Четыре дня? Вещее число. Так говорила ему мать. Такой пост пробуждает душу…
Он стоял, вглядываясь в заснеженную равнину, и шептал:
— Ты здесь, волк. Я чувствую твой дух где-то рядом.
Во время Долгой Тьмы пустыню наполняло темно-синее мерцание, к вечеру на сугробы ложились багровые отсветы. Остроконечные пики ослепительно сверкали среди окутанных мглой северных равнин, когда Звездный Народ смотрел на них с небес.
Не сводя глаз с забрызганного кровью снега, Бегущий-в-Свете ощупал свое оружие: два копья, каждое длиной в человеческий рост, и атлатл, освященный кровью мамонта и Дедушки Белого Медведя. Он поспешил вперед, стараясь идти быстро, чтобы не замерзнуть. Голод шел за ним по пятам, как он — по пятам за волком.
Снег кружился на ветру, залепляя его слезящиеся глаза. Сколько он провел без сна? Два дня?
— Вещая Охота? — хрипло прошептал он, сам удивляясь этой мысли; голод и усталость странно искажали его мысли и чувства. Он шел шатаясь, и только сила воли удерживала его на ногах.
— Я должен поймать тебя, волк!
Пожирающие душу существа Долгой Тьмы приблизились к нему, их шепотки стояли у него у ушах. Он сжал челюсти.
— Народу нужно мясо, — крикнул он. — Слышишь, волк? Мы голодаем!
В памяти у него возник дребезжащий старческий голос: «Отец Солнце теряет свою силу. Облачная Мать обнимает Мужчину Голубого Неба и высасывает его теплоту…»
Старый шаман, Кричащий Петухом, глядел на него — один глаз у него был черный, второй затянут бельмом, ~ и он говорил Народу о наступившем голоде.
Перед глазами был только снег — бесконечные снега на много дней пути. Старый вождь пророчествовал:
— В этом году мамонты вымрут. Туры вымрут. Карибу уйдут далеко на юг, и бизоны тоже. Народ оскудеет числом.
Так все и вышло. Теплое время в середине Долгого Света было совсем коротким — всего один поворот лица Лунной Женщины. Облачная Мать накрыла небо. Бесконечные дожди и снегопады пришли с севера и убили Долгий Свет. Холода ударили как раз тогда, когда травы, ивовые кусты и другие тундровые растения могли бы вырасти и прокормить мамонтов.
Кричащий Петухом все время пел гимны, молясь о даровании Сна. Однажды старый шаман поймал чайку и четырежды вывернул ей шею. Сжимая птицу морщинистыми смуглыми руками, он вскрыл ей брюшко обсидиановым ножом. Его единственный глаз аж кровью налился — так он всматривался во внутренности птицы, желая узнать, какие вести принесла она с великих соленых вод на дальнем севере.
— Назад, — наконец произнес он. — Надо идти назад… Путем, по которому пришли.
Люди только с ужасом переглядывались, вспоминая тех, кто преследовал их, тех, кого они звали «Другие»: такие же, как они, охотники на мамонтов, они жестоко убивали людей Народа и согнали их с богатых зверем и рыбой северных мест. Как же можно идти назад? Опять в лапы к этим жестоким и могучим воинам?
Когда-то — так говорят старики — Народ жил на другой стороне огромного хребта на западе. Отец Солнце даровал им там прекрасные земли в долинах рек, поросшие густой травой, богатые дичью. Потом пришли Другие, согнали их с этих земель — на север и восток от Соленых Вод. Мудрый Отец Солнце даровал им новые земли в устье Большой Реки, где они видели, как Великий Ледник сползает в Соленые Воды. Другие пришли следом, прогнали Народ с богатых земель в устье реки, погнали их дальше к югу по длинной долине. Дорога шла в гору, с запада их теснили неприступные хребты, с востока — Великий Ледник. Что же им оставалось? А Другие все преследовали их, пока не загнали на каменистое плато, бедное дичью.
Народ отбивался от Других, а старики спорили, как выжить в этой каменистой стране, где почти нет сочных трав. Заходят ли сюда мамонты и карибу? И как быть, если нет?
А потом молодой охотник по имени Издающий Клич прибежал в лагерь и сказал, что нашел только трех мертвых мамонтов. Опять держали совет. Надо было идти дальше на юг, перебить как можно больше мамонтов, заготовить мяса, пока не пришла Долгая Тьма и не загнала Отца Солнце в его южный дом.
