— Пойду, — прохрипел Баровит, не отрывая взгляда от кургана, — дай мне токмо в Камул вернуться, указы раздать и дружину свою собрать.

— Через две недели здесь будь, — сказал Истислав и оставил витязя наедине с его горем.

Дрожащими руками Баровит развернул платок, высыпал в него горсть земли с кургана, завязал потуже и поплёлся к своему скакуну. Долгий путь до Камула пролетел как в предсмертном бреду, то уносясь секундой, то растягиваясь в вечность. Неизменной оставалась только боль… нескончаемая боль и холод.

Тонкие длинные пальцы травы цеплялись за красный подол сарафана, широкая коса едва слышно хлестала по стройной спине, пухленькие губки изгибались в улыбке. Быстрые ножки спешно переступали, неся девушку к возлюбленному. Её пальчики крепко сжимали букет луговых цветов, таких же синих, как и её глаза. Были среди васильков и пепельно-голубые лепесточки, как напоминание о тёплом, любимом всем сердцем взгляде. Густые ресницы взлетели вверх, широкая улыбка озарила красивое личико и белая кисть потянулась навстречу тому, к кому так спешила. Подушечки пальцев коснулись шершавой прохладной кожи земли. Девушка опустилась перед курганом на колени и положила букет к его подножью.

— Родной мой, ненаглядный, — дрогнул нежный голос, — после того как Мара отняла тебя у меня, жизнь утратила смысл, но сегодня я кое-что узнала… Солнце моё, у нас с тобой будет продолжение, у нас будет малыш. Это такое счастье, любимый… Правда, мне придётся уехать отсюда… не знаю куда… мы ведь так и не успели свадьбу сыграть... не хочу никому доказывать, что Боги нас ещё в Крыму благословили, не хочу, чтобы в наше чадо люди пальцем тыкали.

— Я не допущу этого, — неожиданно раздался мужской голос.

Девушка взвизгнула от неожиданности, отскочила в сторону и устремила свой взгляд на «гостя». Высокий широкоплечий воин с потухшими медовыми глазами вышел из-за кургана. Его перепачканный грязью плащ прижимала к каменной груди сумка, перекинутая через плечо. Он опустил капюшон, и тёмно-русые волосы, перевязанные на затылке височными прядями, рассыпались по плечам.

— Прости, что напугал тебя, Любава, — сказал он, — я слышал, о чём ты говорила Волоту.

Любава смотрела на собеседника и с трудом узнавала его — исчезла улыбка, которая всегда находилась у него для окружающих, под глазами легли тёмные круги, кожа приобрела серый землянистый оттенок. Он подошёл к оцепеневшей брюнетке и опустился рядом, положив руку на курган друга.

— Баровит? — прошептала девушка.

— Волот безумно любил тебя, Любава, и не могу я допустить того, чтобы ты с его ребёнком под сердцем по городам скиталась. Выходи за меня, я буду заботиться о вас, — сказал витязь.

Синие глаза расширились в удивлении, слова торопливо слетели с губ:

— А как же Умила? Ты же в ней души не чаешь.

Нервная судорога исказила лицо воина, он вытащил из сумки платок и принялся медленно развязывать узел.

— Так и есть, — прошептал он, — токмо не быть нам вместе теперь. Забрала её Мара.

Его широкая ладонь бережно переложила ком земли на курган Волота:

— Вот, друже, привёз я тебе частичку сестры твоей.

Любава взвизгнула, зажала рот двумя руками, оставив в груди надрывный крик. Веки закрыли глаза, а по щекам побежали слёзы. Память воскресила перед ней нежное личико, добрый взгляд и облако волнистых волос, что в лучах солнца отливали золотом. В тот день стальное кружево укрывало её грудь, утренний свет гладил золочёные головы её сабель, и белоснежный конь уносил свою грациозную всадницу прочь.

— Не забудь, что все мы ждём тебя, — едва слышно прошептала Любава, проглатывая слёзы. — Бедная моя сестрица…

Баровит не слышал девичьих причитаний, он гладил курган и смотрел поверх земляной насыпи, словно перед ним стоял кто-то незримый.

