— Начнем с вас, Ивариенна, — вперившись в непонятные заметки, проговорила она, — Есть небольшие способности к ментальной магии, но лишь в качестве принимающей.

Олли подняла глаза, и Ивари поежилась, сидя на неудобном стуле.

— Сами передавать мысли не сможете, но стать «уловителем» — вполне.

«Еще чего не хватало! — с возмущением подумала графиня, вспоминая, как один менталист уже зачислил ее на неподобающий факультет».

— А если я не захочу? — уже вслух сказала она и сама испугалась своей храбрости. Ивари никогда не считала себя трусихой и без страха могла высказать собеседнику все, что лежит на сердце, но перед такими особами, как Олли, испытывала необыкновенную робость.

На миг показалось, что губы наставницы тронула улыбка, но голос ее звучал, как прежде, бесстрастно.

— Это в ваших же интересах, сеньорита Беллентайн, — сказала она и поднялась со своего места.

Мейт следила за Олли в каком-то тревожном ожидании, и Ивари почувствовала нарастающее раздражение.

«Да что эта старуха может сделать. Штрафные часы назначить? Глупо ее бояться».

— У каждого мага, обладающего даже зачатками ментальных способностей, есть так называемый врожденный блок, — заговорила Олли, расхаживая по кабинету, словно они на лекции, — Его можно преодолеть мягко, а можно грубо. К примеру, если это будет атака на ваш разум.

Магистр замерла и задумалась, точно вспоминала о чем-то.

— В таком случае, вам никто не позавидует — закончите свои дни в приюте для душевно больных с расплавленными мозгами. Для боевого мага — вполне реальный исход. Поэтому меня мало интересует ваше мнение. Вы просто уязвимы к ментальным ударам, хотя бы по той причине, что вы их без сомнения почувствуете, а ваш разум пока не знает, как им противостоять.

Олли пристально смотрела на Ивари, и, казалось, в этих холодных глазах, таилось ее будущее. Воображение рисовало коварных менталистов, одетых в длинные и, непременно, черные мантии. Они обступают ее со всех сторон, тянут сморщенные руки…

— Вы думаете, я буду спрашивать ваше мнение на этот счет? — тихо спросила старуха, и Ивари увидела, как ее глаза окрасило белесое сияние.

Графиня в страхе отшатнулась. Олли действовала без предупреждения, вламываясь в ее голову. Она чувствовала, как в глубине беспокойно мечется Авейру. Сцепив похолодевшие пальцы, Ивари пыталась прервать этот взгляд, от которого к горлу подкатывал ком. Не удавалось. Она чувствовала, как Олли свободно проникает в ее разум. Не так, как это делал когда-то Этьен — легко, словно скользил лишь по поверхности мыслей, а тяжелым напором, сметая все заслоны.

Сознание мутнело. Какие-то обрывки мыслей, перемешанных с непонятными образами, мелькающими в ослепительном круговороте сливающихся картинок. Призрачная рука Авейру не дает забыть себя. Тень в ужасе сжимается, пытаясь укрыться от всевидящих льдистых глаз, похожих на два смертельных водоворота. Что-то внутри со звоном обрывается, точно лопнула натянутая струна. И оглушительный крик Авейру уносит в пустоту.

Все явно пошло не так. Перед глазами обеспокоенное лицо Олли. Неужели эта мегера способна испытывать хоть какие-то чувства?

Лоб холодный и мокрый. Голова раскалывается так, что страшно пошевелиться. На потолке — знакомая лепнина академического лазарета.

— Хвала Триединой, пришла в себя! — воскликнула магистр, но спустя мгновение вернула на лицо привычную маску невозмутимости. — Вы знаете, что на вас воздействовали ментальной магией? — требовательно спросила она, — Быть может, вы видели что-то? Какие-то вспышки, странные образы?

— Нет, — ответила Ивари, подивившись, как хрипло прозвучал ее голос, — Ничего не помню. Голова болит…

У целительницы знакомое лицо. Графиня уже видела ее раньше — после первой тренировки по боевым искусствам. Настойчивые руки влили в рот какое-то омерзительное на вкус зелье. От горечи Ивари закашлялась, и в который раз прокляла академию с ее безумными экспериментами над людьми.

