Старик метался, в ярости все проклиная, всех ненавидя и сгорая от бессилья. Сколько б он не лгал, чтобы ни говорил дочери, правда была одна: дочь была талантливее и могущественнее его. Ее творения жили, а его - нет. И это жгло душу Кукольника. Он не мог смириться с тем, что вынужден лгать, изворачиваться и присваивать чужие успехи, не имея своих.  

И из его слез зависти, гнева и изломанных, умерших  мечтаний, из всего самого грязного, низкого и мерзкого и появилась жизнь, которую он вложил в свое творение. В Жюли. Бедняжка не виновата, что родилась на свет такой. В нее просто не вложили ничего доброго. Вы своим присутствием оживили ее, Тристан, но ненадолго. Увы.

Жюли двигалась, говорила, мыслила, и Кукольник  думал, что этого вполне достаточно для того, чтобы его творение стало безупречным идеалом. Но кукла вышла ровно такой, какие чувства он в нее заложил: жадной, расчетливой, завистливой, тщеславной , хитрой, и ужасно бездушной.

Она совратила старика - о, похоже, он вложил в нее и свой едкий талант изворотливо и искусно лгать!  - и он полюбил ее, как женщину, хотя знал, что она всего лишь бездушная кукла, любящая блестящие побрякушки.

Она и надоумила его зарабатывать огромные  деньги, продавая живые сердца кукол…

Это был очень жестокий и страшный обман.

Девочка делала очередное живое сердце для куклы, а отец ее строгал саму куклу, огромную, в рост человека. Иногда это был ребенок, иногда - женщина, иногда - мужчина… Поэтому мне казалось, что он делал свою куклу долго, веками. На самом деле их было много, разных.

Кукольник находил богатые семьи, в которых недавно произошло несчастье, в которых умирал любимый родственник или молодая невеста. Он брался оживить их. Он изготавливал точную копию умершего, а в грудь вставлял сердце, живое, которое делала его дочь - тот самый оболганный, обокраденный Зеркальщик. Он разбивал маленьких друзей Софи, забирал их сердца, и вкладывал их в своих кукол и продавал.

А потом отец отнимал у дочери часть души, чтобы она все забыла и не могла никому рассказать об обмане и подлоге. И он думал, что мастерски замел следы, что не осталось никаких свидетелей, если б не одно «но»: куклы. Они на удивление окружающим не старели и не умирали. Более того - они вдруг начали вспоминать свое прошлое и болтать, что оживлял их вовсе не старик, а молодая девушка  - Зеркальщик.

Это взволновало старика. Его тайна могла раскрыться, и само по себе это было бы полбеды. Самое страшное для него -  это то, что он мог бы лишиться славы, а люди начали бы восторгаться не им, а его дочерью.

Этого он допустить не мог! Ему казалось, что лучше смерть, чем забвение и позор. Но только смерть он не себе готовил.

…Он тогда совершил первое убийство, хотя применимо ли к кукле такое понятие? Разбил одну болтливую бедняжку и украл ее сердце. Но кукол было много. И замолкала одна - тотчас же начинала говорить другая. Они говорили об обмане и подлоге.

Вот тогда Кукольник и его Кукла решили истребить все магические творения. Собрать все сердца.

Но Кукольник хотел закрыть им всем рты - а Жюли хотела иного. Она хотела жить, да и за себя опасалась. Вдруг создатель и ее приговорит? Он стал опасен для нее. Поэтому она выжидала момент,  подыскивала способ избавиться от него.

Маленький паж, тот, что в шкатулке… именно он хранил всю историю, от начала до конца. Он помнил всех кукол по именам, он знал, какое сердце кому досталось.

После очередной пытки, долгой болезни и выздоровления он все рассказал  мне, напомнил о каждом случае, когда отец со сладкой улыбкой являлся ко мне и говорил: «Ну что, Софи, готова ли ты сотворить чудо?», и о последствиях, что наступали после того, как я отдавала часть своей любви и души новому творению кукольника. Паж помог мне связать воедино мои странные болезни и потерю памяти.  И я решила мстить за себя, за свой талант, на котором наживались мерзавцы, за свою изрезанную душу, за свое разоренное королевство кукол.  Я ведь кукольная принцесса Софи, - она чуть улыбнулась. - Я заколдовала, спрятала мастерскую. Я призвала демонов, чтобы они охраняли оставшихся кукол и не выпускали отца из мрака. Он заслужил это наказание, он должен был бродить в темноте, в одиночестве, до конца своих дней!  Но Жюли стащила у меня перстень, подчиняющий демонов, а я сама отрезала все свои воспоминания.

