Мальчишки не заставили себя уговаривать. Подхватив сумки, они выскочили на улицу.

С этого дня, как только Щупарик оставлял их без обеда, мальчишки, став один другому на плечи, доставали с печки веревочную лестницу, перебрасывали ее через фрамугу в коридор и шныряли по школе.

Однажды дверь в учительскую оказалась открытой. Они прошли в длинную и узкую комнату и увидели шкафы, заполненные учебниками, тетрадями и классными журналами. В одном застекленном шкафу Ромка разглядел детские книжки и предложил:

— Давайте возьмем по одной.

Нико Зарухно умел открывать замки. Повертев согнутым гвоздем в замочной скважине, он открыл дверцы шкафа. Многие книжки были с картинками, но еще больше иллюстраций оказалось в журналах. Взяв себе по сброшюрованному комплекту журналов, они заперли шкаф и вернулись в «голодальник».

Ребята листали журналы и разглядывали картинки до прихода Щупарика, а когда они услышали звяканье ключей, то спрятали все три комплекта в сумки и унесли домой.

Прочитанные журналы они не вернули в шкаф, а обменялись меж собой комплектами. Теперь если троицу оставляли без обеда, то мальчишки не скучали, а пробирались в учительскую, брали в шкафу книжки и читали их.

Но не каждый день учеников оставляют без обеда. Книжки прочитывались быстрей, чем обрушивались на ребят громы и молнии Щупарика. Где же раздобыть новые? Хорошо, что у каждого школьника водилось по две-три интересных книжки. Можно было прочитанного Фенимора Купера обменять на Майн Рида, Александра Дюма — на захватывающие цветастые книжечки про знаменитых сыщиков — Ната Пинкертона, Ника Картера, Шерлока Холмса.

Мальчишкам нравились книжки, которые заставляли тревожно стучать сердца; они их читали запоем, забыв обо всем окружающем. А взрослые словно сговорились мешать им: на уроках учителя отнимали посторонние книги, а дома родные выискивали всякие дела, чтобы оторвать от чтения, А если сынишка делал вид, что ничего не слышит, то вырывали книжку из его рук и в лучшем случае запирали в ящик комода, в худшем — выбрасывали в горящую печь. С книжками приходилось прятаться в сарае, на чердаке или в лопухах на пустыре, где никто не мешал.

Самым жадным к чтению был Гурко Зарухно. Он родился позже Нико на два года, но в школе не отставал от старшего брата — учился в том же классе. Гурко не читал, а прямо «глотал» содержание книжек: взглянет на страницу — и одним разом ухватит самое важное, да не просто, а запомнив подробности. На день ему не хватало двух толстых книг. Он даже разговаривать стал не по-обычному, а замысловатыми фразами приключенческих романов:

— Пусть лопнут все тросы в моей голове! Я не пойму: говорите ли вы правду или оскорбляете недостойной шуткой?

— Запомните: человека, побывавшего в опасных передрягах, столкновение с вами может лишь позабавить. Но если вы меня, милорд, тронете, то я вынужден буду размозжить вам голову тем способом, какой сочту лучшим.

И мальчишки его не трогали, так как были ошеломлены изысканностью речи. Даже для глупых девчонок Гурко запоминал приятные фразы.

— Мисс, вы меня поражаете, — говорил он. — Я никогда не встречал такого кладезя премудрости и источника глубоких размышлений. Из всех француженок, которых я встречал, вы нравитесь мне больше всех.

Падким на комплименты девчонкам курчавый Гурко нравился. Даже дежурные, выгоняя на переменке всех из классов, оставляли его в одиночестве наслаждаться чтением.

Ромка с Нико конечно не могли угнаться за Гурко, хотя пропускали в книгах описание природы и длинные рассуждения героев. Наконец они потребовали, чтобы и он читал медленней, и не позволяли ему обменивать еще неизвестные им книги. Поэтому Гурко то и дело наведывался после уроков в учительскую и пополнял свою тайную библиотеку на чердаке. До поры до времени никто пропажи не замечал.

Раз или два в месяц, когда Сашко Зарухно не барышничал или в доме кончались запасы картофеля, брюквы и зерна, на поляну вытаскивались накопленные во дворе кастрюли, котлы — и начиналось лужение. В такие дни Нико и Гурко в школу не приходили.

