— Лиса?

— Я здесь… — Голос доносился с наветренной стороны.

В снежных струях возникла смутная темно-бурая фигура — и сразу же скрылась вновь. Зеленая Вода ринулась вперед, двигаясь неловко из-за своего живота.

— Лиса?

— Зеленая Вода… — Пляшущая Лиса, усталая, изможденная, моргая смотрела на нее. Капюшон ее покрылся ледяной коркой. Она еле-еле качала головой. — Ты в самом деде здесь? Ты не из… не из Сна? Ты мне не мерещишься?

Зеленая Вода улыбнулась и, встав на колени, крепко сжала руку Лисы.

— Ну как теперь? Разве видение способно так сильно сжимать?

Пляшущая Лиса растерянно наморщила лоб и поглядела на свои оледенелые рукавицы.

— Я… не знаю. Я вообще больше ничего не понимаю. Не могу думать. Все смешалось. Шла на юг, вот и все. Потеряла дорогу…

Зеленая Вода похлопала ее по плечу:

— Ну а я разглядела тебя. Ты почти дошла. Идем. Издающий Клич небось весь обыскался. Ночь близится, а я где-то пропадаю. Он беспокоится…

Пляшущая Лиса слабо кивнула:

— У тебя найдется что-нибудь поесть? Не могу больше идти…

Но у Зеленой Воды ничего не было. Она только и могла, что помочь Лисе подняться на ноги. Но та сразу же с криком свалилась на землю.

— Что случилось? — спросила Зеленая Вода, поглядев в измученное лицо Лисы.

— Я уж забыла на минуту… — Лиса безнадежно взглянула на нее. — Щиколотка болит. Неделю назад я ударилась о камень. Болит. Никогда не было такой боли. Днем и ночью болит. А когда хожу — как огнем жжет.

— Неделю назад? И ты все это время шла? Глаза Лисы на мгновение сурово блеснули.

— Проклятие, да, конечно же шла. Что мне оставалось делать? — И вновь взгляд ее помутнел.

— Как давно ты ела в последний раз? Лиса опять нахмурила брови и задумчиво посмотрела на снежную пустыню:

— Не знаю… Нашла мертвого карибу. Кожа и кости… Недели две назад, кажется. Сосала костный мозг. А потом ничего… кроме ветра и снега. Знаешь, Ветряная Женщина, как сумасшедшая… дула… и дула. — Ее голос опять затих.

— Идем, обопрись на меня. Еще пару часов ты протянешь, если выдержала так долго.

— Надо… отдохнуть… спать…

Зеленая Вода стянула перчатки и провела рукой по парке Пляшущей Лисы, чувствуя под одеждой ее исхудавшую грудь.

— Нет, надо идти, девочка моя. Если ты сейчас уснешь, ты уже не встанешь. Ты и так слишком замерзла. Потеряла много тепла. Вставай и идем.

Кряхтя, она подняла Пляшущую Лису с земли.

— Где твой второй снегоход? Есть только один, и тот в сумке, а не на ноге.

— Другой сломался… Это когда я упада. А в одном снегоходе все равно идти трудно. Нога болит, будто кость раздроблена…

— Ну так обопрись на меня. На здоровую ногу я надену снегоход. Три ноги все же лучше, чем одна, да?

Вместе они двинулись в путь. Последние солнечные лучи догорали на юго-западе.

Сжав зубы, Зеленая Вода волокла свою подругу.

— Ты сможешь… Ты сделаешь это.

— Ничего не осталось… — бормотала Пляшущая Лиса. — Я одна…

— Правильно. Ну так иди же!

— Блаженный Звездный Народ! Как болит щиколотка! — застонала Лиса. — Зачем мы здесь? А? Ради чего мы боремся за жизнь? Зачем? Что нам предстоит, кроме боли и горя? Народ не может жить… в этом…

— Молчи! — оборвала ее Зеленая Вода. — Побереги лучше силы, чтобы идти. Делай шаг за шагом…

Даже разговаривая, она продолжала ритмично дышать. Ноги ее горели, но они продолжали идти. Зеленая Вода по звездам определяла путь.

Сколько они идут? Сколько жизней провела она здесь, в снежном поле?

В сознании ее возник голос Издающего Клич. Его смутный образ, возникший из темноты, обхватил ее, прижал к Пляшущей Лисе, повел за собой — и вот уже они стояли около чумов на дне долины.

Когда они добрели до очага, Зеленая Вода опустила Пляшущую Лису на землю, стянула с нее оледенелую парку и стала растирать ее онемевшее тело, а Поющий Волк тем временем разрезал сапог на ее левой ноге.

