— Нет, утром дед мой приходил, — сказал Баровит, прикрывая глаза при прикосновении её тонких пальчиков к своим вискам, — как и обычно. Это он меня на скалу привёл, на город указал. А узкоглазый этот ходит за мной и говорит что-то. А что я не пойму, языка-то его я не знаю.

— Ты тоже на скале был? Ты на самый верх поднялся?

Парень кивнул.

— А мы не дошли, на осман наткнулись.

— Я так и понял, — ухмыльнулся кареглазый, — я смотрю, Волот себе подругу нашёл.

— Отбил у врага, — улыбнулась девушка. — Я смогу призвать мать и попросить её забрать этого аримана.

— Сил у тебя на это уйдёт много, — возразил Баровит, — я сам.

— Ты два месяца назад мне тоже самое сказал и что? — нахмурилась Умила, положив ладони на его небритые щёки. — В глаза смотри мне и думай об этом парне.

— Чего о нём думать, он рядом стоит, — пробурчал витязь, погружаясь в холодные озёра её глаз.

Нежный голос взывал к Богам, и получал отклик в каждой клеточке тела воина, погружая его в транс. Он чувствовал как его спину сковывает холод, но то был холод приятный, родной — тётя Аделя пришла значит. Она учила его ещё совсем малышом общению с мёртвыми, но совсем рано ушла в Навь, так и не передав и крупицы своих знаний. Поэтому Баровит пытался самостоятельно подчинить свою силу, но не всегда это у него получалось.

— Устами красными Мары великой, заклинаю дух твой маетный, сгинь в царство тёмное, — шептала Умила. — Всем предкам своим взываю, силу свою на защиту витязя этого дайте. Мама, помоги Баровиту, молю тебя.

Ветер словно смолк, перестали шелестеть листья, на низенькой травке выступил иней, время словно остановилось. Девушка посмотрела на своего воина, не убирая рук своих от его лица, мил он был сердцу её, но, порой, боялась она даже коснуться его, ведь понимала, что не сможет оторваться, что канет в этот омут с головой и сказать в третий раз «нет» уже не получится... в прошлый-то раз трудно было, всю ночь потом проплакала. Сейчас он не слышал её, блуждая между мирами, и омуженка решила поддаться своим чувствам. Она приблизилась к его лицу и коснулась губ своими. Нежным и сладостным было это прикосновение и трудно было оторваться, но пришлось. Умила отстранилась и позвала его тихо:

— Баровит, вернись ко мне.

Витязь открыл глаза, растёр замёрзшие пальцы и посмотрел на златовласую:

— Вроде ушёл. Спасибо тебе.

— Пожалуйста, — улыбнулась она и поднялась.

Крепкой хваткой его рука сжала её кисть, остановив подругу. Его глаза хитро прищурились:

— Умила, мне показалось или ты меня поцеловала?

— Ещё чего, — фыркнула омуженка, вывернув руку из захвата. — Показалось тебе. Мы меж собой всё уже выяснили, не нужно по новой начинать.

— Ну, да. Рассказывай, — ухмыльнулся воин, провожая её взглядом.

______________________________________________________________________________________________

Черен* - прямой участок рукояти меча для ручного хвата

Сакс* - это однолезвийное рубяще-колющее оружие с прямым клинком, длина которого не превышает 72 см.

ариман* - китаец

Жаркий весенний лучик прорвался сквозь пушистое облако, раскрасив его розовой дымкой, зацепился за сизовато-зеленые чешуйки хвои можжевельника и, не удержавшись, упал на металлическое зеркало. Заплясал золотой озорник на холодном глянце, расцеловал отражённый в нём девичий лик и рассыпался солнечными зайчиками по траве. Тонкие пальцы прерывисто водили камнем по изогнутому лезвию, вызывая тихий скрежет. Длинные ресницы взмыли вверх, голубые озёра выхватили из-за поросшего мхом обломка горы высокую широкую фигуру, сердце радостно забилось, пухленькие губки слегка изогнулись в улыбке.

— Опять раньше петухов поднялся, Красная Зорька? — спросила девушка.

Парень подошёл к ней, лёг на махровую траву и закрыл глаза, слушая, как внизу шумит речушка.

— Решил осмотреться, — сказал он.

— И как? — поинтересовалась омуженка, не отрываясь от заточки своей сабли.

