— Не знаю. Не верится как-то. Где мы и где Сильмариллы…

Ниэллин помолчал, потом заговорил тихо, чтобы не потревожить спящих:

— Да, наверное, дело не только в Камнях. Каждый пошел за своим. Кто-то, правда, за Сильмариллами. Кто-то за свободой и новой жизнью… Кто-то просто оттого, что другие пошли.

— А ты?

Он снова ответил не сразу:

— Я пошел за свободой. А потом… Мы не могли ни остаться на месте, ни вернуться. Мы могли только идти вперед.

— Не жалеешь, что пошел?

— Нет. Я жалею об Альквалондэ. И об отце. Но я никогда не пожалею о нас с тобой. А ты, Тинвэ, — голос его пресекся, — ты жалеешь?

Пришел мой черед задуматься. Да, знай я заранее, сколько горя принесет этот поход, наверное, не решилась бы идти… Или решилась бы — если бы пошли остальные? Останься мы в Тирионе, не случилось бы Альквалондэ, живы были бы Лальмион, Элеммир и многие, многие другие. И проклятие не давило бы на нас тяжестью, уже привычной…

Но тогда мы не узнали бы суровой красоты льдов и ослепительного торжества небесных огней. Не изведали бы пределов собственных сил и стойкости, преданности и сострадания. Тиндал не стал бы проводником, Ниэллин не догадался бы о своем даре целителя… Наша с ним любовь не сбылась бы!

Стоит ли все это великого множества жертв? Я не знала. Но невозможно представить, чтобы я одна осталась дома, не разделила судьбу с Ниэллином, с друзьями и братом!

И я ответила:

— Нет. Не жалею. Особенно о нас с тобой. Только… Мне страшно. Вдруг дойдем до берега, встретим Первый Дом, и начнется… как в Альквалондэ?

— Не бойся, любимая, — Ниэллин пошевелился, устраиваясь удобнее. — Тогда мы не знали, на что способны. Теперь знаем. Мы не допустим братоубийства.

— А Моргот?

— Не бойся, — вздохнув, повторил он. — Незачем сейчас о нем беспокоиться. Дойти бы, а там видно будет. Что-нибудь придумаем. На худой конец… Дальше Чертогов не угодим, а Владыка Мандос будет милосерден. Мы ведь просили его не разлучать нас.

В голосе его слышалась улыбка, он нежно поцеловал меня. Но улыбки и поцелуя было мало, чтобы унять мое беспокойство — после таких-то слов!

— Ниэллин, а как ты думаешь, где…

— Что вы там бормочете? — сонным, недовольным голосом спросила Арквенэн. — Тинвэ, чего тебе неймется?

— Моргот вспомнился.

Арквенэн фыркнула:

— Нашла кого вспоминать, в этакой темнотище! Не буди лихо, пока тихо. Моргот-то про нас не знает. Знал бы, давно уже утопил бы и льдиной сверху прихлопнул!

— Не знает, так скоро узнает, — произнес Айканаро ясно. Он, наверное, давно не спал. — Но не думай, что он всесилен. Будь так, он не напал бы на Твердыню Феанаро под покровом тьмы и не сбежал бы трусливо в Серединные Земли. Мы найдем на него управу. Тем паче, что мы уже не те… дети, что были в Амане.

— Да уж, — Алассарэ хмыкнул. — Точно, не те. Родная матушка не узнает! Тощие, костлявые, от мороза и копоти почернели. Даже Моргота напугаем. Если, конечно, дойдем. Тиндал, далеко ещё?

Тот пробормотал что-то невнятное, потом сказал четче:

— Не знаю. Должно быть недалеко. Но лед все тот же. Надоело! Я уж и с Морготом готов встретиться, лишь бы на берег выбраться поскорее!

— Не буди лихо, пока тихо, — вслед за Арквенэн повторил Ниэллин. — С Морготом встретиться всегда успеем. Вот уж к кому я не стал бы торопиться…

Мы и не могли торопиться, даже если б захотели: метель закончилась лишь на следующий день после полудня. Когда мы выползли из шатра и принялись разминать ослабевшие от бездействия ноги, Айканаро услышал зов Артафиндэ. Тот сообщал, что у них прояснело, а на востоке они рассмотрели тонкую полоску суши!

Что это была за новость! Мигом забылся голод, слабость, даже Моргот.

Мы откопали волокуши, как никогда быстро свернули шатер и, не оглядываясь, ринулись на восток.

