Принимая его в свою жизнь, она хотела, чтобы он когда-нибудь побывал там вместе с ней. Это не просто часть ее… Долгое время оно задавало тон ее жизни.

Ново прокралась на цыпочках в туалет, закрылась, сделала все, что планировала, потом помыла и высушила руки. Посмотрев на свое отражение в зеркале, она удивилась, что осталась прежней. Хотя, можно подумать, что внутренние преобразования могли изменить цвет глаз, волос, поменять стиль.

Но да, это по-прежнему она.

В этом и суть, не так ли? После выкидыша в ней словно уживались две стороны, одна хранила все, что случилось: боль потери и связанное с ней горе; вторая — все остальное. Последняя — отвечала за жизненные процессы и перемещение по миру. Первая — была затаенной сущностью, что преследовала ее по пятам постоянно. И она защищала обе стороны возведёнными стенами.

Без вариантов: либо она удерживает все противоречия под контролем, либо она бы просто распалась на части и не смогла нормально существовать.

Пока она, рыдая, рассказывала Пэйтону свою историю, обе ее половинки почти соединились. Она не знала, как это объяснить.

Да и кто бы мог, черт возьми.

— Увидимся на учебе, — сказала она Пэйтону, вернувшись в спальню и надев ботинки.

Он снова пробормотал что-то во сне, а затем почти сразу проснулся, чтобы сосредоточить на ней взгляд:

— На учебе? Увидимся на учебе?

— Да, на учебе.

Когда она наклонилась и поцеловала его, у нее появилось желание сказать «Я люблю тебя»… импульс был настолько силен, что она почти произнесла слова вслух.

В конце концов, она остановила себя и сказала:

— Мне уже не терпится.

— И мне.

— Спи дальше. У тебя целый час, может быть, чуть больше, прежде чем придется вставать.

— Жаль, что тебе надо уйти.

— И мне, — повторила она его слова.

В дверях она взглянула на него. Он закрыл глаза и глубоко, медленно вздохнул, как будто в его мире воцарился полный порядке.

Она чувствовала то же самое.

Выйдя в холл, Ново направилась к лестнице, ее мысли путались, но в голове было по странному ясно. Случилось столько всего, чего она никак не ожидала — ни от него, ни от себя…

Когда она подошла к лестнице, то поняла, что сделала ошибку. Отвлекаясь, она ушла не прямо, а влево, и оказалась не у служебной лестницы, а у главной.

— И кто, позволь спросить, ты такая?

Она обернулась. Эти слова сказал мужчина, одетый в костюм-тройку, и он был мрачнее тучи. У него были редкие волосы, такого же цвета, как у Пэйтона, и аристократические черты лица, которые можно было бы назвать красивыми, если бы не тонна презрения.

— Ну? — потребовал он, подойдя к ней. — Отвечай, уж будь так любезна.

В непосредственной близи она решила… нет, отец Пэйтона был не таким красивым, каким казался на расстоянии.

— Я подруга вашего сына.

— Подруга. Сына. Что ж. Он оплатил твои услуги, или ты планировала украсть серебро на выходе?

— Прошу прощения?

— Ты слышала, что я сказал.

— Я — не шлюха, — огрызнулась она.

— О, прости, — протянул он. — Значит, ты провела с ним день бесплатно? Видимо, ты надеешься стать его шеллан, но позволь мне пресечь твои стремления. На этой неделе он будет обручен с женщиной из достойного рода, поэтому я ужасно сожалею, дорогая, но с тобой у него будущего нет.

— Обручен? — прошептала она. — Что вы…

— Он дал свое согласие и уже виделся с ней. И не думай, что для тебя найдется роль любовницы на стороне, я должен тебя разуверить в этом убеждении. Иди и торгуй своими прелестями в другом месте. Вон. Доброй ночи.

Ново отшатнулась, смысл слов плохо доходил до нее.

— Не туда, — рявкнул мужчина. — Ты не заслужила уйти через парадный вход. Твое место на выходе с черной лестницы…

Ново повернулась и побежала по длинному красно-золотому ковру, ее ноги перепрыгивали ступени, а отец Пэйтона продолжал что-то кричать ей вслед. У парадной двери она долго возилась с запирающим механизмом, вырвавшись на свободу в тот момент, когда слуга выскочил откуда-то.

