Робкий серебристый луч скользнул по мокрым бокам скакуна, вбивающего в земную твердь нежные зелёные нити трав. Сонные деревья шептали усталому путнику приветствия свои, ночные птицы сновали над могучими главами вековых елей и выискивали острым взором зазевавшихся жертв. Загнанный конь замедлял свой бег и, едва ворвавшись в распахнутые перед ним ворота, упал на землю, жалобно хрипя. Всадник ловко соскочил с обессилившего животного и положил голову друга на колени.

— Ну-ну, Рыжий, добрались мы до места, переведи дух, — говорил витязь, гладя скакуна по шее.

Страж подбежал к гостю и поставил перед конём ведро с водой, Рыжий принялся жадно глотать целительную влагу. Вены бешено пульсировали на его мускулистой шее, веки прикрыли глаза, он никогда не подводил своего хозяина… никогда, даже если это могло стоить ему жизни.

— Кем будешь? — пробасил стражник, окидывая незнакомца пристальным взором.

— Баровит Азарович я — воевода Камула, — отвечал путник.

Ратник подпрыгнул и закашлялся:

— Так что же это вы… Вас ждут же давно, глава наш на вече всенародное отбыл.

— А кто ждёт меня? — прищурившись, спросил Баровит.

— Так воевода наш и посланник из Хамбалыка, — тараторил стражник, таща за собой гостя. — Поспешать вам надобно. Вы не переживайте, светлый витязь, я о вашей лошадке позабочусь.

«Хамбалык… Так вот куда ты ускакала, Умила Демировна», — подумал Зорька, следуя за своим провожатым.

Ночной страж очень спешил, воевода Камула едва за ним поспевал. Витязь миновал резные арки и колоны, прошёл по длинным коридорам, массивные двери распахнулись, и освещённая сотней свечей горница предстала перед ним.

— Батюшка, Баровит Азарович прибыл, — радостно возвестил ратник.

— Слава Богам, — вскинул руки воевода Тандука, — вещий, стало быть, Князь наш новый, коли вас прислал. Да так быстро. Владыка города нашего славного ведь вчера только после обеда в Хамбалык отбыл, а сегодня к вечеру уже посланник великокняжеский прибыл и вы вот… Меня, кстати, Литобор Миладович звать.

Ничего не понял из сказанного Баровит, нахмурился он и уставился на старика:

— Рад знакомству, Литобор Миладович. По порядку давайте.

Мгла, поселившаяся в углу широкой палаты, скрываясь от тусклого света свечей, едва уловимо шелохнулась. От этой тьмы отделился тонкий мужской силуэт в плаще и вошёл в круг света.

— Великий Князь Истислав Родимович назначил вас своим воеводой и вверяет вам дружину Тандука для защиты волости этой. Умила Демировна его взор на вас обратила, — пояснил незнакомец.

— А, ну теперь всё понятно, — ухмыльнулся витязь. — А ты кто таков?

— Я Истр — начальник тайной службы Великого Князя, — представился он.

— Ну, всё же, — снова вступил воевода Тандука, — как же славно вышло. Стар я уже, седмицу* назад меня сердце хватило так, что правая рука до сих пор слушается плохо. А тут молодого воеводу Князь присылает. Как обороняться будем, Баровит Азарович?

— У вас тут ров я заприметил у стены кремлёвской, — задумчиво сказал Баровит.

— Верно, — кивнул Литобор.

— Прикрыть его надобно ветками и землицей присыпать. А за кремлём мне выход подземный нужен к главным воротам городским, — рассуждал воевода.

— Зачем? — робко спросил Истр.

— За надом, — ухмыльнулся Зорька, — хитрость воинская. Более я завтра скажу, когда весь город объеду.

— Как желаете, друг мой, как желаете, — улыбнулся старик. — А сейчас, гости дорогие, ступайте, отдохните.

— Благодарствую, Литобор Миладович, — поклонился Баровит.

— Веглас! — крикнул хозяин терема. — Проводи гостей наших в палаты.

Русый юноша торопливо вбежал в палату, поклонился и повёл своих подопечных по коридорам, косясь на задумчивого витязя. Расположившись в своих покоях, Баровит напряжённо думал о предстоящем и, конечно, об Умиле. Тревога не отпускала его, нехорошее предчувствие не давало покоя. Он мерил шагами комнату и хмурил брови. Медовые глаза обратили взор свой в сторону извивающегося хлада у левого плеча, губы изогнулись в горькой улыбке.

