и южнее наводнения, над которым все так же поднималась завеса морозного пара, заполнявшая весь каньон, заслоняя им вид на север.
Пару ночей они продвигались без особых трудностей, пока не достигли отрога Женева, торчащего из гигантской южной стены почти у самого края наводнения. Здесь официальная трасса объединялась с тем, что теперь стало направлением потопа, и им необходимо было найти путь, пролегающий где-нибудь выше. Препятствия в виде валунов, которые встречались им на нижних склонах отрога, давались марсоходу с трудом. Однажды они чуть не въехали в нависающий круглый камень, и Майя закричала на Мишеля, обвиняя его в неосторожности. Она сама села за руль, тогда как Мишель, Касэй и Надя выбрались наружу в прогулочниках. Они, поддев камень, убрали его с пути, а потом пошли вперед, чтобы разведать путь.
Фрэнк и Саймон помогали Майе высматривать помехи, пока она вела машину. Сакс все так же не отрывался от своего экрана. Фрэнк время от времени включал телевизор и искал сигналы, пытаясь разобрать новости по редким однотонным голосам, которые улавливало радио. На самом гребне отрога Женева, следуя по невероятно тонкой асфальтированной нити Трансканьонного шоссе, они оказались достаточно далеко от южной стены и смогли получить сигнал, из чего было ясно, что никакой глобальной бури не было. И действительно — некоторые дни скорее можно было счесть неясными, чем застланными пылью. Сакс заверил, что это заслуга сравнительного успеха противопыльных мероприятий, которые проводились после Великой бури, но никто его не поддержал. Фрэнк заметил, что мгла, замутившая воздух, скорее помогала, проясняя слабые радиосигналы. Сакс объяснил это стохастическим резонансом. Такой феномен казался нелогичным, и Фрэнк расспросил Сакса о нем. Поняв суть, он невесело рассмеялся.
— Может, вся эмиграция тоже была стохастическим резонансом, который усилил слабый сигнал революции.
— Не думаю, что есть смысл строить аналогии между физическим и социальным миром, — серьезно возразил Сакс.
— Заткнись, Сакс. Возвращайся в свою виртуальную реальность.
Фрэнк все еще злился; горечь выходила из него, как морозный пар, поднимавшийся над жижей. Он заваливал Мишеля вопросами о тайной колонии, вспышки любопытства случались у него по два-три раза в день. Энн была счастлива, что не окажется на месте Хироко, когда та встретится с Фрэнком. Мишель отвечал на его изобличительные вопросы спокойно, не обращая внимания на саркастические нотки и яростный блеск в глазах Чалмерса. От попыток Майи охладить его Фрэнк лишь сильнее злился, но она не отступала. Энн была впечатлена ее настойчивостью, невосприимчивостью к грубым отмашкам Фрэнка. Этой стороны Майи Энн никогда не знала — та была самым непостоянным человеком из ее окружения. Но не сейчас, когда так накалялись страсти.
Наконец они обогнули отрог Женеву и вернулись на уступ, проходивший под южным откосом. Путь на запад часто преграждали обвалы, но у путешественников всегда оставалось место, чтобы обойти их по левую сторону. Продвигались они довольно быстро.
Затем достигли восточного края Меласа. Здесь величайший из каньонов сужался и спускался на несколько сотен метров к двум параллельным каньонам Копрат, разделенным узким плато. Южный Копрат заканчивался тупиком, упираясь в поперечную скалу примерно в 250 километрах; Северный же соединялся с нижними каньонами на востоке, и по одному из них они собирались ехать дальше. Северный Копрат был самым длинным односегментным участком в системе Маринер; Мишель называл его Ла-Маншем, и, подобно этому каналу, он сужался ближе к востоку, пока не достигал шестидесятой долготы, где превращался в гигантское ущелье с крутыми утесами высотой в четыре километра, глядящими друг на друга через проход в каких-то двадцать пять километров. Мишель называл это ущелье Дуврским проливом[87] здесь даже стены утесов были белесыми.
Так они и ехали по Северному Копрату, и утесы все сильнее смыкались над ними с каждым днем. Наводнение затопило дно каньона почти по всей ширине, а течение его было таким стремительным, что лед на его поверхности разламывался на небольшие льдины, которые разлетались, сталкиваясь со стоячими волнами, и каскадами обрушивались обратно, — неистовый белый поток с силой сотни Амазонок и усеянный айсбергами. Все, что лежало на дне каньона, вырывалось, уносилось со своих мест и устремлялось порывами воды, красной, словно пульсирующая ржавая кровь, словно планета истекала ею до смерти. Шум стоял невероятный, такой непрерывный и всепоглощающий, что притуплял мысли и делал разговоры почти невозможными: им приходилось кричать во всю силу своих легких, и они быстро сократили свое общение до необходимого минимума.
Но затем возникла острая необходимость покричать, когда они, подобравшись к Дуврскому проливу, обнаружили, что дно каньона почти полностью занято наводнением. Их уступ под южной стеной ущелья достигал не более двух километров в ширину и сужался с каждой минутой. Казалось, весь уступ мог оторваться в мгновение ока. Майя кричала, что ехать дальше слишком опасно и нужно вернуться назад. Если они сделают круг и поднимутся к тупику Южного Копрата, кричала она, если им удастся выбраться на плато, что начиналось выше, то они смогут обойти низины Копрата и достичь Золотого Рога.
Мишель упрямо кричал, что нужно ехать дальше по уступу.
— Если поторопимся, то все получится! Мы должны попробовать! — А когда Майя продолжила возражать, настойчиво добавил: — Конец Южного Сопрата слишком крутой! На машине там никак не подняться — там такой же утес, как вот эти. И у нас не так много припасов, чтобы прибавлять столько лишних дней пути! Мы не можем вернуться!
Ответом ему был лишь безумный рев наводнения.
Они сидели в машине, каждый думал о своем, отдаленные этим ревом друг от друга так, словно между ними были многие километры. Энн обнаружила в себе желание, чтобы уступ ушел из-под их колес или чтобы обрушился кусок южной стены, тем самым положив конец их нерешительности и этому отвратительному, сводящему с ума шуму.
Они продвигались дальше. Фрэнк, Майя, Саймон и Надя стояли за спинами Мишеля и Касэя, следя за дорогой. Сакс сидел перед своим экраном, растянувшись, как кот, близоруко уставившись на изображение потопа. Поверхность ненадолго замерла, застыла, а потом взрывоподобный шум затих до интенсивного низкого гула.
