«Давай, иди сюда, старый грешник, - думала Жюли, подкрадываясь к Красной маске с грацией разжиревшей коротконогой утки, - и я угощу тебя!»

Красная маска вдруг замер; перестали хрустеть осколки под его ногами, и Жюли поняла, что он стоит напротив своей бывшей клетки, рассматривая попавшего туда пленника.

«Связанного по рукам и ногам пленника, - подбодрила себя Жюли. - Он не выскочит, не освободится  не поможет… давай, кто бы ты ни был! Возись громче, дергай путы! Пусть он смотрит только на тебя!»

Слышно ли в доме, как идут часы? Как стоит стол?

Жюли кралась точно так же, застывая и делаясь ну точно как неживая кукла. Красная маска стоял, рассматривая бьющееся в клетке тело, и он не обернулся, он нипочем не услышал бы Жюли, если б не эти чертовы собаки.

Они слетели сверху по лестнице, злобно урча, цокая по полу когтями, и человек в красном обернулся.

Он увидел Жюли с занесенным ножом, которая стояла  всего в шаге от него, и вскрикнул. И она тоже закричала, громко, злобно и отчаянно.

- Умри! - вопила она, набросившись на него и нанося беспорядочные удары.

Ее нож порезал его руки, проколол толстый алый плащ, вонзился в тело.

Раны эти были не смертельны потому что Красная маска все же успел перехватить руки Жюли и оттолкнуть обезумевшую куклу от себя прочь, но были еще собаки.

Они напала на него, вцепились в плащ, в полы его одежды, и принялись рвать, озверев от запаха крови.

Жюли, выронив нож, упав на колени, ловко уползла под стол, чтобы псы и Красный ее не затоптали, и оттуда сверкала настороженными глазами. Она не боялась, что Красный тотчас же поразит ее своей магией - его волшебная палочка была припрятана у нее в комнате весьма надежно.

- Вон! - кричала она. - Вытащите его вон!

Но Красный, похоже, и сам понимал, что в данной ситуации ему выгоднее бежать. Отбиваясь от псов, он вывалился в дверь, и грызня смолкла.

Жюли перевела дух; нет, она не запыхалась и не напугалась. Просто ее научили, что после опасности себя надобно вести именно так. Однако, было две проблемы: ее враг, тот, над которым она издевалась и насмехалась, был на свободе, а его место в ловушке занял кто-то другой. И Жюли испытывала некое подобие любопытства, ей не терпелось узнать, кто же там.

Скользя неловкими ногами по осколкам, она рванула к ловушке, и там, на хрустальном алтаре, плененного и распятого, как звезда, повязанного порукам и ногам, она увидела… Тристана.

- Вот так встреча, ваша милость, - проворковала она, глядя, как тот рвет и треплет путы. - Ах, как вы кстати! Как кстати!

***

Тщеславие - самый опасный из грехов.

Жюли знала, что за стенами ее дома бродит Красная маска, и собаки долго его не удержат.

Она помнила, что перстень, управляющий демонами, теперь у оборотня, и в каждый миг он может обернуть магию этой вещи против нее, против Жюли.

Но увидев плененного Тристана, беспомощного, распростёртого на хрустальном алтаре, она позабыла обо всем, даже о собственной безопасности.

Она не подумала о том, что можно сейчас, сию минуту, сговориться с ним, обмануть его и выпросить защиты от Красной маски.

Но она почему-то вспомнила о том, что она - женщина, и ту единственную возможность, что ей выпала, тот редкий шанс, когда Тристан  бессилен и ничего не может ей противопоставить, она использовала не для того, чтобы разумно себя повести и обрести союзника.

В нем, разгневанном пленением, она увидела не попавшего в западню воина, но мужчину. И вот странное дело - ощутила странное влечение, желание, какое не посещало ее никогда.

- Магический выродок, - ругнулась она, сама не замечая, что и кому говорит. Она медленно, словно зачарованная, приближалась к Тристану, бьющемуся в путах, и ее ладонь скользнула по его растрепавшимся белоснежным волосам. - Что за магия течет в твоих жилах, от которой ты становишься желанен всем и каждой?.. О, простите, господин инквизитор, - Жюли легко поклонилась, смиренно опустив взгляд, но ее неуклюжий поклон вызвал лишь усмешку на губах Тристана. - Вы, наверное, поняли, что демонами повелевала я? Ну, такая вот я коварная. Люблю, знаете, вкус власти над сильными мужчинами. Он совершенно неповторим, и если попробуешь раз - потом не сможешь отказаться.

