— Теперь можно лучше глубину промерить, — Дрюпин опустился на колени и осторожно посветил в трубу фонариком.

— Широкая? — спросила я.

— Да, нормальная вроде, сантиметров пятьдесят. Зачем такая…

— Вот и хорошо.

Я сбросила рюкзак и отодвинула Дрюпина в сторону.

— Ты хочешь туда… пролезть? — потрясенно спросил Дрюпин.

— Нет, я особо не хочу, могу уступить тебе.

— Да ну, что ты, я не смогу, — отмахнулся Дрюпин. — Труба там узкая, я застряну сразу, у меня плечи…

Дрюпин повел плечами. Хотела я ему сказать, что плечами он, если уж совсем честно, обижен, но не стала.

— Может, это… — он покачал головой. — Не стоит все таки?

— Надо посмотреть, что там, — сказала я. — Вдруг что полезное.

— Не знаю…

Дрюпин с сомнением поглядел вниз.

— Надо проверить. Оружие можем найти, взрывчатку.

Дрюпин кивнул.

— Хочешь, вместе полезли.

— Я тебя лучше тут подстрахую, — сказал Дрюпин. — Так надежнее, наверное…

— Как знаешь. Решетку то снять сможешь?

Дрюпин засунул руку в прутья, долго щупал.

— Плоскогубцы нужны…

С плоскогубцами дело пошло, Дрюпин скривился, засунул руку почти до плеча, стал пыхтеть и через минуту достал гайку.

— Туго закручено, — сообщил Дрюпин. — Все пальцы обломал.

— Давай, крути, — велела я.

Через полчаса Дрюпин справился с гайками, выстроил из них пирамидку.

— Не нравятся мне эти гайки, — сказал Дрюпин. — Не нравятся.

— Гайки как гайки…

— Зачем прикручивать гайками слив? — спросил Дрюпин. — Обычно делают не так…

— Не капай на мозг, он у меня и так со вчера распухший.

Я села на край лаза. Конечно, не очень широко, но в принципе пролезть можно. Можно даже вернуться пятясь, главное, чтобы поворотов крутых не было.

Дрюпин принялся меня экипировать. Достал из рюкзака катушку со шнуром, сказал:

— Тут сто пятьдесят метров. Каждые пять минут я буду дергать. А ты мне отвечай: один раз — все хорошо, два раза — проблемы.

— А три раза?

Дрюпин не ответил, достал фонарь, тоже светодиодный, тоже самодельный.

— Здесь часа на два, — пояснил он. — Водонепроницаемый.

— Понятно, — я взяла фонарь и почти уже сунулась в трубу, но Дрюпин удержал.

— Погоди, — схватил меня за рукав.

— Что еще?

Дрюпин вздохнул и достал из рюкзака мячик. Я сразу догадалась, что это не просто мячик, а, судя по той осторожности, с которой Дрюпин с ним обращался, бомба.

— Это туннельная бомба, — сообщил Дрюпин. — Очень полезная штука… наверное…

— Дрюпин, ты что? Какие взрывы в трубе?

— Там не взрыв, — помотал головой Дрюпин. — Там особая конструкция, я еще раньше разрабатывал. Дергаешь там сбоку — и через три секунды она вспенивается и перегораживает коридор.

— Зачем? — не поняла я.

— Это на всякий случай, для ведения боя в закрытом пространстве. Конечно, это не боевой вариант, но что мог… Это если тебя кто то преследует, то ты подрываешь бомбу — и стена. Не бетон, само собой, но без болгарки не прорезаться.

— Кто меня будет преследовать?

Дрюпин пожал плечами.

Вообще, правильно. Я взяла бомбу, закинула в рюкзак.

— Ладно, — сказала. — А ты тут тоже времени зря не теряй, разбери чего нибудь, геликоптер какой построй.

— Построю…

Дрюпин снова схватил меня за руку, сделал проникновенное лицо. Что то он сентиментален делается, подумала я, и полезла в трубу головой вперед.

Труба была сухая, и я этому порадовалась, ползти в какой нибудь плесени или другой дряни не хотелось. Кроме того, труба оказалась достаточно просторной, наверное, при желании можно было подняться на колени.

Я не очень хорошо ползаю по трубам, тут нужна, прежде всего, практика, хотя дело это совсем нехитрое. Пробиралась я неспешно, разматывала шнур, глядела перед собой, толкала фонарик. На всякий опасный случай держала шокер наготове — почему то мне представлялось, что вот вдруг из тьмы, ползущей передо мной, сейчас выскочит… Что нибудь. Такое.

