— Расступитесь! Дорогу кентаврам! Слава содружеству вер и тел!

А всадницы-нимфы, распутные и обольстительные особы самого благородного происхождения, голыми ногами лупили своих «скакунов». Полураздетые, с разметавшимися волосами, они махали руками, визжали и ликовали. Католики упивались своим торжеством, оскорбляя протестантов.

Возможно, читатель решит, что мы намеренно сгустили краски, обрисовывая бесстыдство придворных, но автор опирался на свидетельства современников и, напротив, несколько смягчил описание.

Пока «летучий отряд» королевы, то есть молодые женщины, которых Екатерина превратила в безропотных исполнительниц своих приказов, гарцевали на гостях-гугенотах, в других помещениях дворца католики ловили дам-протестанток, вовлекая их в безобразные бесчинства.

И в это время в зал вошел Карл IX. Хохот мгновенно смолк. Гугеноты поспешили к своим дамам, а католики бросились навстречу государю. А он приблизился к адмиралу Колиньи, который застыл у стены и мрачно созерцал картины мерзкого разгула, воцарившегося в Лувре. Колиньи ничего не говорил; он лишь все больше бледнел и хмурился. Заметив короля, адмирал приветствовал его вежливым поклоном. Карл подал старику руку, обнял за плечи, сердечно расцеловал и осведомился:

— Вам нравится наш праздник, друг мой?

— Разумеется, сир. Я до конца своих дней запомню, как принимали нас в королевском дворце.

— Возможно, вам больше по вкусу иные забавы — скажем, охота на ланей… или даже, охота на монарха…

Реплика Карла произвела впечатление разорвавшейся бомбы, хотя король говорил, любезно улыбаясь.

— Ваше Величество, — ледяным тоном произнес адмирал, — я горю желанием узнать, что вы изволили иметь в виду…

— Клянусь Господом нашим! — воскликнул король. — Да я…

Лицо его побелело, в глазах зажглись гневные огоньки; наверное, Карл в ярости выложил бы адмиралу все, раскрыв тайны королевы-матери, но его остановил суровый взгляд Екатерины. Королева стремительно приблизилась к старшему сыну и. мило улыбнувшись, обратилась к Колиньи:

— Господин адмирал, вы скоро отправитесь в Нидерланды, охотиться на герцога Альбу, а это ведь в какой-то мере и охота на испанского короля!

Гугеноты облегченно вздохнули, а католики начали недовольно перешептываться.

— Ваше Величество, — промолвил Колиньи, — не скрою, я лучше чувствую себя на поле боя, хотя торжества в Лувре, разумеется, восхитительны.

— Естественно, мой друг, вы же — солдат, а не царедворец, — сказал король, мгновенно обуздав свой гнев под пронзительным взглядом матери. — А кстати, где мой дорогой кузен Генрих Наваррский?

— Вон он! — кивнула Екатерина в сторону Беарнца. — Кажется, сын Жанны д'Альбре на вершине блаженства.

Генрих и правда стоял недалеко от них; он придерживал за локоток свою невесту Маргариту и, похоже, был полностью поглощен игривой беседой с принцессой. По знаку короля веселье возобновилось, хотя отвратительных сцен больше не было видно. Карл увлек Колиньи в укромный уголок:

— Как идет подготовка к военной экспедиции в Нидерланды? Вы слышали, Альба учинил там чудовищную расправу, повелев казнить восемнадцать тысяч гугенотов.

— Увы, сир, мне это известно. Однако я думаю, что доброта французского короля поможет нам в скором времени пресечь эти преступления.

— Вы бы поспешили, адмирал, а то ведь и в других землях над протестантами может нависнуть смертельная опасность.

Король произнес эти слова весьма раздраженным тоном, но Колиньи не уловил в них скрытой угрозы: Карл, казалось, так радовался, что во Франции воцарился наконец долгожданный мир!

Государь прошествовал к трону, который высился в центральном зале. По пути Карл столкнулся с поэтом Ронсаром и, похоже, пришел в восторг. Повинуясь жесту короля, Ронсар устроился по левую руку от Его Величества. Порозовев от гордости, поэт принялся горячо благодарить монарха.

Колиньи было предложено почетное место справа от трона: осыпанные королевскими милостями, гугеноты возликовали.