- Меня вы тоже пробуете на вкус? - насмешливо произнес Тристан, яростно сжав кулаки и рванув руки так, что магические путы впились в запястья до кровавой красноты.

Его неистовое движение его гневное упрямство заставили Жюли покраснеть совершенно искренне, и она безотчетным движением прижала ладонь к своему внезапно сильно забившемуся сердцу.

- Вас, господин инквизитор, - с чувством произнесла она, - я хотела бы попробовать на вкус особо. Ведь есть в вас что-то особенное, отчего вы так интересны. Не только белые волосы. Не только точеный профиль, - ее пальчик скользнул по носу Тристана, от переносицы до кончика, а затем легко коснулся подушечкой его гневно сжатых губ. - Ну же, не сопротивляйтесь. Разве вам неприятны мои ласки? Мне бы очень хотелось, чтобы вам было приятно…

- Деревянные ласки, - язвительно заметил Тристан. - Боюсь, поймаю губами занозу.

- Аха-ха-ха, - рассмеялась Жюли, закинув голову. Но это был фальшивый смех; губы ее дрожали, темные глаза влажно поблескивали, словно по драгоценным камням, из которых они были выточены, друг скатилась капли воды. - Вы и это поняли? Но никаких заноз. Я же живая и теплая. Разве вы не заметили?

- Мне не было нужды это замечать, - желчно и упрямо ответил Тристан. Жюли прищурилась:

- Какой вы упрямый и непослушный! Как марионетка в неумелых руках - те так и норовят завалиться или спутать веревочки, управляющие их руками и ногами. А давайте поменяемся местами: вы будете послушной куклой, а я… я буду человеком, в руки которого эта кукла попала.  Никогда не играли в кукол?

- Меня не привлекает холодность и равнодушие, - буркнул упрямый Тристан.

- Какая же холодность, - усмехнулась Жюли, устраиваясь рядом с ним и положив голову ему на плечо. Ее руки продолжали жадно поглаживать, ласкать, тискать его, словно она никак не могла пресытиться прикосновениями к Тристану. - Я горяча, как пламя. И если вы будете послушной куклой, я сделаю все сама так ловко и так умело, как никто и никогда вам не делал…

Тристан насмешливо фыркнул, вгоняя Жюли в краску стыда.

- Чем набита ваша голова, - грубо произнес он. - Что вы такое себе вообразили? Я не желаю вас, дорогая. Меньше, чем куклу, я хотел бы только всем доступную дешевую женщину. Вряд ли в моем сердце хоть что-то шевельнется…

Его слова больно ранили Жюли, и она дрожала, как  подстреленная добыча, сама не понимая, отчего. Его грубые отказы причиняли ей боль, но Жюли почему-то не могла бросить его, отойти, прекратить эту пытку. Она снова и снова проглатывала вставший в горле ком, снова и снова ощущала горячие волны желания и странного, томящего чувства, которое превращало ее душу в расплавленный золотой воск.

Жюли была влюблена впервые в жизни, ее знобило и бросало в жар, одновременно хотелось плакать и смеяться, взлететь к небесам от ликования и упасть на камни с высоты, и это чувство делало ее живой.

- О, как вы мне нравитесь! - шептала она. - Небеса, мне словно душу в грудь вложили… живые, вы не представляете себе, какое это богатство - чувствовать и любить! Какое это счастье!

Упрямство Тристана распаляло ее все сильнее, она изо всех сих сил обхватила его руками и зарылась лицом на его груди, скрывая слезы счастья и отчаяния. Он попытался вывернуться из ее приставучих объятий, но она держала крепко, покрывая его частыми безумными поцелуями.

- Прекратите это, - севшим голосом произнес Тристан, понимая, к чему все это ведет, когда Жюли, не справившись тайком с пуговицами на его одежде, не таясь уже нетерпеливо рванула их, добираясь до его тела. - Я же сказал - ваши попытки понравиться мне бесполезны! Что за похабное бесстыдство!  Говорите о чувствах, а сами пытаетесь потешить плоть?! Не хочу вас! Не хочу!