— Тихо, — сказал витязь. — Не к добру это.

— Конечно, не к добру, — ухмыльнулась Умила. — Тут уже нечистью не напугаешь, когда османцы дружину увидали. Мы затаились и они тоже.

— Они скопищем сюда не сунутся, лазутчиков пошлют, — рассуждал Баровит, — изловить их надо.

Девушка провела пальцем по золочёной голове сокола - рукояти своей сабли:

— Надо.

Изящное оружие нырнуло в ножны, златовласая посмотрела на витязя, аккуратно убрала с его закрытых глаз непослушную тёмно-русую прядь:

— Придумаем что-то... Идём с Волотом поговорим, он точно сообразит что-нибудь.

Воин провёл тыльной стороной кисти по рукаву девушки, пробежал взглядом по её лицу:

— Ты бы переставала без кольчуги ходить, Умила.

— Если бы мы вчера в кольчугах пошли, то не выплыли бы, — отвечала она.

— Тяжела тебе?

— Нет, твой брат мне такую кольчужку сделал, что не тяжелей этой рубахи, но плавать в ней трудно, — улыбнулась омуженка.

— Всё равно, не забывай.

Девушка нагнулась к нему и улыбнулась:

— Хорошо, раз тебе так спокойней будет.

Широкая ладонь скользнула по её голове, сжала затылок и потянула вниз. Умила пыталась сопротивляться, упиревшись руками в землю, но тщетно. Воин коснулся губами её лба и, отпустив, заметил, как на белых щеках вспыхнул румянец и, как сорвалась довольная улыбка. Надежда на то, что чувства его взаимны, укоренилась в его сердце и не позволяла сдаваться. Он поднялся с зелёного ковра и кинулся вдогонку за грациозной Дивницей*.

Дружинники стучали кружками, разливая по ним молоко, принесённое Волотом из деревни. Радмила отломила кусок хлеба и передала буханку дальше. Рядом с ней опустились Умила и Баровит, голубоглазая наградила сидящего напротив брата лучезарной улыбкой:

— Нагулялся, родимый?

— Угу, — кивнул витязь, протягивая им кружки с молоком, — вы, смотрю, тоже.

— Османцы как сквозь землю канули, — сказал Баровит, сделав глоток.

— Давай выманим, — ухмыльнулся Волот.

— Как же?— почуяв неладное, прищурилась Радмила.

— Я бы пошукала их с Радмилкой незаметно, — предложила Умила.

Один из дружинников посмотрел на друзей, ухмыльнулся, прищурив голубые глаза и откинув волнистые тёмно-русые волосы за спину.

— А я с Волотом согласен, — сказал он, — чего за ними бегать, приманить их надобно.

— На что ты их приманивать собрался, Ждан? — напряглась Умила.

— На мёд? — ухмыльнулся Баровит.

— Пчёл на мёд, а мужика на девку красную, — пояснил парень.

— Что тут баб мало? — фыркнула Умила, — Невидаль какая.

— Баб тут много, — задумчиво сказал Волот, — токмо, они все чернявые, что лично мне любо очень, а вот вы на их фоне звёздочками засветитесь, сложно будет османам мимо вас пройти.

Омуженки переглянулись и напряжённо уставились на Бера.

—По-другому нужно, — возразил Баровит, — лучше мужиков пахарями обрядить.

— А что? — оживился худощавый дружинник. — Пущай девки осман на сеновал заманят, мы там их и порубаем.

— Может, ты их и заманишь? — ухмыльнулась Умила. — С тебя если кольчугу и шлем снять, да сарафан надеть, то и очень смазливая баба выйдет.

— Токмо, побрить его не забудь, — добавила Радмила.

— Заманишь осман на сеновал и перебьёшь по одному, — продолжала златовласая, — а не справишься, мы подсобим.

Воин вскочил, в один прыжок рядом с ней оказался и замахнулся на омуженку:

— Место знай своё, баба!

Золотой сокол сам лёг в руку, ножны щёлкнули, остриё* тихо звякнуло о его кольчугу, и медленно поползло по груди к шее.

— Я-то место своё знаю, — холодно сказала девушка, не поднимаясь с земли и сильнее надавливая на рукоять сабли. — А ты своё знаешь? Если я тебе кровушки выпущу малость, ты лучше соображать станешь?

Его рука медленно легла на меч, отчего Баровит выпрямился во весь свой рост: