С уважением Пенелопа Клируотер.

Немножко хихикая и морща нос, словно нашкодившая девчонка, Гермиона Грейнджер кинула записку в камин. И закусила губу, смотря на сгорающий в бирюзовом пламени, листок. Гори оно все! Ей завладело странное воодушевление, задумываться над природой которого у нее совершенно не было времени.

Ведьма еще даже не успела пригладить волосы перед наколдованным зеркалом, когда камин выплюнул записку.

Дорогая, Пенелопа!

Боюсь показаться навязчивым, но представляете себе, как раз сегодня я хотел заняться разбором нашего дела. Как чувствовал, что нужно будет освободить для Вас пару часов. Но освободил больше, потому что, не знаю как Вам, а мне недостаточно всего пары часов для полного бихевиористического разбора поведения оборотней. Все-таки это тема интересная и глубокая. Дайте мне полчаса, чтобы я завершил свои дела и смог Вас принять.

С уважением, Волк с красной шапочкой.

Гермиона прыснула. Возможно, егерь не такой глупый, каким хотел бы казаться. Ее бросило в жар. Что ж ты делаешь, дура? Она чувствовала, как кишки сворачиваются в узел, а между ребрами начинают порхать бабочки. Посмотрела на себя в зеркало. Лихорадочный румянец на щеках. Светящиеся глаза. Закушенная губа, налившаяся алой кровью. Даже не смей. Девица в отражении показала ей язык и взлохматила послушные кудри.

Гермиона Грейнджер положила папку с тошнотворными колдофото в маленькую красную сумочку и направилась к выходу из Министерства. Она хотела аппарировать на берег шотландского озера из другого места. На всякий случай.

Гермиона появилась перед домом егеря. На этот раз погода стояла чуть хуже, но было все равно тепло. Облака отражались в ровной, неподвижной глади озера. Вид дарил спокойствие и безмятежность, которые были отчаянно необходимы девушке.

Она довольно решительно двинулась к входной двери, но, положив руку на морду волка, оторопела и на секунду даже передумала заходить. Но в этот момент открыли изнутри. Егерь жестом пригласил ее зайти.

— Привет, красавица, — оценивающе глянув на нее, сказал он как обычно. Сегодня она более спокойно среагировала на роковые для нее слова, но сердце все равно чуть споткнулось и понеслось дальше быстрее.

Гермиона, вернув былой кураж, решила не теряться и тоже бросила насмешливо-изучающий взгляд на Скабиора. Сегодня, при свете дня, она могла разглядеть его получше. Что ж, сейчас егерь определенно выглядел приличнее, чем тогда в лесу. Исчезли синяки под глазами. Он, очевидно, научился мыть голову. Темно-коричневые, почти черные волосы убраны в небрежную косу, доходившую почти до середины спины. Только красная прядь непокорно завивалась у лица. Льдистые глаза контрастировали с черной подводкой, которой Скабиор пользовался по непонятной ей причине. Кстати, надо спросить, зачем ему это. Впрочем, ему идет.

Он сменил дядюшкин костюм на темные брюки, белую рубашку и черный жилет с готическими вычурными пуговицами. Гермиона взглядом проследила количество пуговиц, насчитала больше десяти. Ей отчаянно захотелось их потрогать. Новая одежда подчеркивала его стройную фигуру. На ногах же были тяжелые ботинки, с большим количеством цепей, будто бы егерь снял их с панка на каком-то маггловском концерте.

На вид ему было не больше тридцати лет. Скабиор имел тот тип внешности, который никогда не выглядит юным. Лица таких мальчишек сразу превращаются в лица мужчин: высокие скулы, мощный подбородок, прямой нос. Зрелая красота. Когда она поняла, что загляделась, то подняла взгляд на его лицо. Как и ожидалось, ее там ждал насмешливый взгляд ледяных серых глаз. Егерь с наслаждением подметил, что девчонка засмотрелась на него:

— Ну что, теперь пойдешь со мной на танцы?

— Я подумаю, — противно протянула она. — Ты знаешь, жизнь в конуре определенно пошла тебе на пользу.

Он рассмеялся ее колкости. Воздух опять начал наполняться электрическими разрядами.

— В домашней жизни есть свои плюсы, это да. Например, можно спрятаться от правосудия на годы в заброшенной халупе и водить министерских барышень в гости, — вернув ей шпильку, улыбнулся егерь. — Но чем обязан? Помимо очевидного.