Зеленая Вода с трудом подавила вздох при взгляде на щиколотку Пляшущей Лисы. Опухла, вся в пятнах… Смотреть и то больно.

— И ты неделю так ходила? — поразился Издающий Клич.

— Ну и женщина! — вздохнула Зеленая Вода. — Я не знаю больше никого, кто сумел бы эдак.

Пляшущая Лиса застонала и повернула голову:

— У меня не было выбора. Я осталась одна… совсем одна. — И она плотно закрыла глаза.

Вороний Ловчий увидел, как отвернулся Три Осени. Старые охотники всегда отворачиваются, даже Три Осени, у которого погибло столько родичей. Те, что помоложе, напротив, жадно глядели, как воины Народа склонились над пленным Другим. Пленник пытался сопротивляться; видно было, как блестит при свете костра его голая грудь.

Кричащий Петухом костяным орудием вытачивал изнутри рог карибу, запевая при этом священную песню Народа. Воины раскачивались в такт песне, увлеченные величием момента. Они чувствовали, как укрепляется их дух.

Вороний Ловчий с улыбкой посмотрел на эту картину, а потом склонился над нагим пленником и заглянул ему в глаза.

— Убей меня! — потребовал Другой. — Слышишь? Убей меня!

— Ты умрешь, но не так быстро. — Вороний Ловчий одобрительно кивнул возбужденному молодому воину по имени Воронья Нога, который накануне проявил особую доблесть в бою. Юноша выступил вперед.

— Он твой, — ободряюще хмыкнул Вороний Ловчий. Воронья Нога улыбнулся, обрадованный этим нежданным даром, и жадно поглядел на пленника.

— Бери его.

Склонившись, мальчик провел обсидиановым клинком по груди Другого. Хлынула горячая кровь. Пленник скорчился от боли, изо рта его вырвался сдавленный стон. Страх вспыхнул в его глазах, когда он увидел, как Воронья Нога подносит острый клинок к мужским органам пленника.

— Ни один Другой не родит сына, чтобы он воевал против нас! — яростно вскрикнул мальчик.

Напряженные мускулы пленника выступали сквозь блестящую от пота кожу. Он вновь вскрикнул, когда клинок коснулся его мужской плоти. Воины издали одобрительный клич. Юноша поднял высоко в воздух свой трофей, не обращая внимания на стекающую по его рукам кровь.

Три Осени с отвращением двинулся к пологу и, скорчившись, выбрался прочь из чума. Вороний Ловчий невозмутимо последовал за ним.

— Это отвратительно! — бросил ему старый воин, скрипнув зубами.

— Это прибавляет мальчикам духу, — ответил Вороний Ловчий и прошел в середину чума, чтобы при свете костра лучше видеть лицо своего соратника. — Такие ритуалы связывают людей крепче мамонтовой жилы. Все вместе участвуют в доблестном деле!

Три Осени выдвинул вперед подбородок, лицо его потемнело, дыхание белым облачком стояло около рта.

— Ты хочешь сказать — в ужасном деле. Другой еще раз взвизгнул — и затих. Три Осени поморщился.

— Связать людей воедино, когда они слабы и раздроблены, всегда непросто, — возразил Вороний Ловчий. — Вспомни, как Другие теснили нас, охотились на нас, как на карибу. Мы для них не были людьми — почему же наши воины должны относиться к ним как к людям? Помнишь наш первый поход? А? Помнишь как мы плохо воевали? А теперь мы, если посчитать перебили их куда больше, чем они — нас. А почему? Из-за храбрости, из-за доблести, друг мой. Так я создаю свое войско. Думаешь, этот мальчик не сможет воевать? Да если я дарую ему честь разрезать Другого на части, он будет сражаться, пока его сердце бьется. — Вороний Ловчий сжал ладонь в кулак.

Три Удара пожал плечами:

— Да, воюем мы теперь лучше. Мы стали злее, хитрее — как пес, которого раздразнили медвежьей шкурой. Вот во что мы превратились, Вороний Ловчий… В охотничьих псов! Мы становимся сумасшедшими при одном виде Других! Охотничий пес — это даже хуже, чем просто пес… это хуже, чем…

— А какой выбор остается охотничьему псу? — возразил Вороний Ловчий. — Может, мы и стали хитрее, злее, подлее — но мы защищаем свою землю! Так что же лучше, скажи мне? Стать псами — или пасть от рук Других?

— Лучше… лучше остаться в живых. — Он тревожно поглядел на Вороньего Ловчего и размашистыми шагами пошел прочь, скрипя сапогами по снегу.