Что она чувствовала четко? Запах его слез.

И это был шок. Да, ей провели операцию на открытом сердце, но, да ладно, Пэйтон был вечным балагуром, озорником, который насмехался над всем и вся. Даже дыхание смерти неспособно было отрезвить его… по крайней мере, она бы никогда не подумала…

Я не люблю ее.

Это не имеет никакого значения, сказала она себе.

Дверь распахнулась, и в палату зашел доктор Манелло; мужчина сменил хирургическую форму на спортивный костюм, подмышкой он держал бутылку воды, а в руке висели наушники.

— Мы проснулись. — Человек улыбнулся. — Ты лучше, чем я ожидал.

— Я боец, — выдохнула она голосом, хриплым, как наждачная бумага.

Господи, ей была ненавистна эта слабость в голосе.

Доктор Манелло подошел к кровати и поздоровался с Пэйтоном, ударив костяшками по предложенному кулаку. Потом он склонился над изголовьем койки.

— Да, и будучи солдатом, ты идешь верной дорогой. У тебя дважды останавливалось сердце на моем столе, что, честно говоря, выбесило меня до чертиков. Но это было небезосновательно. А в какой-то момент я почти поверил, что потеряю тебя… но ты вернулась. Видимо, решила, что у тебя остались на Земле незавершенные дела… в общем, твое шестикамерное сердце продолжило биться для нас. И даже протянуло достаточно долго, чтобы я смог зашить дыру.

— Может, все дело в том, что мой хирург… — она сделала глубокий вдох, — талант? В смысле, талантливый.

— Да нет, я просто механик в халате вместо рабочего комбинезона.

Разумеется, он лгал. Когда она только пришла в себя, то услышала Вишеса. Брат говорил, что на такое были способны всего два хирурга — Док Джейн и доктор Манелло. Особенно с учетом того, что у них не было аппарата кровообращения в скорой.

Чем бы он ни являлся.

— Значит так, план следующий. — Доктор Манелло сделал то, что должен сделать врач: просмотрел информацию на расставленных вокруг койки мониторах так, словно в своей голове обновлял информацию в ее карточке. — Ты останешься здесь на следующие двое суток. И не смей мне тут ныть, что это безумно долго, рассказывать про изумительные регенерирующие способности твоей расы и том, как сильно хочешь домой после заката. — Мужчина вскинул руку, когда она только открыла рот. — Нет, это не подлежит обсуждению. Через двенадцать часов я хочу, чтобы ты встала и прошлась по коридору. До выхода и назад, каждые два-три часа…

— Хотела… вернуться в дело… через двое суток.

Доктор Манелло бросил на нее ты-издеваешься-взгляд.

— После операции на открытом сердце? Ну да, конечно.

— Кормление? Я могу… питаться больше.

— Это поможет, безусловно. Но знаешь, что будет еще лучше? — Он посмотрел в потолок и восхищенно произнес: — Оставаться, мать твою, в койке.

— Я быстрее исцеляюсь… если питаюсь.

— К чему спешка? Никто из вас завтра все равно не выйдет на поле. — Хирург внезапно закрыл рот, словно выдал информацию, не предназначенную для разглашения. — Так или иначе, расслабляйся, лопай шоколадный пудинг, чтобы успокоить горло, раздраженное после интубации, а мы посмотрим, какими темпами ты пойдешь на поправку.

— И кормление.

— Да, да, конечно, возьми столько вен, сколько захочешь. Но даже если ты превратишься в Френка Ланджелла[37], я выпишу тебя, когда буду, черт возьми, готов.

— Ты всегда… ругаешься на своих пациентов?

— Только на тех, кто мне нравится.

— Повезло же… мне. — Но она улыбнулась. — Я уже… говорила… спасибо.

— Ты же не разревешься при этом, как девчонка? Потому что, без обид, я плачу при виде слез, и мне же лучше не появляться в качалке с зареванной рожей.

— Я никогда не плачу.

— Ну, а я тебе скажу, что у тебя большое сердце. Я видел его своими глазами. — Доктор Манелло положил руку на ее ногу и слегка сжал. — Если что-то понадобится, жми на кнопку вызова. Элена за соседней дверью. Я следующий час тренируюсь, потом буду спать в конце коридора на случай, если откроется рана. Но это маловероятно.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — ответил хирург. — Я люблю добиваться положительного результата. И давай остальная часть выздоровления пройдет в таком же темпе, хорошо?

