– Не нальете ли вы мне еще? – спросил я.

– Хорошо, что тебе нравится коктейль «Тио Пеле», – ответил Доулиш несколько невпопад. Он думал, что я собираюсь отправиться на родину шерри.

Коричневая пахотная земля Кастилии окаймляет Мадрид, как оборка на капоре. Северная часть каменной короны распадается, чтобы образовать развилку четырех дорог, где среди булыжных мостовых живут тысячи рабочих. Вдоль улиц между розовато-коричневыми зданиями разгуливают только фалангисты в голубых рубашках. Облаченные в форменные мундиры с белоснежной портупеей без пиджаков, полицейские регулируют движение, открывают путь смело рвущимся вперед синим двухэтажным автобусам, в то время как желающему пройти крестьянину преграждает дорогу плотная шеренга солдат. Крестьяне стоят подолгу, приковав взгляд к длинной мостовой, по которой должна идти процессия, никак не появляющаяся.

Кафе «Ла-Вега» – светлый храм «Эспрессо», отделанного нержавеющей сталью. Чашки дребезжат, машины издают шипящие звуки, а высокие каблуки постукивают по мраморному полу.

Чета пожилых американцев спорит о пастеризованном молоке, а кот Феликс счастливо путешествует по экрану телевизора в городе, где посмотреть телевизор означает «выйти в свет».

Напротив супермаркета через улицу непрерывно вспыхивает красноватый неоновый свет, и реклама шерри балансирует наверху над линией горизонта.

Сидя у двери, откуда мог видеть улицу, я потягивал сладкий шоколадный напиток, которым так славится Мадрид, и наблюдал, как лысый человек начищает пару двухцветных башмаков.

Будка чистильщика была обита медными гвоздями с большими шляпками; внутри красовались фотографии кинозвезд. Старик ловко поворачивался среди бутылок, банок, щеток и тряпок, наводя последний лоск на носы ботинок. Сверху над двухцветными ботинками протянулась большая рука с бумажными купюрами.

Молодой военный в серой невыразительной форме, обвешанный оружием, постучал по блюдцу, чтобы привлечь внимание чистильщика. Высокие черные сапоги потребовали долгой и тщательной обработки. Пробило половина третьего. Я взглянул на меню и забеспокоился: что же могло случиться? В этой стране легко что-то случается.

Чистильщик согнулся у моих ног. Он поместил внутрь ботинок кусочки бумаги, чтобы сапожная вакса не попала на мои носки. После того как он закончил чистку, один кусочек бумаги остался в ботинке. Я мог заорать или начать стучать по блюдцу, как это делают испанцы, мог также вытащить бумажку и выбросить ее, но я пошел в туалет и прочел то, что на ней написано. Там значилось: «На перекрестке Калле-де-Атока и Пасео-дель-Прадо в восемь десять».

Когда я вернулся за мой столик, офицер и человек в двухцветных туфлях уже ушли.

Ветер свистел на Пасео-дель-Прадо, и ночь внезапно стала холодной, как это бывает в переменчивом мадридском климате. Новый «шевроле» надвигался на меня как Судный день. Вся его отделка и сигнальные фары сверкали хромом и эмалью, разбросанные по его кузову, как клюква в соусе. Я опустился на розовое сиденье, автомобиль двинулся с места, и мы зашуршали по направлению к реке.

Кошки сидели, будто засунув руки в карманы, и нагло оглядывались вслед лучам фар. Водитель припарковал машину с тщательной осторожностью и выключил свет. Он открыл для меня железную калитку и провел к входу на первый этаж. В узком прямоугольнике окна высвечивался силуэт человека, рассматривавшего в бинокль кафе на противоположной стороне улицы и припарковавшийся рядом автомобиль. Он передвинулся несколько в сторону.

Через улицу в маленькой таверне на мраморных столиках стояли стаканы с вином, пол, затоптанный грязными ботинками, усеивала скорлупа креветок. Люди в башмаках орали, курили, пили вино и снова кричали.

