Дворяне-гугеноты тут же выстроились в шеренгу, словно солдаты на параде, и, обнажив шпаги, приготовились сопровождать короля. Так, окруженный восхищенными гугенотами, Карл IX вернулся в Лувр.

Вечером за ужином все пребывали в приподнятом настроении, радуясь, что история с адмиралом закончилась благополучно. Карл объявил, что армия выступит в Нидерланды недели через две, когда Колиньи поправится. Потом король сел за карты, развлекаясь в обществе придворных новой игрой, которую сам же и придумал; он спустил Генриху Наваррскому двести экю, но хохотал, как ребенок.

Довольный Беарнец сгреб выигрыш и шепнул своей жене Маргарите:

— Если так пойдет и дальше, мы, чего доброго, разбогатеем, ангел мой, а я не привык к богатству!

Однако Марго взволнованно сказала мужу:

— Не забывайте об осторожности, сир!

— А что такое? Карл кажется вполне чистосердечным.

— Возможно… но посмотрите на королеву… Я никогда не видела ее такой умиротворенной… Берегитесь, сир!

Екатерина Медичи, и правда, буквально лучилась тихим счастьем. В десять вечера она отправилась в свои апартаменты, громко обратившись перед уходом к гугенотам:

— Спокойной ночи, господа протестанты! Я буду молиться за вас…

К полуночи весь Лувр, казалось, погрузился в сон.

Король уже лег. Лакей помог ему раздеться, облачиться в ночное одеяние, укрыл Карла одеялом и погасил светильники, оставив лишь одну лампаду. Потом слуга на цыпочках удалился, оставив Карла в одиночестве.

Целый час король ворочался с боку на бок, но сон все не шел к нему… Карл думал… Он был болезненным и нервным человеком, воображение часто заменяло ему логику. Он не столько рассуждал, сколько мыслил образами. В его памяти опять всплыла картина: возбужденная толпа гугенотов; искаженные ненавистью лица; звон клинков на улице Бетизи; и всеобщее ликование после обещания короля отомстить за Колиньи. Король с радостью вспомнил, какую овацию устроили ему гугеноты.

Карлу IX было двадцать лет. Совсем подросток! Но он сидел на троне. А монарху вдвойне простительно эгоистическое тщеславие, подогреваемое воплями: «Да здравствует король!»

Затем перед внутренним взором Карла возникло бледное лицо Колиньи, и король не в силах был поверить, что эти строгие, но честные черты старого солдата могут принадлежать предателю. А затем все заслонила собой фигура королевы-матери. И Карл, сам не понимая отчего, при воспоминании о своей родительнице внезапно затрясся всем телом.

Наконец, прикрыв глаза, Карл представил себе герцога де Гиза — прекрасного, сильного, надменного, блистательного Гиза. И король сразу ощутил себя маленьким, больным и слабым… Разумеется, Гиз куда больше Карла походил на истинного монарха… Но эта мысль немедленно привела Карла в бешенство. Он вообразил Гиза в Реймском соборе. Его коронуют, и ликующая толпа кричит:

— Да здравствует Гиз! Да здравствует король Франции!

Карл попытался унять бешеное сердцебиение, представив себе армию, выступившую в поход. Париж покинут все — Колиньи, гугеноты, Гиз, Конде; из города исчезнут люди, которых он так боится. Даже его дражайший братец Генрих Анжуйский будет вынужден уехать. Все они отправятся далеко-далеко… возможно, кое-кто и не вернется… Да, он все-таки ловкий политик; как он замечательно придумал все с этой нидерландской кампанией!

И довольный собой Карл стал думать о приятном: о мире и покое, о любви и Мари Туше. Он вспомнил тихий уголок Парижа; такой уютный, мирный домик на улице Барре; король словно наяву увидел, как молодая женщина встречает его, обнимает и нежно целует со словами: «Карл, мой милый Карл… « Монарх смежил веки, улыбнулся и наконец погрузился в сон.

Это повторялось каждую ноны король засыпал, изнуренный картинами, мелькавшими у него перед глазами, но последняя его мысль всегда была о Мари Туше, какие бы заботы не терзали Карла в течение дня. Итак, Карл задремал, но его разбудил негромкий стук в дверь. Король приподнялся на локте и прислушался.

В его опочивальне было три двери: одна огромная, двустворчатая, открывавшаяся во время утренних приемов для придворных, и две небольших. Одна из них вела в маленький кабинет, через который Карл мог пройти в столовую, а другая — в длинный узкий коридор; им пользовались только два человека в Лувре — король и Екатерина Медичи. Сейчас стучали как раз в эту дверь.

Карл вылез из постели, приблизился к двери и спросил:

— Это вы, мадам?

— Да, Ваше Величество; мне нужно немедленно побеседовать с вами.

Король не ошибся: его подняла среди ночи именно Екатерина Медичи. Он испустил горький вздох, торопливо оделся, пристегнул к поясу кинжал и распахнул дверь.