Но Кричащий Петухом был против. Он угрожал им, говорил, что Народ будет наказан голодом и мором, если пренебрежет пророчеством Чайки.
«Что важнее — не умереть с голоду или не ослушаться шамана?» — рассуждал Бегущий-в-Свете. Но Народ думал иначе; никто не пошел на юг, все остались на каменистом плато, объели даже маленькие мамонтовые косточки, высосали из них весь мозг. Из толстых шкур построили жилища: натянули их на каменные сваи и закрепили на острых обломках костей и бивнях. Но больше мамонты не приходили на молитвы Кричащего Петухом. А туры и карибу остались далеко на севере, у Соленых Вод.
А потом съели собак — сколько ни убеждала их не делать этого Обрубленная Ветвь. Сперва пошли на корм вьючные собаки, потом сварили ездовых. Это значило, что Народ дошел до последней крайности.
И мужчины, и женщины охотились, да только ничего им не попадалось, кроме льда и тьмы. Дедушка Белый Медведь убил охотника по имени Брошенная Кость, и уволок его тело к себе во тьму, и сожрал там.
А Народ голодал.
Ветряная Женщина трепала меха Бегущего-в-Свете и гнала его в сторону Великого Ледника и дома Отца Солнца — на юг, только на юг. Даже в это самое мгновение он бежал именно в эту сторону: от жилищ Народа — туда, куда сам Кричащий Петухом боится идти.
— Кричащий Петухом, — прошептал он, и ненависть пробрала его до самых потрохов. Старый шаман взял в жены Пляшущую Лису — взял, зная, что она предназначена ему, Бегущему-в-Свете. Но кто осмелится спорить с шаманом, да еще таким могучим, как Кричащий Петухом?
Какая горькая зима! Бегущий-в-Свете потерял сразу и мать, и женщину, от одного вида которой его сердце пело. Он печально покачал головой и сморгнул слезу. У него закружилась голова, и он с трудом удержался на ногах.
— Еще немного, — взмолился он Пожирателям Душ. — Еще самую малость…
Голод… страшный голод. По обычаям Народа, охотники должны были получать пищу в первую очередь. Иначе всему Народу придет смерть. Но он отдавал свою пищу Смеющейся Заре. У нее кончилось молоко, и дитя ее так жалобно плакало! А если он убьет волка, она снова поест и сможет покормить ребенка.
Бегущий-в-Свете вдохнул холодный воздух, и по телу его пробежала дрожь. Ноги плохо слушались его, но он продолжал погоню. Волк был рядом — раненый, свирепый, не желающий покорно умирать. /
Ноги охотника ступали по заледенелому склону холма. Он тяжело дышал, у него кружилась голова. Он опять нагнулся и понюхал снег, а после бросил взгляд на свое оружие и закрепил новый дротик на конце атлатла.
Он попытался вспомнить, зачем он оставил свой чум… «Что это я… ах да… волк». Он старался теперь не отвлекаться от мыслей о своей добыче, опасаясь опять потерять память.
Вот снова следы… Народ неделями питался одними мамонтовыми шкурами. Доходило до того, что разбирали на еду свои жилища. А потом часами глодали жесткие шкуры — не было огня, чтобы сварить их.
Он споткнулся и чуть не упал. Пытаясь выпрямиться, он разглядел боковым зрением какое-то движение, резко повернулся… Поздно.
Волк, измученный, потерявший много крови, спрыгнул вниз с гребня холма. Вслед за ним обрушилась груда снега — и это еще больше разъярило и испугало зверя. Он неуклюже прыгнул на Бегущего-в-Свете.
Тот упал на колени и посмотрел волку в лицо.
— Брат мой, — тихо произнес он, — позволь мне убить тебя. Народ голодает. Даруй нам свою душу, чтобы мы насытились. Мы достойны тебя.
Волк рванулся вперед. Бегущий-в-Свете инстинктивно отскочил, когда могучие челюсти лязгнули у самой его ноги.
В воздухе висело тяжелое дыхание раненого зверя. Опустив голову, блеснув желтыми глазами, волк обнажил клыки.
Бегущий-в-Свете стоял наготове. Рукоятка дротика торчала из волчьего бока. При каждом судорожном вздохе волка копье покачивалось, ударяя по земле. Кровь стекала по волчьей шкуре, замерзая на ходу.
«Почему я не боюсь его? Волк смотрит мне прямо в глаза. Мы оба голодны. Может, от голода и люди, и волки глупеют?»
