Королева умолкла, а Моревер усмехнулся. Он давно уже во всем разобрался, однако не желал ничего предпринимать, не получив четкого и ясного распоряжения.

— Но с адмиралом может ведь случиться какое-нибудь несчастье?.. — задумчиво предположил он.

— Ну естественно! — кивнула Екатерина. — Например, на голову адмирала Колиньи свалится внезапно черепица с крыши…

— Вот именно… Но не просто черепица — а черепица, бесконечно верная королю…

— А верность имеет цену — и немалую, вы подумали об этом, Моревер? Дайте же мне откровенный совет: где найти такую верность и такую ловкость?

— Даже не знаю, что вам ответить, мадам. Но если не сыщется такой черепицы, возможно, подойдет и меткая аркебуза?

— О, я бы не возражала!

— Ну, если так, то не волнуйтесь, Ваше Величество… Я переговорю с одним своим приятелем — и не исключено, что он заинтересуется этим делом…

— А как он все это устроит?

— Легко — и без лишнего шума. Он притаится в каком-нибудь укромном закоулке и подстережет Колиньи — ведь тот ежедневно, в один и тот же час направляется из Лувра в свой особняк… Я даже представляю, где мой друг будет поджидать адмирала… Ваше Величество знакомы с Отцом Вильмюром?

— Каноником храма Сен-Жермен-Л'Озеруа?

— Да, почтенный каноник — верный сын католической церкви, он живет рядом с монашеской обителью. Адмирал Колиньи, торопясь по улице Бетизи в королевский дворец, постоянно проходит мимо этой обители. Канонику Вильмюру принадлежит маленький домик, окна первого этажа надежно зарешечены, и снаружи нельзя разглядеть, что делается внутри.

— Отлично! Просто превосходно!

— Вообразим себе, что мой приятель уговорит каноника и тот пустит его в свой домик. Мой друг сядет возле окна с аркебузой в руках. Один выстрел — и адмирал, шагавший по Улице, падает, сраженный пулей… Мне кажется, мадам, что такой вариант куда лучше смертельной болезни или сваливающейся с крыши черепицы. Адмирал будет убит на месте неизвестным злоумышленником, и Вашему Величеству останется лишь оплакивать утрату столь преданного слуги, как Колиньи.

— Все верно… Что ж, если это действительно произойдет, вашего приятеля ожидает королевская награда!

— Что касается меня, то единственное, к чему я стремлюсь, — это быть полезным Вашему Величеству.

— Однако не каждый наделен столь чистой душой, как вы.

— Да, боюсь, мой приятель — отменный стрелок — может и промахнуться, если его не будет вдохновлять мысль о небольшом подарке. Но вам, мадам, не о чем беспокоиться. Я отложил на черный день пятьдесят тысяч ливров и готов потратить все эти ничтожные деньги ради того, чтобы рука моего товарища не дрогнула….

Екатерина с омерзением посмотрела на Моревера, однако мгновенно справилась с собой. Она достала бумагу и начертала на чистом листе несколько строк.

— Господин де Моревер, — проговорила королева, — я не могу допустить, чтобы вы шли на такие жертвы. Не трогайте своих денег. А приятелю вручите этот документ; по нему ваш друг получит двадцать пять тысяч ливров из королевской сокровищницы.

Моревер бережно свернул драгоценный листок и надежно запрятал его.

— Еще столько же… ему заплатят после прискорбного случая с адмиралом, — добавила Екатерина. — Как видите, мои сторонники не могут пожаловаться на скупость королевы. Надеюсь, Господь вознаградит меня за это… И скажите вашему товарищу, что я рассчитываю на него и в дальнейшем.

— Кем еще ему предстоит заинтересоваться, мадам?

— Он узнает об этом позже. Но речь пойдет уже не о врагах Церкви и государя. Надо заняться…

Наигранная очаровательная простота, с которой Екатерина толковала о делах государственной важности, была отброшена. Екатерина не могла утаить злобы, клокотавшей в ее душе.

