— Тебе не понравится мой ответ, — услышал он свой гортанный голос.

— Не делай мне одолжений.

— Хорошо. Я хочу, чтобы ты взяла мою вену. Я хочу, чтобы твой рот был везде, по всему моему телу, где я только захочу. И я знаю точно, ты позволишь мне трахнуть себя, и чтобы ты понимала, все это время я буду мысленно между твоих ног. Так достаточно честно для тебя? Все еще хочешь, чтобы я вошел в… твою комнату?

Он преднамеренно сохранил двойной смысл — потому что был полным придурком. И он так сильно хотел ее, что съехал с катушек.

Ново молчала, и он опустил голову, желая дать себе хорошего пинка. Тоже мне, поддержал, называется…

— Да, — сказала она хрипло. — Я все еще хочу, чтобы ты пришел.

Долбаное кровяное давление, Бэтмен.

— На этот раз… — Он обнажил свои клыки, верхняя губа дернулась вверх. — Я хочу, чтобы твои клыки были во мне, я хочу боль и экстаз. И я хочу, чтобы ты пила из моего горла.

— Что-нибудь еще?

О да, эти два слова, которые Ново произнесла, так эротично растягивая, были сексуальнее фактического секса за весь последний год.

— Позволь мне войти в тебя, Ново. Тебе не надо ничего объяснять или повторять, но мне просто нужно знать, каково это — кончить внутри твоего тела.

— Ты признаешь свою слабость.

— Я просто говорю правду.

— С чего вдруг начал именно сейчас?

Он покачал головой.

— Когда я лгал тебе?

Последовала пауза.

— Когда дело касается Пэрадайз, ты лжешь сам себе.

О, нет, подумал он. Этот разговор свернул не в то русло, в направлении, которое ему было совершенно не нужно.

— Я не влюблен в нее.

— Ты доказываешь мою теорию о твоей лжи. Помнишь прошлую ночь в том переулке? Не притворяйся, что ты не вел себя как связанный мужчина, забывая о своих и чужих интересах, защищая женщину, которую считаешь своей.

— Мы зачем сейчас об этом разговариваем?

— Я не знаю, на самом деле.

Наступила тишина, и, прежде чем она смогла передумать, Пэйтон сказал:

— Я приеду, как только смогу. Мне просто нужно закончить этот ужин с отцом. Если бы я мог, то ушел бы прямо сейчас, но мой отец и все, что его касается, — по жизни одна большая проблема.

В трубке раздался смех.

— Раздражение в твоем голосе, наверное, единственная общая черта у нас двоих.

— Тоже семейные проблемы?

— Не представляешь какие.

— Расскажи мне.

Последовала долгая пауза.

— Я думала, ты ужинаешь со своим отцом. Почему ты тогда сейчас говоришь со мной по телефону?

— Спрятался в ванной. И ты даешь мне повод задержаться здесь подольше.

На этот раз смех Ново прозвучал потрясающе естественно, и он осознал, что никогда раньше не слышал ее так.

Пэйтон поднял руку к груди и вдруг понял, что словно пытается унять внутреннюю боль.

— Да ладно, — сказал он. — Давай, поговори со мной. Это будет твой самый гуманный поступок за ночь. Удержи меня здесь еще немного.

Выдох был долгим и медленным.

— Приходи, когда сможешь. Не спеши. Пока.

Когда соединение прервалось, Пэйтон снова посмотрел на свое отражение в зеркале. Несмотря на то, что он точно знал адрес дома, в котором сейчас находился, почтовый индекс, улицу и номер… несмотря на то, что он побывал в большинстве комнат особняка, всю свою жизнь… он чувствовал себя совершенно потерянным.

И так было многие годы.

Закрыв глаза, он увидел Пэрадайз, ее светлые волосы, прекрасное лицо и лучезарную улыбку. Вспомнил ее смех в телефонной трубке, ее горести и печали. Услышал ее голос и акцент, согласные и гласные.

Все эти телефонные звонки, за все то время, изо дня в день, когда набеги заставили их прятаться в убежищах вдали от Колдвелла.