От этого было довольно неприятно.

Труба продолжалась довольно однообразная, гладкая, ни стыков, ни ржавчины, катушка разматывалась и разматывалась, я проползла метров примерно пятьдесят, и конца трубы не предвиделось. Ничего, терпения у меня запасено.

— Эй! — позвал издалека Дрюпин. — Сирень, ты как?

— Бывало лучше, — ответила я и ускорилась.

Шнура на катушке становилось все меньше и меньше, метров, наверное, пятьдесят осталось, я решила немного отдохнуть. Перевернулась на спину.

Тишина.

Вязкая, как воздух, который застыл здесь давным–давно.

Почему нельзя жить нормально? Как все люди? Я даже стряпать не умею. И танцевать. Много чего.

Зато стрелять умею.

Только не из чего.

Перевернулась на живот и отправилась дальше. Через двадцать метров шнур кончился. Он натянулся. Дрюпин тут же принялся дергать, я дернула один раз, все в порядке.

Надо двигаться дальше. Без шнура было не очень приятно ползти, я оставила катушку и полезла без нее.

Через десять метров наткнулась на кость. Нечеловеческую, скорее всего, собачью. Кость была не обглодана, аккуратная такая кость, белая, давно тут валяется. Судя по всему, я приближалась к цели. И по мере приближения к этой цели меня начинали охватывать…

Не то чтобы сомнения, просто…

Я решила, что лишние мысли мне совсем ни к чему, отодвинула кость, выдохнула и увидела свет. Его было довольно сложно рассмотреть за светом дрюпинского фонаря, но я увидела.

Потому что это был красный цвет.

Я выключила фонарь.

Красный свет пробирался в трубу сверху, бледными бордовыми лучами, в которых поблескивала мелкая серебристая пыль.

Люк. То есть такое же отверстие, сквозь которое пробралась в трубу я, решетка, посаженная на четыре болта. И гайки. Я достала плоскогубцы, стала откручивать. Гайки шли туго, но шли. Я тоже стала прикидывать — зачем такое мощное крепление решеток, хотя, в сущности, понятно — чтобы никто по трубам не шастал.

Вывинтила, вытолкнула решетку и быстро выбралась из трубы.

Помещение размером с наш склад. С красным светом. Пустое. Я ожидала другого, не пустоты. С чего здесь пустота? Помещение огромное…

Скорее всего, не успели заполнить. Сюда должны были свезти еще какое нибудь ванхолловское добро, раритетные пни, самолеты его любимые, золотые подводные лодки, не знаю, что тут должно было быть. А ничего не было.

— Привет, — сказала я.

Ответило эхо, и мне показалось, что красный свет колыхнулся. То есть колыхнулась, конечно, пыль, но почудилось, что красный свет шевельнулся как живой.

Решила проверить. Обойти зал по периметру, посмотреть. Если зал такой же, как наш склад, то в конце должен быть выход. Я направилась вдоль стены. Под потолком подрагивали с неприятным жужжанием лампы, иногда искрили. Я продвигалась медленно, стараясь смотреть под ноги, мало ли что?

По мере продвижения к середине я начала ощущать беспокойство. Не знаю, чем оно было вызвано, наверное, слишком пустым пространством. Мне все время казалось, что сейчас, вот сейчас, в следующую секунду случится что то, конечно же, страшное.

И оно случилось.

Я увидела стул.

Он стоял посреди зала, я почему то его не заметила, обычный деревянный стул, ровнехонько в центре зала.

Я остановилась. Стул мне не нравился, зачем тут стул…

В следующую секунду я уже шагала к нему.

Я давно заметила, меня тянет к опасности. Наверное, во мне есть что то от мыши, которая не может не пройти мимо притаившейся кобры.

Стул как стул, деревянный, в спинке одна перекладина выломана, кажется. Шаги мои звучали гулко, как в соборе, в готическом. Я никогда не бывала в соборах, ни в готических, ни вообще в каких, но откуда то знаю, как звучат в них шаги. Как чувствуется в них воздух, как Бог разговаривает там с человеком.

А тут стул.

Я подошла вплотную, протянула руку, потрогала гладкую полировку спинки.

Стул как стул, чего я так разволновалась? Нет, Дрюпин определенно прав — это нервы, пришло время, когда Дрюпин прав почти без перерыва, не очень время.