Так, история земского собора в XVII в. есть история его разрушения. Это потому, что он возник из временной потребности безгосударной земли выйти из безнарядья и безгосударья, а потом держался на временной потребности нового правительства укрепиться в земле. Новой династии и классам, на которые она опиралась, духовенству и дворянству, земский собор был нужен, пока земля не оправилась от самозванческой встряски: по мере успокоения слабела и правительственная нужда в соборе. Однако следы его деятельности были долговечнее его самого. Явившись в 1613 г. учредительным и всесословным собранием, он создал новую династию, восстановил разрушенный порядок, два года с лишком заменял правительство, готов был превратиться в постоянное учреждение, потом по временам получал законодательное значение, впрочем, ничем не укрепляемое, собирался при царе Михаиле не менее 10 раз, иногда из года в год, при царе Алексее только 5 раз, и то лишь в первые 8 лет царствования, при этом постепенно уродовался, теряя один свой орган за другим, из всесословного превращаясь в двухсословный и даже односословный, дворянский, наконец, распался на сословные совещания сведущих людей, ни разу не был созван при царе Федоре, дважды собирался наспех в кое-каком случайном составе в 1682 г., чтобы посадить на единодержавный престол рядом обоих его младших братьев, и в последний раз созван был Петром в 1698 г., чтобы судить царевну-заговорщицу Софью. Будучи не политической силой, а правительственным пособием, собор не раз выручал правительство из затруднений, оставил по себе слабый законодательный след в нескольких статьях Уложения, подержался некоторое время в политическом сознании московских торговых людей, а потом скоро был забыт, и только крепкая историческая память поморского Севера сохранила о нем смутное воспоминание, рассказывая в былине, как царь Алексей Михайлович, тот самый, который в шутку писал, что «всегда мирских речей слушают», но который, собственно, и заморил земский собор, — как этот царь с Лобного места в Москве обращался к своим подданным: «Пособите государю думу думати./ Надо думать крепка дума, не продумати».

Земский выборный собор входит в жизнь Московского государства случайно, по механическому толчку, какой дало пресечение старой династии, и потом появляется эпизодически, от времени до времени. На нем впервые земля, народ выступает на правительственную сцену, когда на ней не стало правительства, появляется и после, когда восстановленное правительство чувствовало нужду в помощи земли, народа. Бедствия Смутного времени соединили последние силы русского общества для восстановления разрушенного государственного порядка. Представительный собор был создан этим вынужденным общественным единодушием и поддерживал его. Народное представительство возникло у нас не для ограничения власти, а чтобы найти и укрепить власть: в этом его отличие от западноевропейского представительства. Но, создав и поддерживая власть, собор, естественно, становился до времени ее участником и со временем мог стать в силу привычки постоянным сотрудником. Помешало то, что нужды восстановленного государства при правительственном способе их удовлетворения расстроили вымученное бедой общественное единодушие, заставили разбить общество на обособленные сословия и при этом отдать большинство крестьянства в крепостную неволю землевладельцам. Это лишило земский собор земского характера, сделало его представительством только верхних классов, а в то же время разъединило и эти классы политически и нравственно, политически — неравенством сословных прав и обязанностей, нравственно — вытекавшим отсюда антагонизмом сословных интересов. С другой стороны, испытания Смутного времени и усиленная деятельность земского собора при царе Михаиле не расширили политического сознания в обществе настолько, чтобы сделать земское представительство его насущной политической потребностью и превратить собор из временного вспомогательного средства правительства в постоянный орган народных нужд и интересов. В обществе не образовалось влиятельного класса, для которого соборное представительство стало бы такой потребностью. С установлением крепостной неволи крестьян дворянство, поглощая в себе боярство, стало на деле господствующим классом; но оно помимо собора нашло более удобный путь для проведения своих интересов — непосредственное обращение к верховной власти с коллективными челобитьями, а боярско-дворянские кружки, преемственно обседавшие престол слабых царей, облегчали этот путь. Столичное купечество, усвоившее идею земского представительства, одно не было в силах отстоять ее, и их выборные в 1662 г. жаловались, что по их представлениям мало что исполнялось. Так выясняются два ряда условий, помешавших соборному представительству упрочиться в XVII в.: 1) служа сначала опорой новой династии и вспомогательным органом управления, земский собор становился все менее нужен правительству по мере упрочения династии и роста правительственных средств, особенно приказного чиновничества; 2) общество, разъединяемое сословными повинностями и классовой рознью при общей придавленности чувства права, не было в состоянии дружной деятельностью превратить собор в постоянное законодательное учреждение, огражденное политическими обеспечениями и органически связанное с государственным порядком. Значит, земское представительство пало вследствие усиления централизации в управлении и государственного закрепощения сословий.