— Надо заняться теми, — заявила королева, — кто нанес мне страшное оскорбление. Их двое. Это по их вине — или, во всяком случае, по вине одного из них — мы оказались сейчас в таком ужасном положении. Если бы не он, Парижу не угрожали бы войска гугенотов и во дворце французских королей не праздновали бы сегодня помолвку моей дочери… Этот негодяй спас Жанну д'Альбре — и в результате меня и моих детей ожидают теперь чудовищные несчастья. Мы все погибнем, если только я не сумею избавить свою семью от грядущих бед. Но мало этого! Мерзавец отважился поддерживать человека, из-за которого мое существование превратилось в настоящий ад. Однако и это еще не все! Два раза этот подлец решился посмеяться над королевой! Я ненавижу этого висельника и терпеть не могу его папашу! Моревер, я посвятила вас в свои секреты, что свидетельствует о том, насколько я вам доверяю. Никто, кроме вас, не знает об этом. Уберите обоих — и станете графом… Мы подыщем вам подходящие владения, а до того я заплачу вам по сто тысяч ливров за смерть каждого.

Моревер удивленно вскинул брови.

— Эти люди так сильны и влиятельны? — осведомился он.

— О нет, это ничтожные авантюристы, нищие ловцы счастья… Однако помните: справиться с ними нелегко. Мне уже не раз докладывали об их гибели, но они воскресали вновь и вновь. Сгорев в одном здании, они немедленно объявились в другом. Да вы ведь сами все видели, Моревер: на ваших глазах полыхал трактир, вы атаковали дом на Монмартрской улице… И тут, в Лувре, этот головорез издевался надо мной в вашем присутствии.

— Так Ваше Величество имеет в виду Пардальянов!

— Вы сами произнесли их имена; теперь же эти люди…

— Мне все известно, мадам; сейчас они скрываются во дворце Монморанси. Ваше Величество, возможно, я изумлю вас — но признаюсь: за смерть Пардальянов я не попрошу у вас ни графского титула, ни поместья, ни двухсот тысяч ливров. Более того: я готов рискнуть жизнью ради счастья изловить их и собственноручно свернуть им шеи…

— Вижу, — задумчиво промолвила Екатерина, — они задели и вас, мой милый Моревер.

Ее собеседник, не сказав ни слова, дотронулся пальцем до глубокого багрового шрама, пересекавшего его правую щеку.

— Недурная работа, — усмехнулась королева, — память до конца дней…

Моревер покраснел, но сразу совладал с собой и отвесил вежливый поклон.

— Разрешите мне удалиться, Ваше Величество.

— Ступайте, сударь, и не забывайте: за верную службу вы получите от меня все, о чем только мечтаете. И не бойтесь просить слишком многого.

Моревер еще раз поклонился и выскользнул из часовни.

«Так, — подвела итог королева, — с Колиньи и с Пардальянами разобрались… Теперь займемся нашей славной кузиной Жанной д'Альбре.»

Екатерина опустилась в просторное кресло и изобразила на лице светлую грусть. Достав маленькое зеркало, она поглядела в него и удовлетворенно хмыкнула. Потом королева уселась в кресле поудобнее, приняв позу безмерно утомленного человека, и накинула на волосы тонкий черный шарф; этот штрих удачно завершил образ исстрадавшейся матери. Только тогда Екатерина кликнула преданную Паолу. По знаку своей госпожи та поспешила в смежный зальчик и так же безмолвно, как впустила Моревера, ввела в молельню следующего посетителя, а затем неслышно скрылась.

А Моревер направился в громадные парадные помещения дворца, в которых собралось почти десять тысяч гостей. Торжество едва началось, однако приглашенные уже пребывали в приподнятом настроении; скованность и сдержанность первых минут испарились без следа. Моревер довольно долго ходил по залам; он явно кого-то разыскивал. Но вот он увидел большую группу придворных, столпившихся вокруг одной особы. Если судить по многолюдности свиты и по ее раболепию, в центре находился представитель королевской семьи. Однако придворные окружили отнюдь не короля — они обступили герцога Генриха де Гиза.

Внешность герцога говорила о знатном происхождении и изысканности; его роскошный наряд был истинным шедевром элегантности. Рукоять шпаги сверкала алмазами, на лентах, украшавших костюм, мерцали огромные жемчужины; белоснежный плюмаж крепился к шляпе великолепным аграфом, в котором переливались изумруды и рубины. Герцог Генрих де Гиз Лотарингский, веселый, смеющийся, полный юных сил, казался на этом празднике самым восхитительным кавалером французского двора. Вместе со своими приближенными он негромко подшучивал над гугенотами, явившимися в Лувр в своих простых одеждах.