Через три круга напряженной, скорой ходьбы мы заметили, что ровная линия окоема на востоке приподнялась. Еще через день стал различим абрис далеких холмов, а мы наткнулись на широкую тропу, оставленную нашим народом. Радости не было предела — пока мы, пройдя немного, не заметили рядом с тропой насыпанный руками холмик, над которым, привязанный к обломку копья, печально поник чей-то платок.

Могила.

Наш народ, как и мы, снова терпит лишения и голод. И кого-то смерть настигла в виду берега, когда до цели осталось несколько шагов!

А ведь и нас может постигнуть та же участь. Как мы ни растягивали припасы, из еды у нас остался маленький кусочек мяса. Мы так изголодались, что съедали обгорелые остатки сала из лампы и всерьез готовы были глодать облезлые шкуры подстилок. Раньше мы уже слегли бы без сил, однако теперь вид вожделенного берега подстегивал нас. Но каждая следующая лига давалась тяжелее предыдущей, и снова, как недавно, я не столько помогала Ниэллину тащить сани, сколько волочилась за ними.

На следующий день, когда я не шутя опасалась протянуть ноги, Тиндал почувствовал полынью в полулиге на север от тропы. Откуда только силы взялись! Мы ускорили шаг и — о радость! — вскоре увидели пар над водой!

С одного края небольшой полыньи снег был выглажен и примят, как будто по нему таскали тяжелые сани. Но следов двуногих не было. Значит, это лежка морских зверей! А наш народ прошел мимо, не заметив полынью — и не спугнув ее обитателей.

Гарпун у нас был всего один, но мужчины привязали веревки к своим копьям и затаились за невысоким бугром с краю полыньи. Мы с Арквенэн ждали поодаль, возле волокуш. Не прошло и получаса, как по воде пошли круги и на поверхности показалась голова морского зверя. Потом еще одна… и еще…

Звери кружились в полынье, ныряли и вновь показывались над водой, но не торопились выбираться на лед. Меня уже пробирала дрожь от холода и нетерпения. Охотники, как видно, тоже замерзли, а может, испугались, что звери уплывут. По знаку Айканаро они разом метнули гарпуны вниз, под воду.

Вода закипела, звери разом нырнули, но один из них, дергаясь, всплыл на поверхность в бурунах кровавой пены. Вскоре он затих и начал тонуть. Охотники за веревки подтянули его к ледяной кромке и, накинув петли на шею и на задние ласты, уперлись, пытаясь затащить его на лед.

Мы с Арквенэн побежали помочь им.

Вдруг снег захрустел под тяжелыми прыжками. Из-за соседнего бугра выскочил медведь и по краю полыньи галопом поскакал к охотникам!

Наверное, он тоже затаился для охоты. И разозлился, когда мы посягнули на его добычу. А может, счел добычей нас!

Все разом, мужчины резким усилием выдернули тушу на лед и схватились за копья. Но их еще надо было высвободить из толстой, жесткой шкуры. Ниэллин успел первым и кинулся навстречу медведю!

Зверь его убьёт!..

Нет! Не здесь! Не у самого берега!

Арквенэн вскрикнула, но голос ее охрип и пугающего визга не получилось. А у меня крик и вовсе застрял в горле.

И тогда я крикнула без звука, всей душой — от дна, от самой изнанки: «Нет!!! Не так! Не сейчас!» Взмолилась сразу Ульмо, Манвэ и Мандосу, Варде, самому Эру… Будь моя молитва стрелой — она пробила бы небо, рассекла бы запредельную Тьму и вечно летела бы в бесконечной пустоте!

Ниэллин метнул копье, но лишь выдрал у медведя с плеча клок шерсти. Тот взревел, вскинулся на дыбы… Ниэллин отпрыгнул в сторону. Тиндал бросил гарпун — мимо! Но закраина льдины обломилась под медведем, и он, шатнувшись, с плеском рухнул в воду. Всплыл, фыркая. Алассарэ и Айканаро, подскочив к краю, нацелили на него копья…

Однако ледяная вода остудила пыл зверя: он развернулся и поплыл к противоположному краю полыньи.

Мужчины мигом оказались возле нас с Арквенэн. Лица их были белыми, сжимавшие копья руки дрожали; у Тиндала громко стучали зубы.

— Видишь, д-душа моя, — обратился Алассарэ к Арквенэн. — Не я один рвусь к медведю в пасть! Ниэллину никак не надоест свое везение испытывать!

— Я и так знаю, что везучий, — спокойно сказал Ниэллин. — Вот оно, мое везение!

Он обнял меня. Я вцепилась в него обеими руками. Сердце выпрыгивало из груди, дыхание теснило, слезы готовы были хлынуть ручьем.