Перепрыгивая через тела убитых и вращая в руках меч, Баровит отбивал атаки главы отряда. Второй османец постоянно норовил ужалить бок витязя своим клинком. Длинный меч лязгал по изогнутым лезвиям, рывок и одна из сабель канула в зарослях кустарника. Зорька с размаха ударил командира рукоятью сакса в голову, тот попятился и, обняв стройное тело осины, сполз на влажную землю. Второй соперник вновь атаковал. Мечи скрестились, витязь, призвав все свои силы, отвёл клинок в сторону и вонзил сакс в его горло. Несчастный железной хваткой вцепился в руку своего убийцы и застывающим взором обнял шелестящее кружево сизых листьев. Баровит ощутил движение и резко выбросил меч в противника. Командир вражеского отряда припал к земле, проскользнул под тяжёлым клинком и вонзил лезвие сабли в тело соперника. Зорька выронил меч и схватил изогнутую сталь, не давая ей двигаться дальше. Мёртвый османец продолжал висеть на его руке и тянул витязя за собой. Лезвие, гонимое силой своего хозяина, медленно кралось между рёбер своей жертвы, впиваясь в лёгкое и стремясь к колотящемуся сердцу. Крупные алые капли срывались с рассечённой ладони и разбивались о тонкие листья острой травы, но пальцы всё сильнее сжимали смертоносное жало, не давая ему поставить точку в этом сражении.

Командир зло ухмыльнулся, предчувствуя скорую победу, но вдруг чёрный бархат его ресниц вспорхнул вверх, сдавленный хрип сорвался с губ, руки отпустили саблю и сжали тонкое древко стрелы. Шатаясь и цепляясь за воздух, воин окинул взором этот пропитанный терпкой хвоей склеп. Застывающие глаза остановились на златовласом дружиннике, не зная жалости, пронзающим мечом тела горсти уцелевших осман. Колени командира впились в землю, его сердце последний раз сжалось, и жизнь оставила свой сосуд, перейдя в другой мир, мир своих предков.

Баровит, продолжая сжимать в руке лезвие сабли, вгляделся во мрак древесных колонн. Тонкая, гибкая фигурка стремительно приближалась к нему. Холод её чистейших озёр коснулся изогнутой стали, пухленькие губки сжались, а дрожащая рука перекинула через плечо лук. Не спуская глаз с Умилы, витязь медленно высвободил из своего тела саблю. Стальное зеркало упало на вдоволь напившуюся крови землю, тонко звякнув о широкий меч.

— Я велел тебе мирян в Крым вести, — прохрипел старший дружинник.

Каждое слово выгоняло из раны розовую пену. Омуженка рванула свой рукав, ткань с треском поддалась. Она сложила его вчетверо и зажала бок воина. Её взор заскользил по иссечённому телу, по пропитанной кровью рубахе.

— Твоя кольчуга, — пролепетала она, — это я виновата…

Окровавленная ладонь легла на её щёку, убрав золотистый завиток за ушко.

— Нет в том вины твоей, — вновь прохрипел Зорька.

— Молчи, тебе нельзя говорить, — голос девушки оборвался, хрустальная бусина сорвалась с ресниц и разбилась о содрогающуюся грудь.

Скрещенные клинки, покрытые рунами, звонко отозвались, рухнув на землю. Пальцы сжали нежные травинки, вырывая их из почвы. Серый дым окутал своим взором Злата, с яростью рубящего тела осман. Тонкие руки обвили шею витязя, гнутые плечи лука легли рядом с мечами. Уткнувшись лбом в девичью щёку, Волот ухмыльнулся и выдавил:

— Вовремя ты, подруженька дорогая.

— Сама не нарадуюсь, — улыбнулась Радмила. — Давай встать помогу тебе.

Бер поднял свои мечи и один за другим отправил их в ножны, затем обхватил рукой узенькие плечи лучницы и выпрямился, насколько только мог. Они медленно направились к друзьям. Злат пытался развести онемевшие руки павшего воина, Умила зажимала рану Баровита и с ужасом смотрела на кровоточащее тело любимого.

— Не свезло тебе, друже, — заключил Волот.

Сестра обернулась и ахнула, едва окинув его взглядом.

— Спокойно, Умила, ладно всё, — улыбнулся витязь.

— Ладно, как же, — ворчала Радмила, обхватывая друга руками. — Еле стоишь. Хотя, конечно, лучше, чем Зорька.

Злат, наконец-то разжав мертвую хватку, осмотрел спину и руки Баровита, нахмурился и фыркнул:

— Странный ты, на пиру в кольчуге сидел, а в бой в одной рубахе ринулся.