Связь явлений. Войско и финансы. Окладные налоги: косвенные; прямые — деньги данные и оборочные, ямские, полоняничные, стрелецкие. Писцовые книги. Неокладные сборы. Опыты и реформы. Соляная пошлина и табачная монополия. Медные кредитные знаки и московский бунт 1662 г. Живущая четверть. Подводное тягло и переписные книги. Сословная разверстка прямых налогов. Финансы и земство. Распространение тягла на задворных людей. Распределение народного труда между государственными силами. Чрезвычайные налоги. Роспись доходов и расходов 1680 г.

Земское соборное представительство замерло позднее местного земского самоуправления. Исчезновение одного и падение другого — параллельные, хотя и не совпадающие по времени следствия двух основных перемен в государственном порядке, упомянутых мною в конце прошедшего чтения. Усиление централизации придавило местные земские учреждения, а их упадком и разобщением закрепощенных сословий разбит был земский собор, служивший высшим органом участия местных сословных миров в законодательстве. Обе эти основные перемены вытекали из одного источника, из финансовых нужд государства; эти нужды были скрытой пружиной, направлявшей и административные и социальные меры правительства, возбуждавшей его деятельность в устроении управления, как и общества, и заставившей принести столько жертв насчет общественного благоустройства и народного благосостояния.

Финансы были едва ли не самым больным местом московского государственного порядка при новой династии. Потребности, вызванные учащенными, дорогими и редко удачными войнами, решительно перевешивали наличные средства правительства, и оно терялось в догадках, как восстановить равновесие. Рать вконец заедала казну. В 1634 г., испрашивая у собора вспоможение на продолжение войны с Польшей, царь объявлял, что казна, скопленная им в мирные годы «не с земли», не из прямых налогов, вся пошла на приготовления к войне и теперь для содержания вспомогательной рати «без прибыльной казны», без чрезвычайных налогов обойтись не суметь. Военные неудачи при встрече с польскими и шведскими войсками заставили тревожно заняться улучшением вооруженных сил по иноземным образцам. Два документа дают понять, как преобразовывалась дворянская милиция и как вместе с тем дорожало ее содержание в продолжение 50 лет. В сметном списке 1631 г: перечислены вооруженные силы, которые содержались непосредственно на казенный счет, поместным, денежным или хлебным жалованьем. По сметному списку их насчитывается до 70 тыс. Это столичные и городовые дворяне, пушкари, стрельцы, казаки и служилые иноземцы. В областях бывшего царства Казанского и Сибири числилось еще около 15 тыс. различных восточных инородцев, служилых мурз и татар, ясачных чуваш, черемис, мордвы и башкир; но они не имели служилых денежных окладов, посылались на службу лишь в чрезвычайных случаях, когда, по выражению сметного списка, «бывает всей земле повальная служба», общая мобилизация. Еще в 1670 г. Рейтенфельс любовался парадным царским смотром 60-тысячного дворянского ополчения. Это были, очевидно, не только столичные чины, но и верхние слои провинциального дворянства, годные к дальним походам, со своими походными дворовыми людьми. Нарядные всадники ослепили иноземца блеском оружия и костюма. Но под Москвой они производили, особенно на эстетически восприимчивого царя, более сильное впечатление, чем на боевых полях Литвы и Малороссии, хотя им в жертву отдано было громадное количество народного труда. Боевая годность всей этой пестрой массы, оборонявшей государство, дворянской, казачьей, татарской, чувашской, распускавшейся после похода, может быть определена словами Котошихина, что «учения у них к бою не бывает и строю никакого не знают». Только стрельцы, соединенные в постоянные полки, приказы, имели несколько устроенный вид. Реорганизация этого боевого материала заключалась в том, что под командой