Митька вздрогнул — то ли от того, что хлопнула дверь, когда Семён вышел из комнаты, то ли из-за понимания, что сегодня за обедом рыбачков отравили. И отравление было дело рук новгородских купцов, которые окончательно показали, что не выбирают средств.

На прием шли в составе пяти человек в сопровождении царских людей, специально явившихся за гостями. Купцы Ивановского сто и Митька как англичанин и виновник торжества. Вышли много заранее. Рыбачок, полагавший, что новгородцы наденут на царский прием все лучшее, немало удивился, увидев на купцах далеко не самые хорошие наряды из тех, которые они могли себе позволить. Все простенько, элегантно и со вкусом, новое — это да, как говорится — муха не сидела. Кафтаны, сапоги и портки достали из сундуков, которые везли с собой. Но на одежде купцов не было и намека на привычную роскошь. Этого же нельзя было сказать о Митьке, которого разодели с иголочки.

Шли молча, каждый был погружен в собственные думы. Все, что необходимо сказать, было сказано. Купцы выглядели крайне сосредоточенными, даже напряженными — пытались понять, отчего Государь столько тянул. Мало того что Государь так и не выделил средств сэру Гуго Уиллоби и не обустроил в столице, ведь жил он за счет новгородцев, не было никаких официальных встречающих. Кроме купцов, но то опять-таки их собственная заслуга. Ладно во время въезда в Москву, но их не было и сейчас — за новгородцами и англичанами пришли простые посыльные…

Митька отвлекал себя созерцанием видов Кремля. Здесь ему не приходилось бывать ранее, не выпускали ведь, и надо сказать, что конструкция произвела на рыбака внушительное впечатление. В пределах Кремля существовала тесная застройка, от количества зданий здесь разбегались глаза.

Кирпичный двухэтажный дворец Иоанна Великого стоял на Боровицком холме, занимая, пожалуй, самое видное расположение. Он состоял из ряда палат, таких как Набережная, Столовая, Средняя золотая, Грановитая и другие. Вот в Грановитую-то купцы и направились. Построенная дедом Царя, она использовалась, как правило, для важных торжеств, встреч и заседаний.

У входа в Грановитую палату делегацию поджидал незнакомый Митьке человек, одетый подчеркнуто богато и окруженный представительной свитой.

— Адашев, — тихо буркнул один из купцов.

Разумеется, Митька понятия не имел, что перед ним один из самых влиятельных людей Московской Руси того времени — Алексей Федорович Адашев. Тот самый Адашев, о котором рыбачок мельком слышал из разговора Семёна и Акинфия. Некогда он был самым близким другом Царя, которого Иоанн Васильевич приблизил к себе и всячески поощрял. Сейчас же его положение хоть и пошатнулось, но до краха еще было далеко.

Появление здесь Адашева могло быть хорошим знаком. Будучи окольничим, Алексей Федорович вел переговоры с иностранцами от имени Иоанна Васильевича. Именно Адашеву в свое время были поручены переговоры с ногайцами, Шиг-Алеем и Ливонией.

Алексей Федорович, завидев делегацию, приветственно раскинул руки, показывая, что рад видеть дорогих гостей. Окольничий знал Семёна лично, они даже перекинулись парочкой ничего не значащих фраз, поздоровавшись за руки и похлопав друг друга по плечам.

Он подвел делегацию новгородцев и рыбачка к залу Грановитой палаты через каменную лестницу парадного Красного крыльца и повелел ждать, оставив перед дверями, которые стерегли царские люди. Сам зашел внутрь — видимо, отправился оповестить Иоанна Васильевича о том, что англичанин прибыл.

Митька и купчики стояли в полной тишине, все слышали дыхание друг друга, напряжение витало в воздухе. Рыбачок осматривался — стены и своды здесь были великолепно расписаны. Впрочем, толком полюбоваться ими не удалось — царские люди начали обыскивать дорогих гостей. А когда отстали, не найдя ничего подозрительного, вернулся Адашев.

— Заходим быстренько, — он замахал рукой, зазывая делегацию скорее заходить. — Государь Иоанн Васильевич вас ждет.

Царские люди при этих словах расступились, открывая проход.

Первыми пошли купцы.

