— А что еще она сказала тебе? О Народе?

— Что либо Другие нас перебьют… либо мы сольемся с ними воедино. Растворимся, как струйка крови на рыжей лисьей шкуре.

Обрубленная Ветвь покачала головой:

— Ты мог бы бросить свой Народ?

— Я — не тот! — Ему стоило труда не сорваться на крик. — Я пошел не по той дороге! Кричащий Петухом был прав.

— Однако мы все еще живы, — прошептала себе под нос Обрубленная Ветвь. Она в упор поглядела на юношу:

— Если не ты, то кто?

Он поглядел на гейзер, прислушался к его шуму. Вода била фонтаном высоко вверх, белоснежно сияя при лунном свете.

— Не знаю! — в отчаянии закричал он, уткнувшись лицом в ладони. — Не зна…

— Никого больше нет.

— Может, и есть…

— А кто?

— Не знаю! Если тот Другой из сна — мой отец, может, видеть Сны — это у нас в крови!

— Что ты хочешь…

— Может, настоящая Сила — у Вороньего Ловчего. Обрубленная Ветвь при этих словах застыла и погрузилась в глубокое раздумье.

Пришли карибу — черной полосой на сером снегу. Бегущий-в-Свете, заняв свое место в цепочке, благоговейно смотрел на них. Они двигались как в старых сказках — в точности между двух линий, по которым выстроили облаву.

Справа в укрытии из веток сидела Цапля. Она пела священную охотничью песню. Рядом, чуть левее, Поющий Волк с тревогой глядел на карибу, неторопливо приближающихся к охотникам. Он перевел глаза на укрытие, где скрывалась старая колдунья, — во взгляде его смешались восхищение и страх.

В груди Бегущего-в-Свете вдруг потеплело: он почувствовал подлинность и правоту Силы. Вдоль линий облавы, скорчившись, сидели женщины, натянув свои заряженные дротиками атлатлы. Вокруг царила тишина, которую нарушало только пение Цапли.

Бегущий-в-Свете с замершим сердцем следил за спускающимися в долину животными. Дыхание паром поднималось над их черными носами, белые бородки вились на ветру, их бока серели на фоне белого снега. Сколько же их?

— Убивать не больше тридцати зараз, — предупредила Цапля. В глазах у нее стоял Сон. — Столько я вам обещала. Только тридцать. И быстрее, чтобы они не мучились. А то напугаете их, и больше они не придут.

— Только тридцать, — чуть слышно прошептал он. Самка, шедшая впереди стада, уже почти вплотную приблизилась к нему. Она потянулась, закинув голову, две струи пара вырвались из ее ноздрей — и вот она легким движением шагнула вперед, прямо на него.

Бегущий-в-Свете подхватил священную песню. Ему хотелось выразить свое восхищение красотой этого гордого животного, отпеть его душу, чтобы достигла она Блаженного Звездного Народа.

— Ты будешь жить во мне, — пообещал он. — Твоя жизнь — это наша жизнь. Пребудьте с нами, звездные братья и сестры. — У него полегчало на душе. Олениха подошла к нему и застыла, приподняв одно копыто, — словно ожидая чего-то.

В это мгновение глаза их встретились, и он ощутил приступ счастья и нежности, словно их души, души охотника и жертвы, соприкоснулись и слились воедино. Ничего не бывает радостнее этого чувства — единения со всем миром, со всякой живущей тварью, с вечно движущейся, все танцующей свой таинственный танец.

С любовью и почтением объяснил он оленихе, что вынуждает его убить ее.

— Пожалуйста, Мать! Ты нужна нашему Народу. Слышишь, как мы плачем? Прости, что приходится просить тебя.

Она вновь шагнула вперед — Сила Сна достигла ее души. Он слышал, как скрипит снег под ее ногами, как ломается лед, на который ступают ее тяжелые копыта. Он вдыхал ее тревожное дыхание, заражался ее беспокойством. Они наконец достигли места, где должно было совершиться священное жертвоприношение, — и тут олениха повернулась и подставила ему бок.

Чувствуя, как играет Сила в его жилах, Бегущий-в-Свете метнул копье. Каменный наконечник глубоко вошел в тело оленихи. Он физически ощутил, как рвутся ее жилы. Она все еще стояла на ногах, когда он метнул копье второй раз — в молодого бычка. Белоснежный кусок кости, отскочивший от его огромного рога, промелькнул в воздухе, сверкнув на фоне черной оленьей шерсти.

