— Бус на спине, бой окончен, — пробасил воевода. — Ну, что, братья, быть Умиле дружинником?

— Быть! — загудели воины. — Ловкачка, да духом сильна. Быть с нами ей!

— На том и порешили, — кивнул Демир.

Златовласая выпрямилась и посмотрела на одобрительную улыбку отца, крепкие руки брата сжали её в объятиях, медовые глаза Баровита предстали перед ней, а его ладони легли на бледные девичьи щёки. Умила лишь успела улыбнуться родным, силы оставили её и сознание провалилось во мрак. В тот миг, последнее что почувствовала – лишь как лоб касается каменной груди друга…

А потом был огонь. Высокие кострища на святилище Перуна, трещащие и выплёвывающие золотисто-оранжевые искры в сизую шаль опускающейся ночи. Эти яркие змейки ползли по гладким зеркалам клинков, сворачивались на кольцах кольчуг и блестели в глазах присутствующих. Звучали клятвы вошедших в дружину воинов, наполняющих сердца гордостью. Горячее пламя священного места вспыхивало в душах и разливалось лавой по венам. Огонь, много огня, объединяющего защитников земель Тарха и Тары.

________________________________________________________________________________________________

Живатма* - душа, принявшая физическое тело

Правь* - мир светлых словенских Богов.

О́бух* - тупое окончание клинка

Испытание водой* - заплыв на большие дистанции, долгое нахождение в воде и под водой.

Испытание огнём* - бег по дорожке из раскалённых углей босиком.

Испытание землёй* - испытуемого помещали в яму на сутки без еды и воды, и закрывали ветками.

Огонь. В тот день тоже был огонь… много огня. Лучница стояла на крепостной стене и в прорезь бойницы рассматривала приближающиеся к городу отряды. Дружина Великого Князя, которая была здесь месяц назад, вернулась с подкреплением из Московии* с их ордами* ногайцев* — самых свирепых воинов всей Тархтарии*. Умила помнила, как этих незваных гостей принял глава города.

Три десятка дружинников вошли в Камул, их вёл за собой высокий жилистый мужчина, лицо которого покрывали шрамы и паутина мелких морщин. Его взгляд ничего не выражал и равнодушно смотрел поверх толпящегося на площади люда. Он вошёл в терем, где его уже ждал владыка Камула вместе со своим воеводой.

— Здрав будь, Главеш, — сказал гость.

— И тебе не хворать, Асила, — ухмыльнулся хозяин. — Зачем пожаловал?

— Великий Князь желает пополнить свою дружину лучшими витязями Тархтарии, — пояснил воевода. — Я пришёл за Волотом, Баровитом и Жданом… Забрал бы ещё и Демира, но оставлять Камул без воеводы совестно мне.

— Губа не дура, — рассмеялся Главеш. — Скажи-ка, Асила, а какого Лешего я должен отдавать Заремиру своих дружинников? И с какого рожна он Великий Князь? Его выбирали мы на время войны, теперича мир… стало быть, пущай сидит себе в Киеве спокойно и к нам носу не кажет… А прежде вернёт мне десяток ратников, что я ему отсылал.

— Заремир хочет объединить земли Тархтарии, возвести веру единую… — начал гость.

— Хватит головы нам дурить, Чёрт, — пробасил Демир. — Великая Тархтария и так едина, и вера у нас одна — по завету отцов живём. Уходи-ка ты отседова, пока цел!

— Я-то пойду, — ухмыльнулся воевода, — только вернусь сюда с ордой уже. Подумай, как бы тебе, Демир, не полечь под этими стенами.

Витязь одним шагом поравнялся с чужаком и процедил сквозь зубы:

— Я-то полягу, но и ты смекни, скольких я с собой заберу? От орды малый отрядец останется… а то и вовсе один к Заремиру воротишься.

Асила лишь бросил на присутствующих презрительный взгляд, развернулся и покинул город. И вот теперь, в начале хэйлета, как и обещал киевский воевода, он стоял под крепостными стенами, готовый сравнять обидчиков с землёй.

— Умила, — вырвал девушку из раздумий бархатистый голос, — если прорвутся, уводи баб с детями в кремль, встаньте на стены и держите оборону.