Надев длинные брезентовые передники, они накаляли на кострах очищенные кислотой, еще не луженые котлы и расплавляли белый металл. А их отец в защитных очках и войлочной шляпе походил на старого дьявола, орудующего железными скребками и кистями.

Когда начиналось лужение, над поляной стоял такой смрадный чад, что невозможно было разглядеть людей. Метались только какие-то тени, и в сторону откатывались котлы, сиявшие внутри свежей полудой.

Ромка любил смотреть на эту адскую работу и не раз, пропуская уроки, торчал на поляне.

Отец Зарухно не любил праздных зевак. Он и Ромку приспосабливал раздувать угли ручными мехами и плавить металл.

Оловянные обломки, которые мальчишка бросал в закоптелый казанок, медленно таяли, превращались в жидкое варево, похожее на ртуть, покрытую пепельной пленкой.

По окончании работы Сашко Зарухно выносил на улицу жбан квасу и, поблескивая белками, говорил:

— А ну, чавалы, хлебните! После такой работы полагается промывать требуху.

Но как ни промывалось горло, жирная сажа сразу не отставала, и на другой день ребята еще откашливались черными сгустками.

Иногда котлы валялись не лужеными, потому что негде было достать олова. Зарухно скупал на толкучке старую оловянную посуду, подсвечники, подставки для ламп, ладанки и даже игрушечных солдатиков, лошадей и петушков. Но и этого ему пе надолго хватало. Нико и Гурко вынуждены были бродить по свалкам и, вороша всякий хлам, отыскивать белый металл, луженую латунь, медь и обломки соединений свинцовых труб.

Цветной лом, принесенный мальчишками, старый цыган разбирал на кучки и, чтобы сыновья запомнили, пояснял:

— Тут свинец, тут баббит, а тут алюминий. Каждый металл надо плавить в отдельности, не смешивать. А вот из этой кучки можно по слезинке добыть олово.

Из старой жести Зарухно устраивали плавильные печи и закладывали в них металлический лом. Когда он накалялся до критической температуры, то на жести появлялись блестящие капельки, которые скатывались в желобок, а из него в земляную формочку и застывали треугольными слитками.

Алюминий и латунь ребята конечно расплавлять не умели: костер не мог дать такой температуры. Алюминием занимался Сашко Зарухно. У него был заведен специальный горн, с коксом и мехами. Расплавленный металл цыган разливал по гипсовым формочкам. У него получались очень легкие ложки, красивые пепельницы и расчески. Крестьяне охотно давали за них сало, зерно и горох.

Однажды цыганскую плавилку увидел ученик из школы второй ступени Антас Перельманас. Заглянув в лунку с расплавленным свинцом, он спросил:

— Вы не могли бы мне залить несколько биток?

Тяжелые битки необходимы для игры в бабки. Ребята знали, что этот хитрый пройдоха сам в бабки не играет, битки будет продавать или обменивать на что-нибудь более ценное. Он таскал сумку, наполненную заманчивыми для мальчишек вещами. Иногда Перельманас устраивал лотереи, в которых разыгрывались перочинные ножики, увеличительные стекла, почтовые марки разных стран и акварельные краски. Поэтому они поинтересовались:

— А что дашь?

— По ириске за каждую битку.

— Ладно, «Ржавая сметана», тащи свои бабки, сделаем, — пообещал Нико.

«Ржавой сметаной» Перельманаса прозвали потому, что он был альбиносом. На его голове росли совершенно обесцвеченные волосы, а кожа на лице и шее, точно покрытая пятнышками ржавчины, имела, как у всех рыжих людей, розоватый оттенок.

«Ржавая сметана» принес дюжину просверленных бабок. Зарухно залил отверстия свинцом. Получились очень увесистые битки — мечта игроков в бабки. За свою работу мальчишки получили двенадцать ирисок.

— А куда вы деваете латунь и медь? — спросил Перельманас. — Я бы мог у вас купить.

— Проваливай, не продается, — сказал ему Нико.

Видя, что с цыганами не столкуешься, «Ржавая сметана» дождался Ромку и по дороге к дому заискивающе спросил у него: