На ночлеге, когда мы покончили с дневными хлопотами и расселись в шатре вокруг горящей лампы, Арквенэн потребовала от меня и Ниэллина подробного рассказа о наших приключениях. Остальные поддержали ее. Меня саму на их месте разбирало бы любопытство! Да только «приключения» наши оказались не из тех, о которых весело болтать за вечерней трапезой.

— Не знаю, что и сказать, — промямлила я. — Ниэллин меня из полыньи вытащил, потом собою отогрел. Не дал в ледышку превратиться. Потом… Лютню свою разбил на растопку. А потом мы так… по буеракам тащились….

Я умолкла: язык не поворачивался рассказывать дальше.

Ободряюще пожав мне руку, Ниэллин продолжил прямо и спокойно:

— Тяжело было. Я за собой не уследил, заболел. Если бы не Тинвэ, угодил бы прямиком в Чертоги. Она меня из таких буераков вытащила, из которых возврата нет. Ну и… Мы вместе были в смерти, мы не можем быть отдельно в жизни. Вот мы и принесли обет. А как очнулись толком — тут и вас услышали.

— Ну и ну, — помолчав, сказала Арквенэн. — Понятно, отчего вы малость не в себе. Тинвэ, так ты теперь целительница?

Я помотала головой. Не хотелось бы мне исцелять кого-нибудь тем же способом, что и Ниэллина!

А он привлек меня к себе и сказал серьезно:

— Тинвэ — моя жизнь. А я, дурак, едва не опоздал это понять.

Если он — дурак, что говорить обо мне? Я-то все время опаздывала понять, кто для меня Ниэллин!

— Арквенэн, душа моя, а ведь я умнее! — похвастался Алассарэ. — Я давно понял, что мне без тебя жизни нет. Может, не будем ждать, как Тинвэ с Ниэллином, пока нас Владыка Мандос обвенчает? Без него обет дадим.

Зардевшись и тщетно пытаясь сдержать улыбку, Арквенэн ответила строгим голосом:

— Только на берегу! Подальше от хищных зверей. Мало радости давать тебе клятвы, пока ты так и норовишь сунуться медведю в пасть!

— Но я вовсе не собираюсь соваться медведю в пасть! Один раз было, и то нечаянно! — возмутился Алассарэ.

Арквенэн ладонью прикрыла ему рот:

— Имей терпение.

Тут же она обхватила его за шею и расцеловала, изрядно смягчив жестокость своих слов. Утратив волю к борьбе, Алассарэ покорно вздохнул:

— Так и быть. Потерплю до берега. О, придумал! — он радостно потер руки. — Вместе с Ниэллином и Тинвэ отпразднуем. Самим пир готовить не придется!

Мы с Арквенэн испепелили его взглядами. Да что толку! Алассарэ сделал такое умильное лицо, что сердиться стало совершенно невозможно!

Теперь, когда мы ждали, что поход наш кончится праздником, мы стремились к берегу еще нетерпеливее. Жаль, берег не торопился к нам навстречу.

С каждой гряды мы жадно высматривали сушу, но вокруг, сколько хватало взгляда, простирались привычные ледовые поля. И Айканаро, по-прежнему державший связь с Артафиндэ, утверждал, что и тот еще не видал берега, хоть и опережает нас на несколько кругов.

Вскоре погода снова стала пасмурной и ветреной, край окоема скрылся в мутной дымке. Мы с Арквенэн то и дело приставали к Тиндалу с расспросами, не чувствует ли он перемен во льду. Он долго отмалчивался, а однажды буркнул:

— Чувствую, да не то. Берега нет, лед сплоченный. Лиг на пять, а то и дальше, ни полыньи, ни трещины.

Раньше нас обрадовала бы такая новость. Но не сейчас: припасы, добытые еще до нашего разделения, заканчивались, мы снова берегли пищу и топливо. Голод подобрался к нам вплотную. Раз во льду нет прорех, мы не добудем ни рыбы, ни морского зверя. Мужчины готовы были, презрев опасность, поохотиться на медведя. Однако нам не попадались даже их следы — медведи обходили голодные места стороной.

Нам оставалось только изо всех сил торопиться на восток в надежде, что по дороге попадется хоть какая-то добыча и мы не протянем ноги, не дойдя до берега самую малость. На ходу мы по-прежнему с каждой возвышенности всматривались в сумрачные дали, но выглядывали уже не сушу, а морских зверей или хотя бы туман над полыньей.