Митька двинулся за ними, чувствуя, как от волнения бешено колотится сердце в груди.

Иоанн Васильевич стоял посередине помещения, сложив руки перед собой и встречая входящих гостей тяжелым взглядом, от которого душа уходила в пятки. На Государе не было царского наряда с украшениями из золота, о которых говорил тот пьяный боярин. Ничего такого не имелось. Как и лишних свидетелей, особенно высокородных. Вместе с Царем стояли только вооруженные люди и еще один человек, как понял Митька, толмач.

В общем, не тот вид, который ожидал рыбачок, побледневший до крайности. Да и купцам дурно явно стало. Но они быстро спохватились. Низко поклонились. И начали со всем почтением озвучивать приветственную здравицу.

Митька же, также поклонившись, заметил — Государь выглядел крайне вымотанным, невыспавшимся. Не так-то просто управлять большим государством, здоровье надобно богатырское.

***

— И что приключилось-то, почему немец говорить не могет? — насторожился Иоанн Васильевич, внимательно рассматривая рану на лице Митьки.

— Эм-м, Иоанн Васильевич, — Семён, взявшийся держать разговор, замялся. — Поскользнулся, болезный. И лицом о угол сундука. Всех людей моих опроси, коли желаешь, все то подтвердят.

— Сладко слагаешь, — подметил Государь, хмурясь.

Митька подметил, как переглянулись мельком Адашев, стоящий у дверей, и Семён. Государь видел все и, как переглянулись эти двое, тоже видел.

Было видно, что Иоанну Васильевичу совсем не нравится услышанное. Он задумчиво огладил бороду. И спросил:

— А что с остальными купцами? Али тоже их ноги не держат?

— Что вы, живехоньки они, — спохватился Семён, у которого наконец прошел шок после встречи с самим Государем, и он начал говорить куда более уверенно, раскрепостился. — Остальные животом хворают. После обеда поплохело, вот и не смогли во двор явиться, за что сэр Уиллоби извиняется нашими устами с вашего позволения.

— Поплохело? Отчего же?

— Да пес их знает? Ели одну еду. Мы вот они — стоим пред тобой. А они животом расхворались.

Произнес.

Замолчал.

И уставился на Митьку.

Пара секунд задержки. И тот спохватился. Кивнул, вроде как подтверждая слова. Дескать, все так и было.

— Стало быть, язык наш ты понимаешь? — поинтересовался Царь.

Митька еще раз кивнул.

— А говорить покамест не можешь?

Митька тяжело вздохнул и отрицательно покачал головой, касаясь с сожалением на лице своей повязки.

— Беда, — вздохнул Царь. — А добре ли язык наш понимаешь?

— Добре, — ответил за него Семён. — Сэр Уиллоби неплохо по-русски изъясняется, что нам по доброте душевной показывал. Никаких толмачей не понадобилось привлекать.

— Любо, — Иоанн Васильевич искренне улыбнулся.

Митька подметил, что зубы у Царя целые, ни одного гнилого пенька, что было необычно для людей обеспеченных. Видно, сладким не баловался, да и на мучное не налегал. Хотя на самом деле — кто его знает? У иных от природы зубы такие, что только обзавидоваться.

Царь помолчал. Потом повернулся к толмачу и кивком указал тому на дверь, обозначая, что тот может быть свободен. Только сейчас Митька понял, что прежде Иоанн Васильевич не просил толмача давать для англичанина перевод — проверял, выходит, насколько правдивы слухи, что сэр Уиллоби по-русски понимает.

— Ну раз так все вышло, значит, с вами, людишки новгородские, поговорим, — заключил Великий Царь. — Если вас сэр Уиллоби с собой прихватил, значит, доверяет, а он послушает.

— Конечно, нам ведь сэр Уиллоби все как есть рассказал, на духу, — подхватил Семён. — Он может и нем, но всяко слышит, что мы говорить будем, и наши слова всяко подтвердит.

Иоанн Васильевич не счел нужным отвечать — едва заметно кивнул, показывая, что не против продолжить разговор в таком необычном формате. Не то чтобы Царь был доволен, он явно хотел поговорить с англичанином лично, а может, и с глазу на глаз, но раз уж вон как вышло, то ничего не поделаешь.