Я приложил к глазам мягкую резиновую оправу бинокля, настроенного на дверь соседнего кафе. Железный переплет делил окно на прямоугольники. Передо мной открылась ясно и хорошо освещенная сцена. «Шевроле» не случайно припарковался так осторожно. Линз, прожекторов, противотуманных фонарей, в общем различных оптических приспособлений у автомобиля, было больше, чем в глазу у мухи.

Я понял, что одна из фар излучала инфракрасные лучи и продолжала оставаться включенной. С помощью инфракрасного бинокля я мог наблюдать, как два человека извлекали из багажника рядом стоящей машины у кафе какие-то научные приборы. Голос сказал мне на ухо:

– Они почти закончили. Занимаются этим уже целый час. – Это говорил Стюарт, один из офицеров морской разведки.

– Но они не устанавливают оборудование, – заметил я.

Комната не подходила для хорошей лаборатории. Я подвинулся, чтобы другой человек мог продолжать наблюдение.

– Что же нам следует делать, сэр? – спросил Стюарт.

– Кому принадлежит этот дом? – спросил я.

– Мы поселили здесь одного из шоферов посольства, с тех пор как... – Он кивком указал на дом, где сейчас находилась лаборатория да Куньи.

– Может быть, у него есть жена, которая сварила бы нам кофе? – спросил я.

– Конечно, – ответил Стюарт.

– Ты, пожалуй, организуй это, – попросил я, – мне кажется, что нам придется ждать довольно долго.

Человек, часто путешествующий, готов к временным неудобствам. Хороший костюм ему случается использовать в качестве одеяла, его постель складывается до размеров зонтика, а для хранения пары мягких шлепанцев вполне достаточно кармана пальто. У меня все это тоже имелось, но в багаже в отеле.

Стюарт и я по очереди наблюдали в бинокль, а шофер посольства объезжал дом вокруг, чтобы посмотреть, что происходит сзади. Я не знаю, что он стал бы делать, если бы они вышли с черного хода, но факт тот, что он был там.

В три тридцать утра или, как я говорю, ночи Стюарт разбудил меня.

– Теперь снаружи припарковался маленький грузовичок, – сообщил он.

Когда я подошел к биноклю, они вытаскивали флюориметр.

– У тебя есть винтовка? – спросил я у Стюарта.

– Нет, сэр, – ответил он.

Я не ожидал, что да Кунья переправит свое лабораторное оборудование еще куда-то. Теперь я надеялся, что он появится.

Грузовичок заметно осел под погруженной в него тяжестью, трое мужчин заперли двери офиса на висячий замок. Грузовичок двинулся вперед, мы поехали следом. До аэропорта было недалеко.

Когда заря окрасила усталое чело ночи, маленький самолет «Цессна» повернул свой нос на юго-запад и спокойно зажужжал, направляясь к горизонту.

«Цессна» – я вспомнил карточки Смита в его досье; это наверняка «Цессна».

Мы наблюдали с шоссе, поскольку ни в одном из чартерных самолетов не оказалось пилота. Стюарт колотил по запертой на висячий замок двери офиса и проклинал их, но это не приблизило нас к оборудованию да Куньи, которое находилось теперь на высоте в три тысячи футов и продолжало набирать высоту. Было семь двадцать две утра пятнадцатого декабря.

– Знаешь, который час?

Толстый лысеющий человек загородил мне дорогу.

– Отойди, папаша, – громко произнес я, – мне некогда любезничать.

Стюарт последовал за мной в пустой гулкий холл.

– Буди посла, – приказал я, – у меня специальные полномочия от правительства, и я хочу видеть его немедленно, а это значит не через полчаса.

– Как мне сказать, кто его спрашивает, сэр? – спросил человек в халате агрессивно, но неуверенно.

На клочке от конверта я написал: «ВООС(П)» и слова «Дорога каждая минута». Когда он понес это наверх, я крикнул ему вслед:

– И стащите одеяло с вашего офицера радиосвязи. Он тоже должен быть у радиопередатчика через три минуты.

Мое обращение с сотрудниками посольства в Мадриде причиняло Стюарту просто физические страдания. Вид его превосходительства в халате также доставил ему слишком большие переживания.

Гибралтар ответил на наш радиовызов с похвальной быстротой. Я быстро заговорил в микрофон.