Чуть позже, после того, как вернулся Тристан, несчастного Ричарда уложили в семейный склеп и плотно задвинули за ним каменную дверцу. Густав притащил ведро с раствором и хотел замазать щели, чтоб никто не смог открыть  могилу и потревожить покой мертвеца, но Тристан, присутствующий на этой печальной церемонии словно магический наблюдатель, чуть качнул головой, - нет, не надо! - и одним пассом руки накрепко запечатал склеп инквизиторской печатью.

- Никто его не тронет, - сказал тихо он.

Софи к мужу он не пустил. Даже не дал взглянуть на  мертвое тело. Может, оттого, что не хотел лишний раз тревожить ее совесть, а может потому, что не посчитал нужным.

Она лишь присутствовала на опечатывании могилы, и лицо ее было на удивление спокойным и даже умиротворенным.

- Я вынул из его тела все осколки, - сказал Тристан  Софи. - И, поверьте, это зрелище было не для дамских глаз. Густав одел его в новый костюм, словом, все формальности были соблюдены.

Китти тоже вертелась здесь же. Тристан ее не хотел пускать на церемонию, все-таки холодный каменный и мрачный склеп не место для юных барышень. Но хитрая девчонка где-то раздобыла поздние осенние цветы и изобразила на мордашке вселенскую скорбь.

- Как вы не понимаете, господин отец! - горько произнесла она. - Этот человек, каков бы он ни был при жизни,  был убить злом! Разве можно запретить оплакать его честным людям?!

И она коварно шмыгнула носом, всем своим видом показывая, что готова разреветься.

Против этого аргумента Тристану возразить было нечего. И потому Китти, небрежно пристроив свои цветы в каменную вазочку на полу, сейчас о чем-то оживленно шепталась с Густавом. До Тристана с Софи долетали только обрывки фраз, что-то типа «кишки наружу» и «кости раскрошило», и ничего конкретного.

Услышав это, Софи с облегчение выдохнула, ее напряженные плечи обмякли, и Тристан, угадав ее мысли, произнес:

- Никакой мистики, Софи. Он бы обычным человеком. Не демоном и не магической куклой. Это совершенно точно. И теперь он мертв. Он больше вас не обидит. А вам не придется с ним делить кров. Дом теперь ваш целиком и полностью.  И уж теперь постарайтесь сделать так, чтобы никакой проходимец не смог вас превратить в свою прислугу и завладеть вашими деньгами и вашей жизнью.

«Я знаю только одного проходимца, которому я позволила бы это сделать, - мрачно подумала Софи, вопреки всем своим гневным и гордым мыслям прижимаясь к Тристану и обнимая его с нежностью и радостью, как плющ обнимает могучий дуб, помогающий ему расти вверх. - Этот проходимец опаснее и сильнее всех прочих. И это вы, Тристан Зимородок!»

- Он еще и обижал вас?! Бедная, бедная мадам Софи! Вас словно злой маг пометил, отчего все защитники от вас отворачиваются и позволяют негодяям вас третировать! И этот ваш прекрасный дом! Какое право этот Ричард имел там командовать?! - вскричала Китти, одним ухом  прислушивающаяся к тому, что говорил отец. - Дом ваш по наследству! Красивее дома я не видела!

Софи невольно улыбнулась  этой похвале.

- А как же королевский дворец? - спросила она, подняв голову с груди Тристана.

Китти наморщила нос.

- Позолоченные перила и перила, натертые до блеска собственной задницей, очень отличаются и имеют разную ценность, - выдала она. - Во дворце скучно. Там можно ходить только парадным мелким шагом, и все комнаты там огромные, словно их для слона строили. Это неуютно. А у вас тепло и здорово. Даже свет кажется магическим. Вы настоящая волшебница, если одна сотворили такое замечательное место!

Тристан помолчал немного, не стал по обыкновению  одергивать дочь, а потом вдруг вынул из кармана зеркальце, маленькое, круглое, в серебряной оправе и с красными камешкам по ободку.

- Вот еще что… Это принадлежит вам? - мягко спросил он. - Я нашел его в одежде вашего мужа. В кармане брюк. Вещица явно дорогая и очень изящная.

Софи глянула на зеркальце и стыдливо отвела взгляд.

- Конечно, нет, - хрипло ответила она. - У меня никогда не было таких дорогих безделушек. Ричард не дарил мне… ну, вы понимаете. Наверное, это принадлежит ей. Жюли.