Они прошли в гостиную. Гермиона села в то же кресло, что и вчера. Кто бы мог подумать, что уже через сутки она вернется сюда. Добровольно. Глупая, глупая девочка поставила сумочку себе на колени. На всякий случай палочку она держала в руке. Скабиор бросил красноречивый взгляд на это, но ничего не сказал.

— Я наткнулась на одну вещь, она меня смутила. Хочу обсудить с тобой, — набрала побольше яда в голос, — дорогой коллега.

— Хорошо, выкладывай. Но сперва позволь мне предложить тебе что-нибудь: чай, кофе, огневиски?

— Хочешь меня напоить?

— Нет, дорогая Пенелопа, это не мой метод получения женщин. Совершенно не спортивно, — растягивая слова, сказал егерь, пристально смотря на нее. Гермионе стало неуютно под этим взглядом. Она решила, что нужно как-то поставить его на место и бросила с вызовом:

— Предпочитаешь привязывать их к дереву в лесу, как в старые добрые?

Егерь странно взглянул на нее, что-то скользнуло в этом взгляде — злость ли. Он вздохнул:

— Ну раз ты спрашиваешь, то я отвечу. Мне нет нужды никого привязывать, потому что у меня весьма сильные руки, — он холодно улыбаясь, начал закатывать рукава рубашки, подворачивая их нарочито медленно. Длинные кисти с тонкими пальцами заворожили ее, на левой руке она сегодня был надет перстень — череп оленя.

Гермиона пожевала губу, проклиная себя за излишнюю дерзость, потому что егерь начал сегодня очень мирно и ей совершенно точно не стоило нарушать хрупкое равновесие, которое установилось между ними.

— Мне сегодня принесли дело о девушке-оборотне убитой всего один день назад. Кэрри Бирдхэм, двадцать лет. В Лондоне. Серебряным ножом, на теле остались… — она замолчала, ловя слова. Фото с изуродованным телом предстали перед глазами. Опять подбиралась тошнота. Гермиона сглотнула.

Егерь молча встал и налил два бокала огневиски из стоявшего на столе декантера. Один отдал Гермионе, она выпила его махом. Скабиор ошалело глянул на нее и сделал один маленький глоток.

Огневиски моментально дал результат. Тошнота отступила. Она смогла говорить дальше:

— Там, где серебро касалось кожи, шрамы обугливались. И среди них я увидела нечто, очень похожее на метку лорда. Можешь посмотреть, я захватила материалы. Дело Кэрри в ведомстве маггловской полиции. Насколько я знаю, ее тело находится в морге, а погребение будет завтра.

Гермиона открыла сумочку и заклинанием Акцио притянула к себе большую папку, где были подкреплены дела. Передала их Скабиору. Все происходящее напомнило ей вчерашний день. Именно с этого момента все пошло наперекосяк. Почему у нее всегда так…

Егерь совершенно спокойно посмотрел все колдографии, нисколько не смутившись. Толстая папка лежала у него на коленях, одной рукой задумчиво почесывал подбородок. «Интересно, он делает это так привычно, потому что он оборотень или потому что он убийца?» — хмелея, подумала Гермиона. Огневиски быстро принялся распространяться по организму. Девушку охватила приятная расслабленность.

— Я сегодня уже пару раз проблевалась, пока смотрела снимки, — доверительно сообщила она.

— Неважный результат для Героини Войны, — с некоторым сочувствием сказал егерь. Он внимательнейшим образом изучал колдофото изуродованных тел.

— Я многое повидала, но никогда не перестану удивляться жестокости человеческого сознания. Она каждый раз поражает меня всё больше. И пугает. Боролась за мир для всех. И для магов, и для эльфов, и для оборотней тоже. И что же это получается — все зря? — огневиски знатно пробрало Гермиону. Ее пробило на рассуждение о жизни.

Егерь молчал. Волшебница встала со своего кресла и подошла к нему, неловко присела на подлокотник его кресла; он едва успел одернуть папку с делом, чтобы она не плюхнулась на нее. Ведьма наставила на егеря палец.

— Вот ты, например. Ты знаешь, я надеялась, что ты останешься мертвым. Потому что ты — враг. И тогда все было очень просто и понятно. Но теперь вот мне помогаешь вроде как. Правильно ли я поступаю? Я всегда хотела поступать правильно, Скабиор. Но теперь мне кажется, что я все делаю не так.