Замерший на коленях Генрих слегка побледнел, однако не перестал улыбаться — весело и чуть насмешливо. Он тоже незаметно поглядывал вокруг. А над головами новобрачных бубнил епископ…

— Государь и муж мой, — тихо промолвила Маргарита, — вы заметили, как моя матушка разговаривала с преподобным Сальвиати?

Генрих, который, казалось, с трепетом внимал словам епископа, негромко произнес:

— Нет, мадам, я не уловил этого, но у вас, как мне известно, превосходное зрение, и я рассчитываю, что вы поделитесь со мной своими наблюдениями.

— В моих наблюдениях мало веселого.

— Неужели вас что-то пугает, дорогая? — с легким ехидством поинтересовался Беарнец.

— Отнюдь, сударь, но разве вы ничего не ощущаете?

— Ощущаю. Запах ладана.

— Да нет… Скорее — запах пороха.

Генрих покосился на свою жену; до него, похоже, дошло, что она имела в виду. Он низко опустил голову, будто погружаясь в молитву, и теперь уже проговорил серьезным тоном:

— Мадам, могу ли я быть с вами откровенным? Признайтесь честно: могу я доверять вам? Поймите, я все время чего-то опасаюсь… Есть в этих торжествах что-то зловещее… Мадам, действительно ли вы мне друг? Вы искренни со мной, Маргарита?

— Да, государь, мой муж, — твердо ответила принцесса. — Прошу вас, не отходите от меня ни на шаг, пока мы не уедем из Парижа… Но как только мы покинем столицу, — лукаво улыбнулась новобрачная, — я верну вам свободу… И вы сможете располагать собой по собственному усмотрению… И днем, и ночью!

Генрих Наваррский воспрял духом и любезно заметил:

— Мадам, я и правда начинаю страшиться… Страшиться лишь одного…

— Чего же, сударь?

— Того, что вы очаруете меня…

Маргарита бросила на Генриха лукавый взгляд:

— Давайте условимся, дражайший муж мой: все те дни, что мы проведем в Лувре, вы обещаете быть образцом супружеской верности.

— Мадам, вы восхитительны, — нисколько не лицемеря, прошептал король Наваррский.

Так беседовали новобрачные во время венчания.

Но вот церемония подошла к концу. Кардиналы, епископы, архиепископы, капитул собора Парижской Богоматери в полном составе, священнослужители в облачениях, сиявших золотом, в высоких митрах, с посохами в руках направились к выходу под звуки песнопения «Те Deum». Король Наваррский вывел из собора молодую королеву своей страны; Екатерина Медичи, Карл IX, принцы и принцессы, прошествовали вдоль рядов придворных кавалеров и дам, замерших в своих громоздких шелковых платьях. Опять громко зазвучали фанфары, зазвонили колокола. Грянули пушки, заорал народ на площади, и под этот рев, в котором слились приветствия, ругательства и грубая брань, процессия проследовала назад в Лувр.

Во дворце тут же начался праздник, однако Маргарита, выслушав поздравления и пожелания от придворных, быстро увела мужа в свои апартаменты.

— Ваше Величество, — заявила она ему, — мы — в моей опочивальне. Как видите, я велела принести для вас второе ложе. Пока вы будете ночевать в этой комнате, вам нечего бояться.

— Клянусь Богом, мадам! — вскричал Генрих. — Вы что-то знаете!

— Ничего определенного мне неизвестно, — решительно произнесла Маргарита. — Я твердо уверена лишь в одном: это — мои покои, и даже король не переступит их порога без моего позволения.

Новобрачный погрузился в мрачные размышления… Похоже, Маргарита все-таки что-то знает. Да, пожалуй это так…

«Меня-то принцесса спасет, а вот кто поможет моим друзьям?» — пронеслось в голове у Генриха Беарнского.

Но вслух король Наваррский не сказал ничего. Он решил, что, в конце концов, никакой непосредственной опасности пока нет; у гугенотов еще есть время. Нужно встретиться с верными соратниками — с Колиньи, Конде, Марийяком — и обсудить положение… «А там — посмотрим… « — заключил Беарнец.

— Ваше Величество, нам нужно идти, — заторопила его Марго. — Мне не хотелось бы, чтобы кто-то обратил внимание на наше отсутствие. А что, если решат, будто мы разговариваем о любви…

— Тогда как мы разговариваем о смерти, — усмехнулся Генрих Наваррский.