— Что мне с сестрой твоей делать, друже? — спросил Зорька у широкой тени, что медленно приобретала до боли знакомые черты.

— А чего хочешь ты? — ухмыляясь, спросил Волот.

— Уберечь, — сорвавшимся голосом прохрипел воевода. — Страх, что не смогу в нужную минуту рядом быть, убивает мою душу… Я не смог уберечь тебя, не поспел к батыю. Если и Умилу потеряю, то ничего у меня на этом свете не станет.

Полупрозрачная ладонь невесомой дымкой легла на широкое плечо друга. Дым серых глаз, как и прежде, окутал своим теплом.

— Нет в том вины твоей, Зорька, — отвечал Бер. — Так Богам угодно было, да и отец дни считал до встречи с матушкой моей. Не рви сердца своего и не пускай тоску в свою душу, знай, что всегда я рядом… был и буду.

Баровит прерывисто выдохнул воздух, не отрывая взора от бледного лика:

— Вечно ты загадки загадываешь, друже. Осиротел я без вас.

— Тебе лишь кажется это, — улыбнулся Волот, тая в воздухе, словно облако. — А хочешь с Умилой поговорить, так позови её.

Зорька коснулся рукой расплывающейся дымки, тщетно пытаясь задержать друга в этом мире ещё на мгновение. Но витязь покинул его, и тоска вновь сжала сердце в своей стальной хватке. Баровит скинул с себя сапоги и кольчугу и повалился на кровать. Он сжал в ладони оберег, закрыл глаза и позвал тихо: «Велимира».

Сознание воина теряло связь с этим миром, утопая в сладостном забвенье, переходя в Навь.

Стройные тела берёз обнимал игривый ветер и ласкал их густые косы, шепча пылкие признания. Задумчивые красавицы бросали свои робкие взгляды в спокойную водную гладь. У песчаной кромки озера сидела девушка. Она коснулась зеркала природы пальчиком, заставив серебристую рябь исказить небесное отражение. Услышав знакомые шаги, златовласая улыбнулась:

— Звал меня?

— Да, душа моя, — отозвался любимый голос. — Снова от меня сбежала.

Широкая ладонь коснулась девичьего плеча, губы нежно скользнули по её щеке.

— Так надо было, — грустно сказала Умила, глядя в цветочный мёд его глаз, — но больно было мне оставлять тебя.

— Волот сказал тебе, когда войско Заремира нападёт? — спросил витязь.

— Три дня у тебя есть, — сказала омуженка. — Как только небо вспыхнет зорюшкой утренней, жди Влуцека с ордами ногайцев, их сотни придут. Тяжело придётся тебе, свет очей моих.

— Не беспокойся обо мне, — улыбнулся воин. — Обещай мне кое-что, Умила.

— Что же? — хитро прищурилась она.

— Что вернёшься ко мне и не покинешь больше, — сказал витязь, утопая в озёрах её глаз.

Нежные пальчики коснулись его лица, тонкие ладони легли на небритые щёки:

— Я обещаю тебе… Обещаю тебе, что вернусь… Пока не знаю как, но вернусь… Всегда с тобой буду, никогда не оставлю.

— Что значит «не знаю как»? — насторожился воин.

Ничего не ответила Умила, лишь припала к губам его, окутав пульсирующим жаром, наполнив душу витязя светом любви своей.

Звёздная гладь искрами капала во мрак сплетённых крон, тонкая тропинка, укрытая мхами и витым узором корней, бежала меж могучих стволов. Дрёма ступала по ней и своим обережным дыханием клонила к земле травы, погружая лес в сонное забвение. Обошла заботливая старушка стороной поляну, на которой дочь ведуньи готовилась к обряду, чтобы воззвать к душам предков своих и Богам великим.

Синяя бездна напитывалась чернью ночи, лунный свет призрачно манил к себе тени иных миров, высокие столбы вспыхивали неистовым пламенем, выплёвывая в небо сотни золотых искр. Стройная женская фигура стояла рядом с кострами, жёлто-красные языки танцевали на её кольчуге, соколиных головах сабель, отражались в небесно-голубых глазах, проникали глубоко в сердце, пробуждая воинственный дух её рода.

Девушка прокрутила в руке бебут, вонзила его в землю около раскидистого дуба, положила три подковы и ломоть хлеба, посыпанный солью. Она закрыла глаза, отпуская сознание своё парить меж мирами, и воззвала к Перуну: