Умила улыбнулась в ответ, сердце её бешено колотилось, гоня прочь все мысли о войне.

В глубоких раздумьях девушка покинула шатёр, желание немного побыть одной охватило её, и быстрые ноги поспешили спрятаться за развивающимися на ветру полотнами. Тихий шёпот заставил воительницу остановиться, голоса эти были ей хорошо знакомы. За широким шатром укрылись старинные друзья и шептались о грёзах своих.

— В Камул заезжать не стану, сразу с Любавой и её родителями в Кинсай поеду, — говорил Волот.

— Две недели туда, две обратно. Путь-то неблизкий, — нахмурился Баровит. — Как же рана твоя?

— Заживёт к тому времени, — отмахнулся витязь.

— Я понимаю всё, но к чему такая спешка? — не унимался друг.

— Скажи тебе всё, — буркнул Бер, — больно любопытен ты, друже.

Зорька пристально посмотрел на Волота и не смог сдержать улыбки:

— Примеру отца своего последовал, не стал от древних заветов отступать? Благословение Богов получил, теперь спешишь людское благословение обрести?

Серый дым окутал старшего дружинника, хитрые искры мелькнули в серебряных зеркалах, а широкая ладонь легла на плечо Баровита.

— Что я всё тебя «друже», да «друже» кличу, может надобно мне «братом» тебя звать? Непросто же так вы с Умилой о кольчугах своих позабыли? Боги и вам благословение дали своё?

Улыбка исчезла с лица витязя, медовые глаза скрыли веки, он вздохнул и молвил спокойно:

— Значит, в Кинсай сразу подашься? Кого в провожатые возьмёшь?

— Ну, не тебя явно, — ухмыльнулся Волот. — Отца в Камуле Главеш дожидается, Ждана — жена с сыном, посему сестру позову, ты не обижайся токмо.

— Да, так я и думал, — вздохнул витязь, но поразмыслив, широко улыбнулся. — Может и у меня всё к тому времени заживёт?

— Не верится мне в это, — рассмеялся Бер. — Но коли Умила ворчать не станет, то я рад тебе буду.

Друзья помолчали немного, наблюдая за тем, как широкие синие ленты выбрасывают на берег сотни бриллиантовых бусин. Первым нарушил молчание Баровит:

— Чего душе твоей хочется после двух лет войны?

— Семьи, — не раздумывая выдал Волот. — Очень хочу отцом стать. В видениях моих голубоглазая девчушка пляшет, токмо убегает от меня озорница, на руки никак не идёт. Всё за брата прячется.

— Ого, — удивился Зорька. — И ты стал будущее зрить?

— Ну, не знаю будущее это, али желания просто. Но сердцу отрадно от того. А тебе чего хочется?

— Да, того же. Всё жду, когда сестра твоя в дом мой хозяйкой войдёт.

— Хорошо звучит. Дружно жить станете,.. коли крылья ей подрезать не решишь.

— Ну, что ты? Никогда бы я ласточку свою не стал в четырёх стенах держать. И не удивлюсь, коли Умила примется сына нашего делу ратному обучать.

— Тоже мне, — фыркнул Волот. — Ратному делу я обучать стану, и своих детей и ваших.

Друзья расхохотались, о чём быстро пожалели, ведь незажившие раны сразу напомнили о себе острой болью.

Стройные ножки подогнулись, девушка опустилась на палубу и уставилась в гибкий рисунок деревянных досок. Колючий ком сжал горло, чаши весов качались в её душе. На одной увесисто восседали любовь и желание создать семью, на второй — тревога и страх за судьбу родной земли, данной славянам великими Тархом и Тарой.

А вековые леса приветствовали путников задумчивым шёпотом, размахивая широкими лапами пушистых елей. Плаксивые ивы, опустив косы в водную гладь, рассматривали отражения своих ликов. Гордый сокол, раскинув могучие крылья, парил в безмятежном небе, охраняя покой этих мест. Холодные озера выразительных глаз застилали хрустальные слёзы, а длинные пальцы крепко сжимали согнутые колени. Умила прерывисто втянула в себя свежий воздух, пропитанный сладостью цветов и терпкостью хвои. Долог был обратный путь… долог, но ладья домой всегда плывёт быстрее.

_______________________________________________________________________________________________

Хэйлет* - месяц получения даров природы.