— Да, доктор.

— Хорошая девочка. — Он улыбнулся. — В смысле, крутая чувиха.

Когда ее хирург направился к двери, Ново призналась себе, что мужчина прав. Слишком самонадеянно с ее стороны считать, что она сможет сражаться через два дня. Боль в груди была невыносимой, она чувствовала ее зубами и кончиками пальцев ног, несмотря на все принимаемые лекарства. Черта с два она утихнет к следующей ночи.

Ново посмотрела на Пэйтона. Он сидел на стуле так, словно был готов в любой момент подскочить, торс подался вперед, руки уперлись в бедра, будто он, опираясь на них, собирался встать.

— Что? — спросила она. — Ты выглядишь… так, словно хочешь… выйти к классной доске.

— Шоколадный пудинг.

Ново попыталась сделать глубокий вдох, но в итоге просто просипела:

— Что..?

— Он сказал, что тебе надо есть его для горла. Я принесу пудинг.

— Нет. — На самом деле, чем больше Ново думала о еде, тем сильнее ее тошнило. — О, нет. Желудок… нет.

— Я просто хочу помочь чем-нибудь.

Она какое-то время смотрела на него. Во всех значимых смыслах, Пэйтон воплощал в себе все, что она презирала в мужчинах, глимеровское дерьмо в — как бы ей не хотелось отрицать — привлекательной упаковке.

Вообще-то, ее сестра любит таких типов.

Хорошо, что Софи никогда не встретится с ним. Иначе Оскар на своем опыте узнает, каково это — когда твой любимый относится к тебе как к айФону пятой модели, когда на рынок уже вышел X.

На самом деле, заманчивая фантазия…

В чем там вопрос? Боже, мысли путались. А, точно… Пэйтон — это все, что она ненавидела в богатеньких высокородных типах, которые считали себя лучше всех остальных… но кое-что во всем этом работало в ее пользу.

Его кровь была чертовски чистой, буквально полезной с медицинской точки зрения.

— Что я могу сделать? — спросил Пэйтон. — Если ответ «оставить тебя в покое», то я сделаю и это.

На задворках сознания раздался сигнал тревоги, тихий перезвон, указывающий, что может, только может, для нее же лучше — никогда не знать, каков он на вкус.

Хотя, да ладно, она уже усвоила свой урок по части мужчин и лишилась части себя. В прямом смысле.

Она больше не будет такой дурой… и она охренеть как хотела выбраться из больничной койки.

— Позволь… взять твою вену.

Услышав ее слова, Пэйтон округлил глаза так, будто это было последним, что он ожидал от нее услышать.

— Прошу, — сказал он, протягивая свое запястье.

Но потом сразу же убрал руку и поднес к собственным губам. На мгновение его брови напряглись, когда он прокусил кожу, а потом он протянул ей руку с двумя дырочками.

Челюсть хрустнула, когда Ново попыталась открыть рот, звук вышел весьма неприятным, и, может, причиной была интубация. Но она сразу обо всем забыла, когда первая капля крови упала на ее нижнюю губу.

Один запах мог заменить еду для ее желудка, учитывая, что она ослабела от голода, все тело пробудилось… нет, ни хрена. Она словно приняла дозу кокаина. А потом она вытянула язык и слизнула ее…

Смутно она осознавала, что застонала, а ее глаза закатились… и не потому, что она умирала. О, нет, она внезапно ощутила себя невероятно живой. Его вкус. Ее подкинуло от его вкуса, как от разряда тока, вспышка, пронзившая ее грудь, запустила систему кровообращения.

— Возьми из меня, — сказал Пэйтон словно с большого расстояния. — Возьми все…

Когда он опустил свою руку, Ново прижалась к его вене. Первые пара глотков были неуклюжими… но она быстро исправилась. И вскоре она уже делала большие глотки, казалось, что ее не кормили десятилетиями.

Срань… Господня… она никогда не пробовала ничего подобного. Крэйг и Бун вызвались, когда она периодически приходила в сознание и снова отключалась. А еще ранее? Она питалась от таких же гражданских, как и она. Но Пэйтон по сравнению с ними — как высококачественный бензин на фоне скидочного топлива, его кровь опалила пищевод, отчего на ее коже выступил пот… и тут же завыла окружающая ее аппаратура, ведь сердце стучало как бешеное под зашитой грудиной.