- Мужчины - даже самые сильные, - всего лишь рабы своей алчной плоти, - Жюли игриво коснулась пальцем живота Тристана, и то яростно рванулся, скрипнув зубами. - И любовь управляем ими намного меньше, чем они сами себе это воображают. Достаточно немного ласки, немного интимного умения, - ладонь Жюли скользнула по паху инквизитора, - и мужчина покорен. Всегда было интересно, отличаются ли инквизиторы чем-то от обычных мужчин. М-м-м, господин инквизитор, а вы не так уж не хотите меня. Даже, скорее, хотите.

Она, нахально ухмыляясь, бесцеремонно расстегнула его одежду, распотрошила, добираясь до голого тела, и вздохнула, завороженная, поглаживая белоснежную кожу инквизитора.

- Отличаются, - произнесла она, беззастенчиво разглядывая Тристана. - Вы, господин инквизитор, больше самец, чем любой мужчина, которого я видела. Какая причудливая смесь уродства и красоты… вы знаете, что ваша необыкновенность вполне тянет на уродство? И меж тем вы очень привлекательны… как странно. Как завораживающе.

Она склонилась над Тристаном, припала кроваво-красными губами к его телу, умело и развратно лаская, целуя его вздрагивающий живот. Ее пальцы высвободили из расстегнутой одежды его член, горячий рот наделся на головку, умелый язык прильнул к чувствительному местечку, и Жюли, торжествуя, отметила, как под ее пальцами и языком член Тристана стал жестче и больше.

- Ну, - жарко шептала Жюли, лаская и целуя Тристана, - сопротивляйтесь сильнее, господин инквизитор! Сильный, сопротивляющийся мужчина, и такой беззащитный, а потом покоряющийся и принимающий мою любовь и ласку - это так эротично и сексуально! Интересно, наслаждению вы долго сможете сопротивляться? Или сдадитесь сразу? Ну, удивите меня! Не разочаровывайте.

Тристан, красный от ярости и стыда, еще раз рванулся в путах - но почти в тот же момент Жюли, вспорхнув легко, как бабочка, оседлала его.

Обхватив его крепкими голыми бедрами, она наделась на его член, со вздохом удовлетворения прижалась к нему голым животом, горячим лоном, и зарычала, кусая губы и роняя слезы, нетерпеливо ерзая и захлебываясь удовольствием.

- Что это такое, - шептала она, бесстыдно двигая бедрами, яростно насаживаясь а член Тристана, зажмурившись, словно ей было страшно, - что я чувствую?.. Это так и должно быть? Вы, люди, чувствуете это? Это  и есть любовь?!

Она раскрыла темные глаза, полные слез и изумления, и Жюли одним решительным движением припала к губам Тристана, поскуливая от удовольствия.

- Потом, - прошептала она, зажав Тристану рот, чтобы он не обругал ее последними словами, вертящимися в изобилии у него на языке. Она скулила и тряслась, извиваясь, толкаясь коленями в холодный хрусталь, но упрямо насаживалась на его член. - Потом убьешь меня, а сейчас дай побыть живой. Твоя магия меня живой делает. Ради всего святого…

Она извивалась и стонала, изгибалась, жадно виляла бедрами, нетерпеливо вскрикивала и шумно дышала широко раскрытым ртом. Воздух впервые был нужен ей, чтобы не умереть, чтобы не задохнуться, и на вкус он бы был так же прекрасен, как и жизнь, и поцелуи, и любовь.

- Ты будешь только мой, - прошептала Жюли, укладываясь на грудь Тристана. Под ее горячей щекой быстро-быстро билось его сердце, он часто дышал, и кукла не без гордости подумала, что ему с ней было хорошо. Ах, если бы его руки не были связаны! Если бы он сейчас обнял ее, прижал к себе! Это было бы вершиной блаженства. - Я не стану отгораживать тебя стеклом от себя. Я положу тебя в самую красивую шелковую коробку.

Она аккуратно поправила на Тристане одежду, застегнула все пуговицы, пригладила его взлохмаченные волосы. Жюли точно знала, что хочет этого человека, но как вести себя с мужчиной - не знала. Она точно пыталась сделать из него марионетку, которую можно в любой момент извлечь из коробки и прижать к любящему сердцу.

Раньше она имела дело с мужчинами, но подчинялась им и делала то, что они ей велят. Сейчас, получив в свои руки власть над одним из них, она из всех сил старалась, чтобы они были равны, и чтобы он ни в коем случае не был выше нее. Никаких приказов. Только подчинение ее рукам.