- Ричард этим зеркальцем пытался освободить Патрика, - заметил Тристан. - И приманил эту птицу, что вас ранила. Но она его убила, значит - не ему подчинялась. Не он главный в этой компании. Жюли?

Софи пожала плечами, глядя на зеркальце.

- Но идти выручать  Патрика с зеркалом своей любовницы, - с сомнением произнесла она, - это как-то совсем опрометчиво. Особенно если она главарь их банды. Впрочем, кто ж знал, что он попадет под удар этой зеркальной птицы и вскроется его связь с этой Жюли…

Китти внезапно оказалась рядом с отцом и Софи. Ее странный монокль, вставленный в глаз, странно и даже хищно поблескивал.

- Ого-го, - произнесла она, потянувшись к зеркальцу. - Что я вижу!

- Что? - спросил Тристан.

- Да лепесток! Частичку души мадам Софи! - затараторила Китти, и осторожно, чтобы не сдуть драгоценную находку, наколола ее своей волшебной иглой. - Надо же… как он тут оказался?!

Лепесток зацепился за закрепку, удерживающую красный камешек в оправе. Он был потрепан и запылен, как самый обычный лепесток ромашки, высушенной до прозрачности, но цел.  У Софи заныло в груди, когда Китти поднесла свою находку поближе к ее глазам.

- Выглядит так, - с видом знатока заявила Китти, разглядывая свою добычу, - словно это зеркальце лежало в шкатулке, полной этих обрезков, и один нечаянно зацепился… Хм, хм. Интересно! А чье, говорите, это зеркало?!

- Да если б знать, - произнесла Софи, не решаясь отчего-то закричать во все горло «Жюли! Жюли! Это она!».

- А давайте-ка я вам пришью его, - сказала Китти.

- Прямо здесь?! Сейчас?!

- А чего ждать? Он ровный и целый. Три стежка там, три здесь, и готово!

Китти все болтала и болтала, и Софи даже не заметила, как на руках девчонки оказались те странные перчатки, а игла, сверкая в скудных лучах света, взлетела несколько раз, тяня длинную волшебную нить.

- Вот тут он должен быть, - бормотала Китти, работая. - А вот и тоненькая ниточка, которую неровно вырезали… вправим ее на место… и этот уголок…

У Софи вдруг запульсировало в висках, снова вернулось страшное видение, ее отчаянный побег сквозь сонный, страшный ночной лес, и злодей в красной маске, который гнался за ней.

Только теперь Софи видела и помнила все до мелочей. Она нарочно несколько раз оборачивалась, чтобы запомнить как можно больше примет и деталей, которые ей потом помогут найти обратную дорогу.

- Тристан! - вскричала Софи отчаянно. - Да я же помню, где спрятала мастерскую отца!  От того негодяя! Я сбежала тогда, сбежала! Я знала тропинку через болото, и он меня не догнал! И этот лепесток, - Софи с ужасом схватилась за грудь, - я его сама себе вырезала, чтоб позабыть о местонахождении мастерской, чтобы и пыткам из меня не выбили это… А потом… я, кажется, и зеркальце это вспомнила. Это мое, мое!

- Вот как, - удивился Тристан и глянул в глаза Софи с таким удивлением, словно видел эту женщину впервые. - А вы, оказывается, смелая и отчаянная девушка… вырезать у себя кусок души - это не всякий решится, да и основания для такого поступка должны быть очень вескими. Зачем вы это сделали?

- Из мести, - хрипло ответила Софи. Ее глаза сверкнули  зеленым колдовским огнем, словно с воспоминаниями и частицей души  к ней вернулось что-то еще, что-то упрямое, горячее, неукротимое. - Я знала лишь то, что этот негодяй в красной маске - он не должен владеть секретом, что заперт в этой мастерской. Я помню состояние войны, помню, как очень хотела победить и наказать его, и помню теперь, что даже зная, что меня ожидает чудовищная боль, я выпила этот отвар, лишающий части души, ликуя и торжествуя.

- Вы безумны, - произнес Тристан, покачав головой. - Так рисковать собой - просто преступление. И к чему вы пришли? Вас  эта операция превратила в безвольную  служанку. Вы могли всю жизнь такой и остаться!

- Но я победила! - выкрикнула Софи. В голосе ее слышался неистовый голод и страсть. - Я победила! Кем бы ни был тот негодяй, и кем бы я не стала, я победила и не позволила ему натворить большего зла!