Бледные и взволнованные молодожены в молчании поспешили в парадный зал, а под окнами дворца бесновалась чернь. Слышались вопли:

— Да здравствует месса!

— Кто бы мог подумать, — улыбнулся король Наваррский, пряча под маской легкомысленной любезности растущее беспокойство, — я первый раз в жизни вошел в католический храм — и вышел оттуда с самой мудрой и красивой женщиной Франции.

И он пристально посмотрел на жену:

— Как вы полагаете, дорогая, с чем же я выйду, если снова отправлюсь туда?

— Трудно сказать, — вымолвила Марго, встретившись с Генрихом взглядом.

И добавила про себя:

«Может, выйдешь с ножом меж ребер… А может, с короной Франции на голове…»

Глава 16

ЛЕТУЧИЙ ОТРЯД КОРОЛЕВЫ-МАТЕРИ

Улицы вокруг дворца были забиты народом. Ничто уже не сдерживало его ярость: бедняки и богачи вопили с таким неистовством, что караульные у городских застав на всякий случай заперли ворота. Лишь Богу ведомо, что могло произойти в тот день, если бы не внезапная перемена погоды: небо вдруг потемнело, засверкали молнии — и хлынувший дождь разогнал возбужденных людей по домам. Но две-три тысячи отчаянных фанатиков, не обращая внимания на ливень, по-прежнему кричали во все горло:

— Да здравствует месса! Да здравствует месса!

Гугеноты, собравшиеся в Лувре, не слишком волновались; слыша этот рев: ведь их пригласил к себе сам король Франции. Дворяне-протестанты даже не могли себе вообразить, что монарх способен пренебречь законами гостеприимства и разрешить, чтобы кто-то причинил зло людям, которых он принимал под своим кровом. Кроме того, гугеноты думали, что сумеют дать фанатикам достойный отпор, а если будет нужно, то и оградить от опасности государя. Многие протестанты понимали, что на них натравливает чернь герцог де Гиз. И если дело дойдет до того, что Гиз, окончательно лишившись рассудка, рискнет выступить против Карла IX, гугеноты поддержат законного государя и не позволят самозванцу захватить французский трон.

Но на улице гремели и другие призывы; к ним с довольной улыбкой прислушивалась королева. Выбрав удобный момент, она потянула короля Карла на балкон, заявив:

— Ваше Величество, поприветствуйте своих верных подданных; они мечтают увидеть вас.

Карл IX шагнул на балкон; заметив короля, чернь взвыла, и в этом вое Карл разобрал:

— Слава герцогу де Гизу! Слава нашему предводителю! Долой еретиков!..

— Вы понимаете, что происходит, сир? — негромко произнесла Екатерина, приблизившись к сыну. — Срочно нужно что-то предпринять — или Гиз воспользуется ситуацией.

Карл IX трясся от страха и гнева. Его глаза дико загорелись, он отпрянул от края балкона, поспешил в зал и сразу же увидел там Генриха де Гиза, который как раз в эту минуту мило разговаривал с адмиралом Колиньи. Карл вперил в собеседников сумасшедший взгляд и вдруг громко рассмеялся: от ужасного хохота его тело содрогалось, будто в жутких конвульсиях.

А Екатерина Медичи неторопливо пошла прочь. Она двигалась по залу с улыбкой на невозмутимом лице, и гости низко кланялись королеве-матери. Она была бледнее, чем всегда, и казалось, что по залу проплывает изваяние с головой и руками из слоновой кости. Она замедлила шаг возле одной из своих придворных дам, шепнула ей несколько слов и заскользила дальше. Затем королева отдала краткие распоряжения еще двум-трем девушкам. После этого Екатерина отправилась в свои апартаменты; за ней побежали четыре фрейлины, весь вечер неотступно следовавшие за королевой. Среди них была и Алиса де Люс.

Екатерина вошла в свой огромный роскошный кабинет. Жестом она пригласила туда и Алису. Королева опустилась в большое кресло, фрейлина подставила ей под ноги скамеечку с бархатной обивкой.

— Милая моя, — сказала Екатерина Алисе, — отныне вам больше не придется покидать Лувр, вернее — покидать меня…