— Видишь на кремлёвской стене лучников? — спросил Зорька, указав пальцем на красные бойницы. — То девки, и тут нас прикрывают тоже девки. Думаешь, они не устали, али им не страшно? Ни одна ведь не пискнула, а ты сопли распустил. Подумай лучше о детях, что в крепости укрылись, и стариках. Не совестно тебе, мужику, плакаться?

— Совестно, — кивнул воин и ринулся на стену.

Баровит взлетел следом, закрепил крюк и спустился вниз со своими дружинниками врага встречать.

Ногайцы рвали тела защитников Тандука подобно диким зверям, клинки со свистом разрезали воздух, кони топтали раненых, стрелы лучниц вонзались в шеи и глаза захватчиков, крики и стоны наполняли воздух, воины замертво падали возле крепостных стен. Боровит провернул в руке меч и резко опустил его на противника, обезглавив его, в следующий же миг клинок снова взлетел вверх и разрубил второго соперника от плеча до пояса. Он постоянно ощущал чьё-то присутствие рядом, кого-то очень близкого, видел боковым зрением широкую спину, русые волосы, собранные в конский хвост, и хитрый блеск дымчато-серых глаз. Родной ободряющий голос звучал в его голове, разгоняя жар по телу. Всё, как и месяц назад — плечом к плечу со своим лучшим другом. Баровит чувствовал прилив сил, словно его меч утратил в весе и не было этих часов изнуряющего противостояния.

Воевода поддел ногой лежащую на земле саблю павшего воина и метнул её в ногайца, теснящего его дружинника, затем развернулся и полоснул мечом шею противника. Медовые глаза прищурились, впиваясь в рваную кромку леса, из которой бурлящим потоком хлынул отряд «зрячих конников».

— Встречай, Зорька, друзей своих, — возник голос Волота

Во главе улюлюкающего войска мчалась всадница, натягивающая тетиву тугого лука. Светло-русые волосы её развевались по ветру, а на правой ключице под кольчугой сквозь белую ткань рубахи проступало кровавое пятно.

— Ещё одна неугомонная девка, — подумал Баровит, — так её рана никогда не заживёт… калекой останется.

— Всегда была такой, — захохотал Бер, накрыв ладонью плечо друга.

Рядом с Радмилой, снося головы ногайцев саблей, скакал знакомый Баровиту атамана крымский — Улас. Один из воинов спешился и закрутил в руках меч, его Зорька тоже хорошо знал, то был дружинник Велибора из Тангута — Злат. Грациозная казачка отделилась от строя и направила вороного жеребца в самую гущу кипящего боя. Её синие глаза были полны ненависти и боли, изогнутое лезвие сабли угрожающе шипело, а богато украшенные ножны сакса переливались в последних лучах уходящего Хорса. Ногайцы теряли строй, сбивались в кучи, становясь лёгкой добычей для всадников. Ничего не оставалось Влуцеку, как собрать остатки своей орды и отступить.

— Баровит Азарович, — спросил дружинник, утирая кровь с лица, — а кто это?

— Это друзья, — улыбнулся воевода.

Стройные скакуны, поблёскивая мокрыми боками, кружили по полю, сабли устрашающе свистели, сбрасывая со своей зеркальной глади рубиновые капли. Казаки были готовы гнать ордынцев до самого Ногхана, но атаман жестом приказал оставить погоню. Конники приблизились к защитникам Тандука. Огненные глаза лучницы окутали своего воеводу теплом, а радостная улыбнулась озарила её красивое лицо:

— Живой, Зорька, слава Богам!

Баровит улыбнулся в ответ, но остановив взгляд на багровом пятне, ползущем по её рубахе, нахмурил брови:

— Скажи мне, Радмила, Улас со Златом без тебя не доскакали бы? Дай руке зажить.

— Не серчай, родимый, не могла я в Камуле отсиживаться, когда вас тут московиты теснят, — отвечала девушка.

— А как же так вышло, Улас, что ты минуя Камбалу в Камул попал? — ухмыльнулся Зорька, протягивая ему руку.

Атаман спешился, пожал широкую ладонь друга и окинул взором истерзанные тела, устилающее поле. Скорбь от братоубийственной распри сжала сердце умелого воина. Тяжело вздохнув, он поднял свои голубые глаза на Баровита и начал по порядку:

— Заремир сам прибыл ко мне и сказал, что на землях этих бесчинства творят, что люд в страхе держат, а Богам в жертву детей своих приносить стали.

— И как можно такое удумать?! — возмутились дружинники Баровита.