— Ронсар, — обратился к стихотворцу Карл IX, — пока все придворные веселятся, а наш дорогой адмирал размышляет о походах и боях, не поговорить ли нам о поэзии? Ну как, ты не против?

Ронсар, как мы помним, был абсолютно глух. И он непринужденно произнес, имея в виду предложенное ему место у трона:

— Конечно, вы удостаиваете меня великой чести, Ваше Величество. Я всегда буду помнить о вашей доброте…

— Знаешь, — потупился Карл, — я на досуге написал сонет… Сейчас я тебе его прочту, а ты поправь, где нужно, рифмы.

Однако не успел король продекламировать и двух строк, как в смежном зале, где до этого показывали балет, вдруг начался переполох и раздался возглас:

— Ее Величеству плохо! Ее Величество при смерти!

А случилось вот что. Мы еще не забыли, как граф де Марийяк искал Жанну д'Альбре. Он увидел ее в тот самый миг, когда Карл IX в сопровождении Ронсара и Колиньи приблизился к трону, а Екатерина Медичи со свитой в свою очередь направилась к королеве Жанне.

Невеселыми, суровыми глазами глядела королева Наваррская на торжество, которое устроили, чтобы отпраздновать помолвку ее сына. Толпившиеся недалеко фрейлины заметили, что лицо Жанны д'Альбре становилось то белым, то пунцовым. На щеках королевы вспыхивал лихорадочный румянец. Однако она, похоже, совершенно не обращала внимания на явные признаки надвигавшегося недуга. Жанна не сводила взора со своего сына Генриха, взволнованно наблюдая за Беарнцем.

Тревогу королевы уловила принцесса Маргарита. Поняв чувства Жанны д'Альбре, Марго подошла к ней поближе и вполголоса сказала:

— Не надо бояться, мадам! Заверяю вас, никто не осмелится причинить зло моему жениху.

Слова девушки несколько успокоили Жанну д'Альбре: она знала, что Карл IX вполне откровенен со своей сестрой, так что та посвящена в его замыслы.

Внезапно королева Наваррская увидела графа де Марийяка. который пробирался сквозь толпу гостей, намереваясь рассказать Жанне д'Альбре о своем счастье. Королева с улыбкой поманила юношу к себе. Придворные пропустили Деодата, и он, преисполненный радости, уже хотел было с поклоном припасть к руке королевы…

Но Жанна вдруг поднесла руку ко лбу, а затем схватилась за горло и побелела как полотно; ее лицо покрылось холодным потом, и королева рухнула на пол.

— Ее Величеству дурно! Ее нужно вынести на свежий воздух! — в ужасе воскликнул потрясенный Деодат.

Женщины заверещали, мужчины засуетились.

— О Господи! Что случилось с моей милой кузиной? — прозвучал голос, полный тепла и заботы.

К Жанне д'Альбре спешила Екатерина Медичи. Она выглядела встревоженной, ее глаза излучали горячее сочувствие.

— Быстрее! Быстрее! — приказала королева-мать. — Бегите за Амбруазом Паре.

Человек двадцать кинулись искать врача Екатерины. А она тем временем достала бутылочку с нюхательной солью и поднесла ее к лицу королевы Жанны. Веки Жанны д'Альбре дрогнули, и она с трудом проговорила:

— Все хорошо… Мне уже лучше… Это от духоты и переживаний… О, это вы, сын мой, — слабо улыбнулась она, увидев Марийяка.

— Да, Ваше Величество! — тихо откликнулся взволнованный граф. — Я готов отдать жизнь за то, чтобы вы вновь обрели здоровье!

Подошел доктор Амбруаз Паре и захлопотал над Жанной д'Альбре.

— Генрих! Генрих! Где мой сын? — внезапно воскликнула королева Наваррская, тяжело дыша. — Пальцы… мне жжет пальцы…

Паре обследовал кисти королевы, а кто-то из гостей кинулся на поиски Генриха Наваррского. Жанна опять лишилась чувств, и нюхательная соль уже не привела ее в сознание. Примчавшемуся Генриху сразу стало ясно, что его мать при смерти. Он сжал плечо Паре и тихо промолвил:

— Не скрывайте от меня ничего, сударь!

Ошеломленный Паре пробормотал:

— Ее Величество вот-вот испустит дух.

Генрих встал на колени и стиснул в ладонях руку Жанны. По его щекам покатились слезы. Деодат же, оцепеневший от скорби, привалился к стене, чтобы не упасть.