— Никто. Озеро не ваше, — заметил Гурко.

— Я сейчас тебе покажу «не ваше»! — повысил голос рыбак и, схватив палку, замахнулся, но не ударил, так как на него с лопатой пошел Нико, а Ромка сжал в руке ломик. И старик струсил.

— Ах, вот вы какие разбойники! — изумился он. — На людей нападать? Сейчас я вас солью из берданки… и собаку спущу!

И он торопливо заковылял к дому. Мальчишки конечно мешкать не стали. Подхватив выкопанную кухонную утварь, они бегом спустились к мосткам, побросали все в корыто и, поддерживая его, двинулись по воде к противоположному берегу.

Когда они были уже у другого берега, на горке показалась огромная лохматая дворняга. Тяжело дыша и хрипя, собака спустилась к воде и залилась грохочущим лаем. Она не собиралась гнаться за мальчишками по трясине, так как, видимо, было очень стара. В ее рыхлой и слюнявой пасти они не приметили зубов.

Рыбак приковылял лишь после того, как мальчишки спрятали добычу в кусты. Подняв в правой руке ружье, он выкрикнул:

— Если еще раз увижу, каждому по заряду бекасинника всажу!

И для устрашения выстрелил.

Постояв некоторое время на берегу и никого не видя вокруг, старик еще раз тряхнул берданкой и, взяв собаку за ошейник, поковылял прочь.

Выждав еще немного, мальчишки погрузили добычу на тележку и вчетвером покатили к городу.

По пути оживился Гурко и заговорил по-книжному:

— Милостивые джентльмены, мы уже умеем запугивать аборигенов. Не пора ли нам объединиться под знамя кладоискателей и дать себе устрашающее имя? Например: «Четыре Мустангера».

— Не годится, — возразил Нико. — Какая это тайна, если будут знать, что нас четверо? А если кто новый присоединится?

— А может, назовемся гиенами облинских лесов? — предложил Дима.

Но на его предложение даже никто не отозвался.

— У меня есть другое… из песни: «Мы ребята-ёжики».

Это название ребятам понравилось. Оно было устрашающим и в то же время в сокращенном виде звучало невинно: «Мрё».

— Враги сразу не расшифруют. Это очень ценно, — рассуждал Гурко. — Мы будем сыщиков водить за нос. Надо только определить, какими будут герб и знамя. Тайна и верность — вот наш девиз!

Мальчишки не возражали и тут же поклялись: ни при каких обстоятельствах не выдавать друг друга и все делить по-братски.

— Денег надо добыть на все сеансы, — сказал Нико, взяв на себя роль атамана. — Татарину всю добычу сразу не повезем. Лучше продавать по частям, он больше заплатит.

— Атаман прав, из этого торгаша надо выжать по червонцу на брата. С нами бог и нечистая сила! — воскликнул Гурко.

Свернув с дороги к дому Зарухно, мальчишки всю кухонную утварь свалили за сараем и прикрыли дровами. К татарину повезли только колонку и пару чугунных сковородок.

«Шурум-бурум» жил невдалеке от рынка в полукаменном домишке, первый этаж которого был из кирпича, а верх — деревянный.

Татарин и дома ходил в выцветшей тюбетейке и не снимал с себя двух не то пальто, не то курток, не имевших застежек. Велев затащить колонку в широко распахнутые двери подвала, старьевщик пришел с молотком. Обстукав колонку, он взвесил ее на больших весах и сказал:

— А-яй, совсем плохой! Один червонец мало будет?

Червонец не обесценивался, он был твердой валютой, обеспеченной золотом. За один червонец давали пятьсот тысяч «дензнаками». Быстро подсчитав, сколько получится билетов в кино, Нико ответил:

— Мало. Меньше трех не уступим. Можем в придачу подкинуть сковородки.

— Зачем твой сковородки? Чертей жарить? Красный цена два червонца.

— Ладно, уступлю пятерку, — продолжал торг Нико.

Но «Шурум-бурум» выложил на ящик только два червонца.

— Смотри, больше не имеем.

Он вывернул карманы.

— Жаль, что у тебя деньги кончились, — вздохнув, сказал Нико. — А мы хотели другой товар предложить — кастрюли из меди. Если полудить, можно продавать как новые.

— Почему кончились? — возмутился татарин. — Будет, если нада. Тащи свой кастрюля. Я хорошо плачу, больше никто не даст.