иноземных, преимущественно немецких полковников и капитанов, которых выписывали сотнями, из городовых дворян и детей боярских, преимущественно малопоместных, пустопоместных и беспоместных, также из охотников и рекрутов других классов, даже крестьян и холопов, составлялись роты и полки конные, рейтарские, пешие, солдатские и смешанные конно-пешего строя, драгунские. Целые села по южной окраине превращались в военные поселения. В 1647 г. монастырское село почти в 400 крестьянских дворов в Лебедянском уезде поверстано было в драгунскую службу. По инструкции 1678 г. всех «скудных» дворян, годных к службе, велено писать в солдаты на ежемесячное жалованье, а указ 1680 г. всех способных к полковой службе дворян Северского, Белгородского и Тамбовского разрядов записал в солдатскую службу. Это были чрезвычайные меры. Для нормального пополнения этих полков иноземного строя приведен был в действие новый и притом двоякий способ комплектования, сбор даточных по числу крестьянских дворов, например, со 100 дворов по рейтару и солдату, либо по семейному составу дворов, из двух или трех неотделенных сыновей у отца или братьев одного, из четырех сыновей или братьев двоих брали в солдаты. Это были уже настоящие рекрутские наборы, призванные на помощь прежнему способу комплектования, прибору. Эти наборы по вычислению исследователей в 25 лет (1654—1679) вырвали из состава рабочего населения по меньшей мере 70 тыс. человек. Полки нового строя получали огнестрельное вооружение и строевое обучение. Роспись ратным людям 1681 г. представляет результаты этой медленной перестройки вооруженных сил. Все ратные люди здесь расписаны на 9 разрядов, окружных корпусов, о которых мы уже говорили (лекция XLVIII). Только московский столичный корпус, состоявший из 2624 человек столичных чинов с их походными холопами и даточными людьми в числе 21830 человек и 5 тыс. стрельцов, остался при старом доморощенном строе. В 8 других корпусах рядом с 16 стрелецкими приказами значилось полков иноземного строя 25 рейтарских и 38 солдатских под начальством иноземных полковников; только тремя полками командовали русские в звании генералов. Из всей дворянской милиции, которой по списку 1631 г. числилось около 40 тыс., теперь в старом строю осталось лишь 13 тыс.; остальные вошли в состав 63 реформированных полков численностью до 90 тыс. Это не была еще вполне регулярная армия, потому что не была постоянной; по окончании похода и новые полки распускались по домам, оставляя после себя только офицерские кадры. Всего с казаками, не считая 50 тыс. малорусских, по росписи 1681 г. числилось 164 тыс. человек. Сопоставляя по возможности однородные части войск по списку и росписи и опуская восточных инородцев, которых в росписи нет, находим, что с 1631 г. вооруженные силы, лежавшие на плечах казны, возросли почти в 2 1/2 раза. Наемная плата, «месячный корм», многочисленным иноземным полковникам и капитанам была очень высока и, когда они оставались на московской службе, превращалась в пожизненное жалованье, половина которого становилась после них пенсией их женам и детям. Рейтары, солдаты и драгуны, вербуемые больше из недостаточных классов, получали возвышенные денежные оклады, казенное вооружение и боевые припасы, а в походе казенное продовольствие. Стоимость армии на наши деньги с 3 миллионов рублей в 1631 г. возросла к 1680 г. до 10 миллионов. Значит, при численном увеличении армии почти в 2 1/2 раза стоимость ее возросла больше чем втрое. Соразмерно с этим вздорожали и войны: неудачный полуторагодовой поход под Смоленск при царе Михаиле обошелся по наименьшему расчету в 7—8 миллионов, а две первые кампании против Польши при царе Алексее (1654—1655), сопровождавшиеся завоеванием не только Смоленской земли, но и Белоруссии с Литвой, стоили до 18—20 миллионов, что почти равнялось годовой сумме доходов, какую получали в 1680 г. центральные финансовые учреждения.