- Почему ты молчишь? - с тоской промолвила она. - Если ты… примешь меня, я тебя освобожу. Я знаю, ты человек слова. Пообещай, что не причинишь мне зла, и я освобожу тебе руку. Одну. Чтобы ты мог меня обнять.

Тристан и тут промолчал, лишь упрямо и зло сжал губы.

- Не молчи! - уже сердито и раздраженно крикнула Жюли. - Мне это важно! Скажи что-нибудь!

Тристан перевел на нее взгляд ненавидящих глаз и его крепко сомкнутые губы разжались.

- Я никогда не буду твоим, - сказал он. - Ни единой секунды. Это ведь ты послала убийц к моей жене?

- Их призвала твоя обожаемая Софи! - заверещала Жюли, вцепившись в его одежду и терзая ее. - Эта ведьма! Защищая своих фарфоровых уродцев!

- Когда погибла Изольда, кольцо было у тебя, - напомнил Тристан. - И сердце ее… Вырезать у бедняжки сердце! Живой человек до этого не додумается, только  пустоголовая бесчувственная кукла. Софи оно не было нужно. Это ты направляла убийц. Думаешь, после этого я смог бы - хотя бы по-дружески, - обнять тебя?..

- Но тебе было хорошо со мной! - отчаянно верещала, как безумная, Жюли. - Хорошо! И я не пустоголовая! Я все чувствую! Ты не знаешь, глупец, от чего отказываешь!

- От умелой куклы? - нарочно зля ее, ответил Тристан насмешливо.

- Я была бы верна тебе! - терзая его одежду, словно пытаясь вытряхнуть из Тристана его знаменитое упрямство, кричала Жюли. - Верна! Как ни одна женщина в мире! Я могла бы измениться… я могла бы стать выше, тоньше, или ноги… хочешь, у меня будут длинные ноги? Я могу быть такой, какой ты хочешь! Любой!

- Ты не можешь быть уникальной и неповторимой, - ответил Тристан. - Потому что сама не знаешь, какая ты, и какой хочешь быть. Я сказал - нет. Я не стану твоим. Я ведь не игрушка, в отличие от тебя. Я не стану покорно лежать в коробке.

Лицо Жюли исказилось до неузнаваемости, она ловко сползла с Тристана, отпрянула от хрустального алтаря, словно он был раскален докрасна.

- Тогда ты погибнешь, - выкрикнула она. - Самой ужасной смертью! И твое сердце станет моим! Я вырежу его из твоей груди и заберу его себе! А ты - ты сгоришь, привязанный к этому камню! - она подло захихикала, кинулась в комнату и вернулась, сжимая в руке крупный осколок лопнувшего  зеркала. - Я сейчас изрежу всю твою одежду, и оставлю тебя лежать тут голым! Встанет солнце, его лучи сфокусируются в хрустале вокруг тебя, и сожгут тебя! Ты ведь боишься солнца, чертов альбинос? Оно покроет твою белую кожу красными пузырями. Тебе будет больно, о-о-о, очень больно! А эту линзу я поверну так, чтобы она выжгла твои красные глаза!  Ну, говори - подчинишься мне?!

Последние слова она выкрикнула с отчаянием, которое так не вязалось с угрозами, которые она выкрикивала, и Тристан только отвернулся от нее, зло скрипнув зубами и в очередной раз попробовав на прочность магические путы.

- Нет?! - зловеще выкрикнула Жюли и решительно шагнула вперед.

Недрогнувшей жестокой рукой она повернула хрустальную линзу, что висела над Тристаном, и ослепительный поток света ударил прямо в его глаза.

Тристан зашипел, жмурясь, отвернул лицо, но света было много, он сверкал в белых волосах инквизитора, стирал темные тени морщин у зажмуренных глаз.

Белая кожа легко вспыхнула красным, солнце, от которого он когда-то прятался в прохладных коридорах королевского дворца, причинило Тристану боль. И Жюли это почувствовала так же ясно, как если б больно было ей.

- Не могу, - с изумлением прошептала она. С ее приклеенных пушистых ресниц покатились горошины прозрачных слез. - Видит небо, я не могу тебя замучить!

С ревом она выронила свой грозный осколок зеркала, бросилась к Тристану, ладонями ухватила его голову за виски и покрыла все раскрасневшееся лицо частыми поцелуями. Он отворачивался и брезгливо морщился, а она рыдала и нежно целовала его неприятно изогнутые губы.