Оказавшись на холоде, она поскользнулась и упала в снег. Поднялась и продолжила бежать по газону, оставляя следы на нетронутом снегу.

Ее сердце колотилось, а мысли в голове плавали. В основном Ново осознавала, что снова оказалась в царстве боли, временная передышка закончилась… она лишь на мгновенье выплыла на поверхность, чтобы глотнуть немного воздуха, и вот, она снова погружается на дно.

Но она не заплакала.

Это холод спровоцировал слезы. Виноват холод, он один.

Сэкстон опаздывал на работу. Он бежал вверх по лестнице цокольного этажа фермы, на ходу натягивая пиджак и одновременно застегивая пуговицы на рубашке. Но все шло не так как надо, эффективность стремилась к нулю из-за попытки сделать два дела сразу.

— У меня твой тост! — крикнул Ран, стоя у раковины. — И я налил кофе в твою кружку!

Сэкстон остановился. Парень был абсолютно обнажен, и все, о чем Сэкстон мог думать сейчас — как он внимательно изучил этот… вид сзади… к своему очень большому удовольствию дважды в течение дня. Нет, трижды, включая тот, что в душе. Это и послужило причиной его опоздания.

— И как, по-твоему, я должен покинуть дом, пока ты расхаживаешь в таком виде?

Ран, всегда следовавший правилам, на этот раз решил не флиртовать.

— Эй, давай, ты же опоздаешь! И я не хочу быть виновным в этом.

Сэкстон мог бы пошутить по этому поводу, но его отношение и чувства были настолько серьезными, что такое легкомыслие казалось бы совершенно не к месту, независимо от намерения.

— Пообещай мне, что когда я вернусь, ты будешь одет точно так же.

— Сэкстон, ешь.

К нему подтолкнули тарелку и пихнули под нос кружку, а он просто стоял в наполовину застегнутой рубашке и в пиджаке наперекосяк.

И, кстати, какое прекрасное слово… «наперекосяк». Звучит отлично и прекрасно описывает беспорядок.

— Сэкстон…

— Обещай.

— Хорошо! Я буду голым, как ты просишь.

— Благодарю покорно. — Он слегка поклонился и быстро привел одежду в порядок. — И я жду нашего воссоединения, затаив дыхание.

— Я буду здесь, — улыбнулся Ран. — Сегодня я работаю в подвале.

— Благодаря тебе это место будет как новое к моменту нашего отъезда.

— Таков план.

Сэкстон замолчал.

— Я люблю тебя.

Поцелуй, что подарил ему Ран, напоминал дыхание, он был легким и жизненно необходимым.

— Я тоже тебя люблю, — сказал мужчина. — Ступай… Подожди, пальто возьми, оно там, на столе!

— Оно мне не нужно. У меня есть ты, чтобы согреться.

Спустя несколько минут Сэкстон дематериализовался… и принял форму у заднего входа в Дом для Аудиенций. Сразу же, как только он вошел на кухню, то понял, что выпал из жизни. Доджены уже выставили подносы с пирожными и включили огромный кофейник, отовсюду раздавались голоса, а гражданские уже прибывали на встречи.

— Проклятье, — выдохнул он, проскользнув через откидную дверь и запрыгивая в свой кабинет, словно в бассейн.

Кофейная кружка опустилась на стол, и лишь тогда он понял, что взял с собой еще и тост на тарелке. Ее поставил туда же, тост забросил в рот, схватил папки, с которыми, слава Богу, он разобрался еще перед уходом домой…

— Роф задерживается.

Сэкстон развернулся. Блэй стоял в дверном проеме, одетый в форму для караульной службы, его одежда была неофициальной — свободная, застегнутая на молнию кофта, скрывающая под собой все виды оружия. Его рыжие волосы были еще влажными, как будто он тоже только прибыл из своего дома, а вишневое пирожное в его руке мысленно вернуло Сэкстона в те далекие воскресные вечера, когда они вместе просыпались.

Но вот что странно: появление мужчины и воспоминания о прошлом не вызывали боли. На самом деле не было даже ностальгии. Скорее перечень прозаических событий, пережитых Сэкстоном в прошлом, среди которых также была покупка нового костюма у своего портного, пирожное, которое он в последний раз ел здесь, в Доме для Аудиенций… или даже тот факт, что, да, его собственные волосы тоже были немного влажными.