— Вот и я не поверил, — отвечал Улас, убирая с лица смоляные кудри, — но сердцу моему неспокойно стало. Решили мы сами правду искать, потому и поплыли за Заремиром. Когда он войско своё поделил и приказал на Камбалу двинуться, я сказал, что так и сделаю, а сам на Камул повернул, чтобы с Демиром с глазу на глаз перемолвится. Я помню, как камулская дружина помогла мне осман отбить, не могли Демир с Волотом допустить такого, да и Умила первая на защиту простого люда кинулась бы. Вот так мы и подошли к стенам города вашего славного. Там нас Радмила Игоревна встретила… с луком в руках.

— Не серчай, атаман, — ухмыльнулась лучница, — тут ухо в остро держать надобно, сам видишь времена нынче какие.

— Правда твоя, — рассмеялся Улас. — Рассказал мне Ждан, как всё на самом деле было. Тогда поклонился я курганам друзей своих и бросился к тебе на подмогу.

За спиной атамана всё мелькала казачка, выглядывая кого-то и всё не в силах найти.

— Зорька, где люба твоя? — хмурилась Маруся.

— В Хамбалыке, — перебила Радмила.

— Откуда знаешь? — удивился Баровит.

— Во сне её видала, — отвечала лучница, — впервые в жизни по Нави пришла она ко мне. Сказала, что за Хамбалык биться станет, и что тебя надобно тут искать.

— Нашла? — ухмыльнулся воевода.

— Нашла, — ответила улыбкой омуженка, осторожно спускаясь с коня.

Злат подоспел к Радмиле и помог ей спешиться. Баровит заметил, как огненные глаза её смущённо прикрыли пушистые ресницы, щёки вспыхнули румянцем, а тонкие пальцы не спешили отпускать широкие плечи воина.

— Так, Злат, — прищурился воевода, — я смотрю, ты дружинника моего решил в Тангут забрать? Вас небось уже и волхв наш поженил.

— Как ты всё понял? — опешил Злат.

— На то он и воевода, чтобы подмечать то, что другим незримо, — подмигнула Радмила.

— Если договоришься с Велибором, то у тебя служить стану, — широко улыбнулся Злат.

— Ну, а если он не согласится, то вы своего ребёнка, в котором Боги признают воина, мне на обучение пришлёте, — заявил Баровит.

— Надеюсь, Велибор будет не против, — недовольно пробурчала девушка.

— Не будет, — ухмыльнулся Улас, похлопав Злата по плечу, — Велибор не станет Камул «разорять», хотя от такого меткого стрелка и я бы не отказался.

— Ну, спасибо вам, други, — улыбнулся Зорька, — проходите в город, гостями зваными будете, да скакунам вашим отдых надобен.

Воины вошли в тлеющий от жаркого дыхания войны город. Опустевшие дворы, тишина. Тандук, казалось, вымер, все окрестные деревни были безлюдны, а заколоченные окна рождали в душах воинов удручающее чувство. Высокие кремлёвские ворота распахнулись, принимая своих защитников. Старый воевода улыбнулся Уласу и похлопал Баровита по плечу:

— Ну, Красна Зорька, хитёр ты, словно лис. Спасибо тебе.

— Не мог я не помочь вам, да и друзья мои здорово подсобили, — улыбнулся парень, — теперича нужно людям в дома возвращаться. И гонца отправь к Великому Князю, Литобор Миладович, пусть доложит, что Камул и Тандук отстояли мы.

— Надобно, надобно, — закивал Литобор, — и пир по этому поводу… Веглас, распорядись!

— Не время пировать, — осёк Баровит, — надобно тела павших братьев огню предать… всех без исключения.

Густую ночную дымку, под тихий женский плач, разогнали языки пламени. Сырая земля скрывала прах павших воинов, возвышая курганы в память о минувшем сражении. Миряне перебирали уцелевшее добро, те, кому повезло больше, впускали на ночлег соседей. Завтрашний день сулил быть тяжёлым, ведь нужно было восстановить разрушенные строения. Обойдя всех раненных и убедившись в том, что у каждого жителя есть кров, Баровит Азарович вернулся в свои палаты, радуясь тому, что наконец-то остался один. Все его мысли были лишь об Умиле, сердце тревожно стучало, а по спине бегал холод. Рухнув на кровать, он снова позвал её: «Велимира». Холодная Навь впустила воина в своё извивающееся марево, он снова очутился у берега уже знакомого ему озера… только сейчас всё было совершенно не так.