- Какая ужасная история, - произнес Тристан задумчиво. Его белоснежная рука лежала на его груди, улавливая стук его сердца, к которому инквизитор прислушивался с изумлением. - Спасти умирающего младенца и при этом едва не погубить своего ребенка!.. Поистине, великое и ужасное бродят рука об руку.

- Я спас тебя!! - прокричал старик, трясясь от ужаса, потому  что врать в лицо инквизитору он действительно опасался. А вот изворачиваться, пытаясь спасти свою шкуру - нет. - И я пытался все исправить!

- Исправить? - гневно выкрикнула Софи. - По-твоему, перебить несчастных, невинных магических созданий - это все исправить?!

- Это неправильно! - прорычал старик, пытаясь придать себе вид борца с нечистой магией. - Никому не дозволено пробуждать жизнь, кроме магии! Это грех - мнить себя выше всех людей, и грех - притворяться живым, когда ты… вещь! Кукла! Я всего лишь хотел, чтобы все куклы сделались теми, кем и являлись - игрушками без мысли в глазах! Хотел собрать все магические сердца и похоронить навсегда тайну оживления!

- Вместе с кукольными сердцами вы собирали весьма живые, - напомнил Тристан. - Например, сердце моей жены. И мое собственное - Жюли ведь его хотела себе?

- Хотела вставить себе в грудь и ожить! - подал голос Густав. - Я сам слышал!

Старик в алом плаще затравленно оглянулся на насупившегося мальчишку с черным мечом.

- Ах ты, мелкий ублюдок, - прохрипел он.

- Потише на поворотах, Кукольник, - осадил его Тристан. - Ублюдок здесь только я, не так ли? Итак, ты хотел убить меня? Но я человек. Живой человек. Я родился им. И жена моя была человеком. Матерью. Твои приспешники убили беззащитную женщину и оставили ее дочь сиротой.  Это, по-твоему, благе дело во имя светлой магии?

- Но твое сердце тоже оживлено черной магией! - напомнил  злобный старик. - И его надо было бы уничтожить первым!

Тристан усмехнулся.

- Но?.. Почему же не сделал то, что задумал? Руки коротки?

Старик метнул гневный взгляд на черный меч, который теперь с готовностью сжимал Густав.

- Ты рос негодяем и эгоистом, Тристан! Уж признай это! Я долго следил за тобой, когда ты был просто королевским бастардом, и когда стал инквизитором. А когда ты стал демоном, мое сердце едва не разорвалось от боли и стыда! И это сотворил я! Я дал тебе второй шанс, вторую жизнь, я вложил силу в твои руки! Как же мне не желать убить тебя? Как же мне не желать уничтожить сосуд греха и порока, который я создал?!

- Я жил свою жизнь, старик, - глухо ответил Тристан. - И она была нелегка и не проста. Но за все свои грехи я ответил. И от наказания не бегал.

- Но он изменился! Изменился! Он вырос, повзрослел, стал мудрее! Он самый сильный человек на свете, но он не озлобился, и власть ему не затмила разум! Он никого не казнит просто так! Мой папа, - яростно выкрикнула Китти,  не выдержав потока оскорблений, который старик щедро отвешивал в адрес Тристана, - самый добрый, самый смелый и самый справедливый защитник людей! Он служит им! Он готов умереть за любого, и за каждого! И он никогда, - эти слова она выкрикнула с особой яростью, - никогда не делал больно своим дочерям, чтобы выглядеть сильнее их! Он никогда не калечил их и не ломал их дар! Он не выворачивал им пальцы, чтобы ни не превзошли его в магических талантах! Он никому не завидовал! Его сердце не золотое - оно самое живое, самое доброе и любящее!

- Это не талант и не дар, - взревел старик, брызжа слюной. - Это проклятье и бездонная кладезь грехов!

- Закрой свой рот, злобный поганый старикашка! - рыкнула Китти утробно и страшно, выступив вперед и вскинув руку, словно для пощечины.