— Стану я за стеной отсиживаться, — возмутилась воительница, помня о том, что раны Волота и Баровита не до конца ещё зажили, да и долгая дорога в Кинсай и обратно порядком истощила их, — я тебе подсоблю.

— Я сказал: оборону держи, — строго осёк воевода, пронзив омуженку взглядом.

— Всё как скажешь сделаю, отец, — сдалась Умила.

Широкие крылья раскинулись над могучим городом, осыпая его огненными искрами и пеплом. Глубокие глаза Сирин* окидывали своим холодным взором блестящую серебряную реку сражающихся воинов, а её прекрасное лицо искривляла хищная улыбка. Птица-дева несла камулчанам тоску и печаль, предупреждая их о скорой кончине. Песнь сладкоголосой Сирин касалась слуха Асилы и его ордынцев, пророча власть и богатство, но в головах Демира и его дружинников отзывалась звоном оружия, стонами раненных братьев и плачем мирян.

Горящие стрелы впивались в резные крыши теремов, залетали в хлева с сеном. Сухая трава мигом вспыхивала, и могучее пламя выплёвывало в небо чёрные клубы дыма. Крепкие руки витязя подхватывали скрипящие балки, давая людям возможность покинуть свои дома. Его светло-карие медовые глаза увидели старика, тянущего за собой козу.

— Оставь её, отец! — крикнул он.

— Да как же? — сокрушался тот. — Пропадёт же, родимая.

— Что с ней станется? — прорычал воин, подхватывая старца под руки. — Сами, не ровен час, сгинем, давай за бабами в кремль топай, пока мы ногайцев держим.

Из-за горящего здания вышли два ордынца и ринулись на витязя. Тот обнажил меч и метнул прожигающий взгляд на упрямого спутника. Старик всё понял и поспешил к кремлёвским стенам. Московиты кинулись на камулчанина, клинки звенели, отдаваясь в ушах неприятной резью. Парень блокировал вражеский меч и с размаха ударил противника кулаком в голову, сбив с того шлем. Ногаец попятился, пытаясь восстановить зрение. Витязь, не теряя времени, провернулся вдоль руки второго соперника, уйдя от его атаки, и резко опустил меч на ордынца. Голова глухо упала на землю и скатилась к объятой пламенем стене. Неожиданно перед воином возник отошедший от удара противник, лезвие меча звонко лязгнуло о кольца кольчуги едва успевшего отстраниться витязя. Ногаец выхватил сакс и выбросил его в горло дружинника. Стрела неслышно вонзилась в его висок, пальцы разжались, отпуская нож, так и не настигший цели. Воин посмотрел на крышу соседнего здания — тонкая фигурка опустила лук и крикнула ему:

— Помоги всем дома покинуть, Баровит, мы прикроем тебя.

— Хорошо, Демировна, — ухмыльнулся он и кинулся к горящим теремам, проверяя, все ли жители успели покинуть свои жилища.

Пристальный взор омуженки выхватывал из рычащей толпы лики чужаков, тонкие пальцы натягивали тетиву и отпускали стрелы в полёт. За спиной воительницы носилась невесомая тень и, под блеск огненных глаз, выпускала из рук своих свистящие нити быстрой Смерти. Ногайцы падали, хватаясь за шеи и выплёвывая кровь. Пламя разгоралось, едкий дым сжимал горло и резал глаза, боевые кличи перемешивались с криками перепуганных горожан, то было сущее безумие, и казалось, оно не кончится никогда. Умила услышала за спиной возглас, перешедший в стон. Девушка пробежала по крыше дома и укрылась за каменным горлом печи. Холод чистейших озёр скользнул по глумящемуся хаосу и обнял крышу соседнего дома, с которой сорвался раненный лучник. Омуженка поспешила на выручку. Спрыгнув на землю, она кинулась на поиски. В стогу сена златовласая приметила тень и услышала сдавленный голос. Воительница разгребла солому и помогла подняться стрелку подняться. Светло-русые пряди прилипли к лицу, сквозь дрожащий бархат ресниц пробивался блеск огненных глаз. Девушка зажимала рукой ключицу, под которой красовалась стрела московитов.

— Потерпи, Радмила, я сейчас вытащу её, — сказала Умила.