Но стоило признать, лечили тут хорошо. Уже спустя несколько минут, боль начала потихоньку отступать.

— Так вот, вам следует знать, — продолжала Олли, которой, видимо, было совсем невдомек, что сейчас не самое лучшее время для разговоров. — Это не наша вина. На вас воздействовали. По всей видимости, это было давно. И сегодня мы снимали вовсе не врожденный ментальный блок, а нечто, созданное искусственно и намерянно.

Ивари не совсем понимала, чтобы это могло значить, но по тону магистра становилось ясно: такой поворот ее сильно возмущает. Взгляд старухи смягчился и стал каким-то… сочувственным. Совсем немного.

— Вам нужно поберечь себя. Головные боли, обмороки… Придется какое-то время потерпеть. Такие вещи не проходят бесследно. Думаю, даже с лекарствами вы будете иногда улавливать сильные эмоции окружающих. Постарайтесь их хотя бы не вызывать.

— Это надолго? — в ужасе спросила Ивари, представляя как бесконечно глотает вонючие зелья, чтобы ненароком не свалиться без чувств.

— Полагаю, недели три-четыре, не меньше, — утешила Олли и поднялась с кресла, — И, пожалуйста, попытайтесь вспомнить, не контактировали ли вы с менталистами. Может быть в детстве?

Перед глазами возник образ Ревала. Но он же не маг разума!

— Не знаю, магистр. Ничего такого не могу вспомнить.

Фитоль и Арлезот явились к вечеру. Головная боль стихла, лишь слегка мутило от резких движений. Ивари успела поспать, отдохнуть и заскучать. Однако целительница не позволила вернуться в свою комнату. Придется заночевать в лазарете.

Запыхавшаяся Маретти ураганом влетела в больничные покои. За ней, путаясь в длинных юбках, вбежала Арлезот. Дверь громко хлопнула, отрезав возмущенные выкрики дежурной лекарши.

— Нам сказали, что ты умираешь! — с негодованием закричала Фитоль, — Смотри, Арлезот, лежит тут, прохлаждается. Жива живехонька!

Ивари на миг оторопела от таких претензий, и хотела было возразить, что не совсем прилично заявлять о том, как ты жаждешь видеть своих друзей на смертном одре… Но вспомнив о манере Фитоль прикрывать глупыми шутками реальное беспокойство, пожала плечами и улыбнулась.

И тут ее взгляд привлекла Арлезот. Султанша замерла за спиной Маретти, словно опасалась показаться графине на глаза.

Казалось, ее смущение повисло в воздухе. Длинное шелковое платье подчеркивало тонкую талию, которую в обычных нарядах, сложно было разглядеть. Под толстым слоем накрученных тряпок и браслетов, которые султанша по какому-то недоразумению считала одеждой, обнаружились женственные формы и изгибы. В этом наряде принцесса выглядела ладно вылитой фарфоровой статуэткой.

Судя по всему, Фитоль основательно поработала над обликом Арлезот. И, наверняка, тут пришлась кстати и помощь мастеров.

«Скорее, даже целого салона, — не без горечи подумала Ивари».

Не стало нависающих бровей, сросшихся на переносице так, что лоб принцессы казался вымазанным черными чернилами. Два изящных полумесяца обрамляли глаза Арлезот, которые теперь казались необычайно выразительными. Стало заметно, какие у султанши длинные ресницы и красиво приподнятое веко. Нос больше не выглядел огромным. Стоило убрать завивающуюся невнятную челку, и лицо невероятным образом преобразилось. Экзотичная, чужая… красота.

Султанша перестала быть уродиной, более того, она стала привлекательной. И это открытие неприятно поразило Ивари.

«Надо же, сколько может сделать простой уход и легкий макияж!»

Губы Фитоль дрогнули, словно она еле сдерживает смех, когда графиня, поднявшись на подушках, бросила ей недоуменно-вопросительный взгляд.

«Как ты могла? — беззвучно спрашивала Ивари».

Словно в насмешку над ее истинными чувствами, Арлезот с неуверенной улыбкой вышла вперед, точно хотела, чтобы графиня в полной мере оценила новый образ. И Ивари понадеялась, что ее кислую улыбку сочтут признаком болезненной слабости.

— Прекрасно выглядишь, просто замечательно, — вежливо сказала она, опуская голову на подушку.