Олениха стала опускаться на колени. Бегущий-в-Свете продолжал петь. Боль животного ранила его душу. Слезы стекали у него по щекам. Краем глаза он видел, как вскочил на ноги и метнул копье Поющий Волк. Справа и слева бежали женщины, посылая свои дротики в мечущееся стадо. Вот взмахнула рукой Зеленая Вода — ее дротик вошел в плечо бычка. Вот метнула свое оружие в молодую олениху Смеющаяся Заря. Олени все падали и падали.

— Довольно! — воскликнула Цапля, взмахнув рукой. Охота закончилась. Чары исчезли. Карибу повернулись и ускакали сквозь ряды женщин, поднимая копытами столбы снега.

Раненая молодая олениха, припадая на одну ногу, подошла к Цапле и смиренно стала пред ней. Старуха подняла копье и прицелилась. Олениха повернулась, подставляя плечо для милосердного удара.

В тишине слышно было сбивчивое дыхание умирающего животного.

Бегущий-в-Свете глубоко вздохнул, сам не понимая, как это он так запыхался. Цапля, встретившись с ним глазами, с удивлением и интересом глядела на юношу.

— Ты сам-то понимаешь, что ты сделал? — спросила она. Вопрос этот гулким эхом отозвался в его душе.

Он покачал головой:

— Что?

— Ты спел им окончание песни. Ты сам! Бегущий-в-Свете поглядел на серые камни, все так же равнодушно нависающие над обагренным кровью снегом. Боль оленихи все еще стояла в его груди.

— Прости, Мать, — сдавленным голосом произнес он, глядя на мертвое животное.

Долгая Тьма шла на убыль. Духи, что живут в клубящемся дыхании Ветряной Женщины, уходили на север, а с юго-запада приходили другие ветры, потеплее. Снег стал сырым и вязким. Горы на западе белоснежно сверкали — в те редкие дни, когда солнце выходило из облаков. С остроконечных горных пиков стекали водные потоки. К северу бежала огромная бурная река. Волны с шумом перекатывались с камня на камень.

Время от времени Народ охотился на карибу и — что было особенно славно! — на небольшие стада мускусных быков, обитавших в предгорьях. Мясо этих животных всегда было жирным и приятным на вкус, даже в этот ужасный год.

— Мамонта не трогайте, — предупредила Цапля, видя как старый могучий зверь спускается к заводи. — У него, конечно же, есть и самочки, и мамонтята — только я их приманивать не буду. Я их всех знаю.

Так или иначе, люди собирались с силами. Они вываривали каждого убитого зверя до костей, собирая каждую каплю жира — скудного после таких долгих и суровых холодов. Постепенно лица их округлились, тела стали упитанней и здоровее.

Издающий Клич радостно смеялся и напевал: он нашел здесь вкрапления крупнозернистого кварца, из которого можно было высекать длинные наконечники для копий. Лучший во всем Народе каменотес, он опытным взглядом изучал остроконечные камни, прежде чем отколоть толстый кусок кварца, — потом он ловко обтачивал эти грубые заготовки своим каменным молотком.

— Хороший материал! — заметил он Поющему Волку. — Смотри, какой славный камень — широкий, удобный для работы.

— Немного же тебе надо для счастья, — покачал годовой Поющий Волк.

— Ага. — Издающий Клич и не думал спорить с этим. Он достал из сумки олений рог. Он использовал его как инструмент для обточки каменных заготовок. Несколько ловких движений придавали грубому куску камня нужные очертания, превращая его в тонкий, удлиненный, двояковыпуклый предмет. Прежде чем начать работу, он спел священную песнь. Одна за другой заготовки приобретали правильную форму. Большую их часть он клал в мешок — на будущее. Все они выглядели на первый взгляд похожими друг на друга, но одни предназначались для ножей, другие — для скребков или резцов, из третьих он собирался смастерить наконечники для копий.

— Приятно видеть, как ты опять работаешь! — произнес Поющий Волк, присаживаясь рядом.

Издающий Клич присвистнул. Он и впрямь приободрился, принявшись за любимое дело.