— Хорош друг дружку разглядывать, — осекла лучница, — их скорей к Валькирии доставить нужно.

Дружинники медленно направились к деревне. Холодное дыхание ночи сковывало тела раненных, сознание по каплям покидало их. Баровит повис на Злате и Умиле, и едва перебирал ногами. Радмила, закусив губу и фырча словно лошадь, пыталась удержать хромающего Волота. Лес редел, зелёные стражи расступались, выпуская путников из мрачного плена. Вдали показалась деревушка, запах гари и мокрой древесины ударил в нос. Навстречу бежала грациозная девушка, её чёрная коса извивалась змеёй, а сарафан окутывал быстрые ноги. Она встала перед Волотом будто вкопанная и протянула к нему дрожащую руку.

— Я велел в Крым ступать, — недовольно буркнул муж.

— Я с матерью осталась, раненным помочь, — пролепетала чернявая, кладя ладони на его щёки.

Крик Умилы вырвал молодожён из разговора, Бер видел, как его друг заваливается на Злата, как безжизненно повисают его руки.

— Любава, беги к матери, вели снадобья готовить, — прохрипел Волот, выпуская лучницу и опускаясь на землю. — Радмила, наших позови, Злат один Баровита не дотащит. Носилки возьмите.

Девушки, постоянно оборачиваясь, ринулись к деревне. Злат уложил друга на землю и принялся хлестать его по щекам. Умила металась между братом и возлюбленным. Она коснулась раненной ноги, но крепкая ладонь сжала её кисть.

— Я сам управлюсь, — улыбнулся воин, — Зорьку выручай.

Златовласая едва отстранилась, но брат не выпускал её руки.

— Как же так, сестрица? — шепнул он. — Уходили вы в кольчугах, вернулись без них. Стало быть, зря ты Баровиту сердце рвёшь.

— Нашёл время, — фыркнула Умила, высвобождая руку из захвата.

Омуженка уложила голову воина, едва пришедшего в сознание, себе на колени, протянула ему нож.

— Не вовремя османцы пожаловали, — ухмыльнулся он перед тем как сжать зубами рукоять.

Умила горько улыбнулась и, закрыв глаза, принялась читать заговор. Тепло её рук опускалось на раны витязя, становилось горячей и горячей, жгло калёным железом, вырывая из груди Баровита рык. Злат видел это впервые и в смятении отполз в сторону. Он услышал шёпот, повернулся и обомлел — Волот погружал себя в иное состояние, дыхание его становилось всё медленней, голос всё тише. Дружиннику в один миг показалось, что с остановившимся кровотечением остановилась и жизнь витязя.

Девушки удалялись от поляны, огненные глаза лучницы искали соратников, мольба о помощи грозилась сорваться с губ. Неожиданно шаги за спиной стихли, Радмила обернулась и увидела неподвижную Любаву.

— Чего встала? — возмутилась она.

— Волот не двигается, — пролепетала брюнетка, вглядываясь в ночь. — Сердце моё неспокойно, его оно не чувствует более.

Омуженка вздохнула, схватила Любаву за руку и ринулась к деревне.

— Так должно быть, живой он, — успокаивала Радмила. — Бер наш умеет сердце своё останавливать и по границе миров ходить сколько пожелает. Так он сможет помощи нашей дождаться, коли ты, конечно, истуканом стоять не станешь.

— Это как? — не понимала синеглазая.

— Нашла кого спросить? — бурчала лучница. — Я по чём знаю?

Громкий рык разорвал воздух, заставив девушек вздрогнуть. Любава вновь всмотрелась во мрак, затем обхватила плечо своей спутницы:

— Баровит кричит, случилось чего.

— Закричишь тут, — прорычала Радмила, дёрнув Любаву за руку, — когда Умилка словом раны жжёт, кровь заговаривает.

— О чём ты? — нахмурилась чернявая.

Омуженка вздохнула и прибавила шаг:

— Они витязи, Любава, много знают и умеют.

— И что с того? Все вы воины.

— Что с того? — взвизгнула Радмила. — Витязи – это не просто воины, они Богами избраны, им силы великие дарованы. Таких немного рождается, в некоторых городах о них и во век не слыхивали. Дыхание Богов в каждого из них вложено. Вот Баровит с мёртвыми говорить может, Ждан мысли людские читает и языков бесчисленное множество знает, Волот своим телом управляет, словно ветер ладьёй, может сердце своё остановить и снова его биться заставить, Умила руками лечит, кровь заговаривает, а Демир Акимович будущее зрит.