На самом деле он влюбился в ее постоянство. Ее надежность. Ее «всегда-рядом-когда-ему-нужно» и ее доброту… но еще больше в тот факт, что она никогда, ни при каких обстоятельствах не осуждала его. Он рассказывал ей о вещах, которые заставляли его чувствовать себя жалким, о том, что пугало его. Говорил о кошмарах и демонах в своей голове. О ненависти своего отца к нему и отстранённости матери, о своем пристрастии к наркотикам и алкоголю, к вампиршам и человеческим женщинам.

И все же она была на его стороне. Она не думала о нем плохо, несмотря на всю его грязь.

К слову о семейных проблемах. Он никогда не чувствовал такую поддержку от родных или Глимеры. Всегда хранил свои секреты при себе, и не потому, что они были странными, шокирующими или извращенными, а потому, что некому было довериться. Всем плевать. Никто не принимал его таким, какой он есть, и не прощал ему его несовершенства.

Вот почему он любил ее.

По сути, дело не в самой Пэрадайз.

Скорее в том, в чем он нуждался.

Какое-то время Пэрадайз была яркой краской на полотнах его существования, компасом в кармане, выключателем, который он мог нажать, когда хотел света в кромешной тьме. Ее добрый характер спасал его, хотя, в действительности, он тут не при чем, она помогла бы любому, в этом ее суть.

Пэрадайз никогда не привлекала его в сексуальном плане.

Пэрадайз никогда не была для него такой, как Ново. Ново — это пылающий костер, в который ему хотелось прыгнуть. В костюме покорителя огня с переносным бензобаком на спине.

Нет, он пялился на Пэрадайз, потому что оплакивал потерю этой тесной связи, из-за чего он снова вернулся в мир позолоченных рамок, фальшивых улыбок и отсутствия привязанностей.

Порой благодарность легко принять за любовь. Эти чувства были очень теплыми и непреходящими. Но первое больше о дружбе, а второе же… совсем другое дело.

И по какой-то причине он почувствовал мощную нужду объяснить все это Ново.

Отвернувшись, Пэйтон потянулся к двери. Он уже собирался выйти, как в эту секунду…

Пэйтон отпрыгнул.

— Оу.

— Прости, — тихо сказала Ромина.

Молодая женщина была бледна, ее трясло, когда она стояла перед ним и словно в паранойе все время оборачивалась, как мышь, убегающая от кота.

— Мне нужно переговорить с тобой наедине. — Она вцепилась в него взглядом. — У нас мало времени.

Глава 17

Сэкстон закрыл дверь, чувствуя слабое сопротивление панели.

«О, как же ты красив», подумал он, заметив румянец Рана и его опущенный взгляд. Несмотря на огромную силу, заключенную в этом теле, в нем чувствовалась некая уязвимость, из-за которой хотелось предложить мужчине безопасную гавань. С другой стороны, такие люди всегда были слабым местом Сэкстона.

— Прости меня, — прошептал Ран.

— За что? — Сделав вдох, Сэкстон задержал в своих легких его восхитительный запах. — Почему ты извиняешься?

— Я не знаю.

— Нет ничего страшного в том, что я нравлюсь тебе. Абсолютно. Посмотри на меня. Давай… подними глаза.

Казалось, прошла вечность, прежде чем этот сияющий взгляд встретился с его.

— Я не знаю, что делать, — прошептал Ран. Вот только его взгляд не сходил с губ Сэкстона.

«О, нет», — подумал Сэкстон. «Все ты знаешь».

Но это было не в природе Рана — брать все в свои руки. К счастью, Сэкстон знал, как это исправить.

— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал, — тихо произнес он. — Просто чтобы узнать, каково это. Чтобы больше не задаваться этим вопросом.

Все это не вызывало сомнений. Ответом на эти вопросы послужило сексуальное напряжение, что мгновенно возникло между ними, словно стена огня, которая обещала растопить их тела… и, возможно, души.

Только вот Ран посмотрел в сторону двери.

Сэкстон вздохнул.

— Никто не узнает. Я обещаю.

Печально, что пришлось убеждать в этом мужчину, словно они собирались сделать что-то грязное, что заставит других изменить свое мнение о них или заставит их чувствовать себя хуже, чем они есть… но не было причин для наивности. Подавляющее большинство гражданских, вроде Рана, имели гораздо более консервативные взгляды на подобные вещи, нежели аристократы. Глимере была присуща толерантность другого типа, если, конечно, ты собирался связать себя узами брака с особой женского пола, зачать пару наследников и никогда не заявлять открыто о своих пристрастиях.