Темное пятнышко в ложбине между грядами в сотне шагов от нас первыми заметили Тиндал с Айканаро. Схватив копья, они налегке побежали туда — вдруг это заплутавший морской зверь? Мы следили за ними с ледовой гряды, сдерживая урчание в пустых животах.

Добежав, мужчины повели себя очень странно: склонились над непонятным предметом, а потом, потрясая копьями, с радостными воплями пустились в пляс!

Что они нашли?!

Они принялись махать руками, подзывая нас. Мы скатились с гребня, оскальзываясь от торопливости, подбежали к ним — и замерли в изумлении.

Дерево. Настоящее дерево!

Из-под снега торчал комель вмерзшего в лед сучковатого ствола. Скрученные корни обломались и расщепились; грубая, иссеченная морщинами серая кора пластами отходила от волокнистой древесины. Дерево было похоже на горную сосну и не похоже на лиственницы и ели северных берегов Амана.

Это дерево с востока! Из Серединных Земель!

Должно быть, оно упало в воду, вмерзло в лед. Лед дотащил его сюда, потом вытолкнул на поверхность… Неважно, как это случилось. Главное — берег существует, и мы приближаемся к нему!

Мы не в силах были отойти от дерева. Гладили его, вдыхали запах, чуть ли не на вкус пробовали — и никак не могли поверить, что оно настоящее, что не видение, не обман помрачившегося разума. Иссохшая, до звона затвердевшая древесина еще хранила смолистый запах, а на ощупь была восхитительно шершавой и казалась теплее льда. Жаль, мы не могли увезти дерево с собой — мощный ствол глубоко вмерз в льдину. Алассарэ сходил за топором, но сумел только сковырнуть немного коры и обрубить узловатый корень. Для костра маловато, но как греет душу доказательство того, что восточный берег не выдумка.

Надежда подстегнула нас. В тот круг мы шли до середины ночи и остановились, лишь когда совсем выбились из сил. Кое-как перекусив и поспав пару часов, мы побежали дальше и снова провели в пути чуть не целый круг. К концу его спотыкался даже Айканаро. Когда мы с трудом растянули шатер и рухнули внутри, он велел отдыхать полкруга. «Глупее некуда загнать себя до смерти в двух шагах от суши. С едой туго, так хоть выспаться надо как следует. Сон — лучшая замена пище».

С этими словами он завернулся в одеяло, закрыл глаза и засопел. Нам ничего не оставалось, как последовать его примеру.

Пока мы спали, разыгралась непроглядная метель. При всем желании идти дальше было невозможно. Сон не утолил голод, но мы не могли позволить себе тратить скудные припасы на долгой стоянке. Не зажигая лампы, мы съели по кусочку строганины и вновь улеглись, в темноте зарывшись в одеяла и шкуры.

Ниэллин дремал, обняв меня; спали и другие. А ко мне сон не шел — его гнал голод и злой вой ветра снаружи, навевавший тревожные мысли.

Я почти не сомневалась, что мы дойдем до берега. Не пропадем же мы, в самом деле, в двух шагах от тверди — после всего, что нам довелось пережить! И, конечно, мы воссоединимся с народом. Как сильно я соскучилась по Артанис и Айвенэн, по Сулиэль и Соронвэ, по Лорду Артафиндэ… Да по всему нашему Дому!

Но… что нас ждет на берегу, кроме радости встречи?

Занятые невзгодами похода и каждодневной борьбой за жизнь, мы совсем не вспоминали о главной нашей цели — победить Моргота, вернуть Сильмариллы. Признаться, сейчас эта цель казалась мне далекой, недостижимой, не настоящей. Всерьез думать о ней не хотелось: мы натерпелись достаточно, чтобы не рваться в битву. Хорошо бы Феанаро что-нибудь придумал, и Сильмариллы были бы уже у него в руках!

Но ведь мы собирались требовать с него ответа за предательство и за сожженные корабли. И что, после всех бед и жертв, перед лицом могущественного врага мы будем сводить счеты с Первым Домом? Устроим новое братоубийство? Неужели мы перешли льды ради свары и войны?

Охваченная беспокойством, я вздыхала, ерзала и вертелась и, конечно, разбудила Ниэллина. Он теснее прижал меня к себе, пробормотал сонно:

— Милая, что случилось? Замерзла?

— Ты помнишь, зачем мы пошли в поход?

— За Сильмариллами… — тут он совсем проснулся и прошептал: — Почему ты спрашиваешь?