Московия* - Московитая (Азиатская) Тархтария – автономный округ в составе Великой Тархтарии.

Ногхан* - город Московской Тархтарии

Бебут* - казачий кинжал с изогнутым клинком.

Закрой глаза, и ты услышишь, как шепчут травы голосами твоих предков. Каждая пядь земли, каждый листок дерева, каждая капля воды пропитаны дыханием внуков Тарха… это твой мир. Мир, который вот-вот окажется в руках безумца, мир, в котором забудут о заветах отцов, предав их память, мир, в котором у люда уже не будет свободы. Что сделаешь ты? Хватит ли сил ценой собственной жизни спасти десятки, а может, и сотни братьев? Сможешь ли ты шагнуть в объятия Мары вместо них?

Золотисто-оранжевые всполохи вечерней зари, укутанной лиловыми облаками, плыли в зыбком отражении озёр. Ветер краешком своих размашистых крыльев гладил вершины лесов, заставляя листву встрепенуться от своего прохладного дыхания. Где-то, издав утробный клич, вспорхнула сова, впиваясь своими цепкими лапами в горячее тело извивающегося зайца. За высокими пиками вековых сосен прятал свой светлый лик Хорс, и вслед за вьющимся родником спешил прочь усталый день. Ясноокая Дивия вышла вслед за братом, раскидывая по темнеющему небу свои серебряные локоны. Но лишь стоило шерстяному одеялу ночи укрыть погружающуюся в сонное забвение природу, как ледяной мрак, впиваясь в тело земли своими костлявыми пальцами, поднялся из Нави, выпуская нечисть из мира теней. Не желая видеть сущностей Хаоса, богиня Луны поспешила укутаться шалью облаков, лишив путников единственного светила.

Бесы скользили по плетям корней, мчались по спутанным кронам деревьев, заставляя их стонать от хлада и тяжести. Стаи перепуганных птиц с криками взмывали ввысь, обеспокоенные листья шепотом предостерегали укрывшуюся под раскидистыми ветвями дружину о приближении ледяного дыхания разгневанной Мары. У богини Нави были все основания забрать души воинов, разоривших её храм, и она не была намерена прощать их.

Мирно потрескивающий костёр выплюнул груду углей, зашипел и вспыхнул с неистовой силой сотней красно-синих языков, облизав волосы и спины спящих рядом путников. Люди вскакивали, снова валились на землю и катались по ней, пытаясь сбить пламя.

— Смотрите, там… вон оно… — крикнул дружинник, тыча пальцем в верхушки деревьев, но сразу смолк.

Его же стрела с собственного колчана вонзилась в глаз и оборвала жизнь воина.

— Не расходись! — кричал воевода. — Спина к спине!

Дружинники жались спинами друг к другу и всматривались во мрак. В разносящихся со всех сторон шорохах, отвлекающих на себя внимание, невозможно было уловить движения.

— Где Лещ? — пробасил старший, окидывая взглядом своих подопечных.

Воины принялись искать товарища, но никого не было видно. Вдруг от извивающегося мрака отделилась тень и, хрипя и шатаясь, сделав пару шагов, повалилась на смятую траву. Лучник натянул тетиву и был готов разжать пальцы, но призрак не двигался. Воевода вышел из кольца и приблизился к существу — им оказался Лещ. Мужчина перевернул несчастного и взглянул на его рассечённое горло.

— Это Мара! — крикнул один из воинов. — Её знак… она мстит нам… за храм!

Парень указывал пальцем на щёку павшего сослуживца, на которой зияли кровавые порезы в виде двух треугольников, направленных вершинами друг к другу.

— Успокойся, дурень, — вмешался мужчина постарше, — нет никакой Мары, а от нечисти крестное знамение тебя убережёт.

— Да ладно? — скривился юноша, ткнув пальцем на собрата со стрелой в глазу. — Что ж тогда оно Сыча не уберегло?

Воины начали активно обсуждать происходящее, расходясь во мнениях и толкая друг друга.

— Заткнитесь все! — рыкнул воевода. — Что разорались, как бабы на базаре?

— Как не орать, когда нас уже три ночи Тьма уносит? — взвизгнул юноша. — А сегодня днём на нас кабан вышел… остервенелый… Гречета ранил… Мара за храм мстит.