Екатерина Медичи шагнула в комнату и без всяких предисловий сообщила:

— Сир, сейчас в моей часовне собрались канцлер де Бираг, господин де Гонди, герцог де Невер, маршал де Таванн и ваш брат Генрих Анжуйский. Нам предстоит принять важные решения, касающиеся безопасности государя и всей страны. И мы ждем вас, сир; вы должны высказать свое мнение о наших планах.

Услышав это, Карл опешил.

— Мадам, — растерянно проговорил он, — если бы я не ценил столь высоко ваш светлый ум, то заподозрил бы, что вы просто лишились рассудка. Как, мадам! Вы врываетесь ко мне среди ночи и заявляете, что эти господа обсуждают какие-то планы! Да кто им дал такое право? Кто пригласил их в вашу часовню? Какая такая угроза нависла надо мной и моим королевством?! Я не желаю слушать болтовню этих людей! Я хочу спать! А кстати — вам-то почему не спится? Может во францию вторглись войска короля Испании, прослышавшего о том, что я собираюсь двинуть армию в Нидерланды против отрядов герцога Альбы? Или в Париже чума? Они, видите ли, собрались и обсуждают!.. Этот господин де Гонди, сын метрдотеля моего покойного отца, вечно сует нос не в свои дела!.. Ему место на кухне!.. Кто там еще?.. Герцог де Heвер… Пьяная скотина… Ах, он привел солдат на помощь королю… Да его бандиты нанесли государству больший ущерб, чем несколько неприятельских армий… И господин де Бираг с ними!.. Жалкий честолюбец, готовый устроить резню и с головы до ног перемазаться в крови, лишь бы получить какой-нибудь титул… Таванн тоже обсуждает… Грубый солдафон, он иногда на меня смотрит так, что у меня появляются подозрения… даже не хочу говорить, какие… А уж о моем братце я. мадам, и вспоминать не желаю… Все!.. Спокойной ночи, мадам!

Карл повернулся к матери спиной и принялся расшнуровывать куртку.

— Карл, — ледяным тоном произнесла Екатерина, — я не советую вам сейчас засыпать — а то вдруг вы больше никогда не проснетесь…

Король резко обернулся и испуганно уставился на мать. Лицо его быстро бледнело… Так у Карла обычно начинались его ужасные припадки.

— На что вы намекаете? — прохрипел он.

— На то, что вы должны денно и нощно благодарить Господа, который даровал вам преданных друзей, готовых защитить вашу жизнь. Через сорок восемь часов, не позднее, Лувр будет взят штурмом, государя убьют, меня вышлют из Франции. Верные слуги, имена которых я вам назвала, поспешили ко мне, чтобы предупредить нас об опасности, и я тут же кинулась к вам. А теперь, сир, если хотите, можете спокойно заснуть: я передам нашим благородным друзьям, что все их старания напрасны и что Его Величество изволит почивать.

— Штурм Лувра! Убийство короля! Какой кошмар! — пробормотал Карл, спрятав лицо в ладони.

Екатерина резко стиснула плечо сына.

— Карл, — мрачно проговорила она, — вы не верите мне, не верите своему брату, не верите людям, которые обожают вас. Вы сомневаетесь в нашей любви, так убедитесь хотя бы в нашей преданности. Ведь это и правда кошмар: отдать вас, связанного по рукам и ногам, гнусным еретикам, презирающим наши святыни. Чтобы добиться своего, они уничтожат католическую церковь, начнут же с вас — вы ведь ее старший сын! Что вы наделали, Карл! Вы осыпали этих негодяев своими милостями, повергнув в глубокую скорбь весь христианский мир. Ваше поведение вынудило три тысячи дворян-католиков, возглавляемых герцогом де Гизом, своими силами защищать Францию и истинную веру. Вы очутились меж двух огней, каждый из которых может сжечь вас: с одной стороны — надменные гугеноты, стремящиеся всех нас превратить в протестантов, с другой — доведенные до полного отчаяния католики, которых вы подталкиваете своей политикой к мятежу. Положение угрожающее, сир! Знаете, я думаю, что нам, пожалуй, следует бежать: мы, конечно, утратим честь и французский трон, но сохраним хотя бы свои жизни… А ваши сегодняшние поступки на улице Бетизи лишь разожгли страсти. Вы во всеуслышание поклялись жестоко покарать какого-то бедолагу, случайный выстрел которого лишь оцарапал адмиралу плечо; это возмутило всех жителей Парижа. Далее, вы подписали указ, который запрещает горожанам вооружаться, так что теперь парижане ждут, когда гугеноты перебьют их, слабых и беззащитных. Вы вернулись в Лувр в сопровождении отряда еретиков, ясно показав всем добрым католикам, что не нуждаетесь больше в их услугах и что отныне место верных сыновей святой церкви займут подле вас гугеноты. Вот что вы наделали, сир! О Боже, — вскричала королева, воздевая руки к небу, — Боже, вразуми государя! Пусть он послушает родную мать! Господи, помоги ему понять, что настало время либо нанести удар, либо пасть от удара!