— Знаю, как хотел ты отцом стать, — говорил воевода. — Помнишь, мечтали мы, как своих сыновей ратному делу обучать станем? Не всё из этого будущего утеряно. Чадо твоё своим нареку, будут они за мной, как за стеной каменной,.. да и меня в этом мире держать что-то будет.

Тёплый ветер единым порывом налетел на них, и прохладная трава нежно погладила их руки, словно Волот слышал друга своего и одобрял его мысли.

— Ну что, согласна, Любава? — спросил Баровит, пытаясь изобразить на лице своём подобие улыбки.

Чернобровая лишь кивнула в ответ, пытаясь унять рыдания. Витязь поднялся и протянул ей руку.

— Тогда идём, родителей порадуем, — тихо сказал он.

Белая кисть легла в широкую ладонь, девушка поднялась, вцепилась в крепкую руку, чтобы не упасть, и они медленно направились к городу. Шли молча, всецело разделяя боль друг друга. Нужно было многое успеть, ведь уже через несколько дней Баровит должен с дружиной явиться в Хамбалык.

________________________________________________________________________________________________

таран* - стенобитное орудие, которое представляет собой бревно, конец которого снабжен железным или бронзовым наконечником.

Отцвели разноцветные головы пёстрых цветов, отшелестели пряные травы, голосистые птицы покинули свои гнёзда и отправились в тёплые страны. Много воды утекло с того хэйлета, который сполна испил славянской крови, наслушался горьких стонов и причитаний. Своим дыханием рахмат* обратил в золото некогда зелёные листья и погнал животных готовиться к спячке. Летели месяцы один за другим. Вот и айлет* ступил на землю Тарха и Тары. Тонкий игольчатый узор сковал почву, принимая на себя первые пушистые снежинки. Резные красавицы падали на погружающуюся в сон природу и заливались серебристым сиянием под лучами стареющего Авсеня. Тяжёлая нога воина втоптала изящное творение неба в стылую землю под треск тонкой корочки инея. Ратники вели под узды фырчащих коней, перешагивая через поваленные деревья. Дружина Великого Князя возвращалась домой. Позади остались кровопролитные сражения и курганы павших братьев, тяжела была битва, отняла она все силы, но благодарные улыбки мирян согревали души воинов. Сейчас мужи Тархтарии всеми мыслями были со своими семьями, желая прижать к груди жён и детей своих. Дружинники вышли из леса на развилку, с которой разбегались в разные стороны две тропы. Высокий казак похлопал своего жеребца по шее и стряхнул со смоляных кудрей тонкие хлопья невесомых снежинок.

— Теперича куда? — прищурился Улас.

— Нам направо, — ответил Истислав, садясь верхом на своего коня.

Казаки запрыгнули в сёдла и направились по указанному пути. Чернобровая красавица изогнулась и натянула поводья, впившись синью глаз в оставшихся неподвижными соратников.

— Эй, Зорька! Аль ты не снами?! — крикнула она.

Плечистый воин лишь улыбнулся ей и обратился к своему предводителю:

— Великий Князь.

— Слушаю тебя, Баровит Азарович, — ответил Истислав.

— Одна из троп ведёт на Хамбалык, а вторая прямиком на Камул. Разреши мне со своей дружиной сразу домой скакать, — продолжал воевода.

— Постой-ка, сынок, — вмешался усатый мужичок, — а как же вече? Ты должен быть там.

— Что, друже, — рассмеялся Улас, — боишься без Баровита со скуки помереть на вече?

— Велибор Касимович, — вздохнул Баровит, — ну чего мне там делать? Моё мнение и так всем известно — я за то, чтобы Истислав Родимович и дальше бремя своё нёс, потому как не закончилась война и Заремир бежать смог, а значит, не ровен час, явится. Хочешь, вместо меня возгласи это на вече, а мне домой надобно. Скоро уже бэйлет* навалится, а я даже не знаю, готов ли Камул к нему. Главеш со Жданом ведь одни остались.

— Твоя правда, Баровит, — кивнул князь, — очень ты мне помог. Понял я, почему Умила настаивала на том, чтобы ты Тендук оборонял. Славный ты воин, ловкий, хитрый и умелый. Возвращайся в Камул, но знай, что через две недели я у себя тебя жду.

— Ладно, — пробурчал витязь, — будь по-твоему.