Кухонную утварь мальчишки привезли татарину на другой день и выторговали еще один червонец и семьсот тысяч «дензнаками». Теперь они были богачами: могли купить билеты на все серии американского боевика и у каждого еще оставались «дензнаки».

На две первых серии братья Зарухно и Громачевы пошли вместе. Около «Сатурна» пришлось пробиваться сквозь толпы мальчишек, пытавшихся проскочить без билетов. Но у входа и выхода стояли глазастые контролеры, которые бесцеремонно хватали пробившихся храбрецов за шкирку и так отбрасывали в сторону, что второй раз никому не хотелось совершать подобный полет.

Тут же околачивался и «Ржавая сметана» со своими телохранителями. Он закупил самые дешевые билеты первого ряда и выдавал их только тем, кто клятвенно обещал расплатиться в ближайшие дни. Антас задержал и Громачевых.

— Могу устроить пару билетов, — шепнул он. — Но с условием, что вы у себя дома проверите чердаки и кладовые — нет ли чего-нибудь завалявшегося из олова, свинца и меди… Притащите — получите еще по билету.

— А мы сами умеем деньги получать, — ответил Ромка. — Ты лучше верни провизионку.

— Цыганам продался, да? — спросил «Ржавая сметана».

Это услышал Нико. Он схватил Антаса за грудки и, встряхнув, грозно сказал:

— Если завтра не вернешь ему провизионку, разнесем твою фабрику. Понял?

Но тут на него наскочили Гунявый с Зайкиным. Они хотели скрутить Зарухно руки за спину, но Нико не дался: резким движением стряхнул с себя противников и предупредил:

— Близко не подходить, порежу! А ты, «Ржавая сметана», не забудь сказанного. Если не выполнишь, телохранители не спасут… Клянусь святым Патриком! Мы люди решительные.

— Под этим мундиром бьется благородное и бесстрашное сердце вождя команчей, — ткнув пальцем в вельветовую жилетку брата, возвестил Гурко. — Атаман слов на ветер не бросает. Благоразумней будет выполнить его требования, прийти с поклоном и подарками. Адью, милорды!

Оставив растерявшихся телохранителей «Ржавой сметаны», мрёвцы с гордым видом направились к кассе, купили четыре билета, беспрепятственно миновали цепь контролеров, прошли в зал и уселись на места.

Кинобоевик захватывал зрителей с первых же кадров своей таинственностью, стрельбой и погонями. Главным героем был неуловимый человек в маске. Его лица никто не видел, опознавали только по скрюченной руке в кожаной перчатке, похожей на когти хищной птицы.

Каждая серия обрывалась на самом интересном месте. Жаль было покидать кресло. Хотелось смотреть без конца. Но вспыхнул свет, и билетеры принялись подталкивать в спину мальчишек, желавших остаться еще на сеанс.

Когда мрёвцы вышли с толпой зрителей из душного кинотеатра, то решили немедля смастерить себе, маски, раздобыть тяжелые кольты и сделаться либо сыщиками, либо гангстерами.

Целый месяц город сотрясала кинолихорадка. Мальчишки готовы были продаться в рабство, чтобы раздобыть билет на две очередных серии. Они обшаривали чердаки и кладовые у родных, знакомых и тащили «Ржавой сметане» дырявые кастрюли, помятые самовары, колченогие примуса, бронзовые лампы, подсвечники, гильзы охотничьих патронов, тазы для варки варенья.

Антас расплавлял добычу и возил на продажу в Питер. Возвращать провизионку он и не думал. За это его следовало проучить. Мрёвцы стали готовиться к набегу. Каждый сделал себе черную маску и завел перчатку, в пальцы которой были вшиты куски свинца.

К этому времени у мрёвцев уже был свой знак. Изображение они позаимствовали с торгового флажка Анны: рисовали зеленую елку, а на ее фоне — пять белых бубенчиков ландыша.

Поздно вечером, надев на себя маски, они устроили набег на плавильные печи «Ржавой сметаны». Разметав жесть и утопив в болоте кирпичи, Нико прибил к стволу сосны листок со своим знаком, а внизу приписал: «Первое предупреждение».

Он уверен был, что «Ржавая сметана» объявит им беспощадную войну, а тот прислал парламентера. Гундосый пришел к Громачевым во двор и отдал Ромке сильно потрепанную провизионку, большую плитку ирисок, завернутую в бумагу, и записку: